Его знания, скорее всего, были получены из третьих рук, сам образ «ведра» выдает речевую среду типа фольклорной, питаемой как книжными, так и бытовыми источниками. Языковая среда, в которой вырос Завальнюк, – украинская, хранящая память о «старчике», народном Сократе – Григории Сковороде. Вот у него, действительно, есть почти тождественный пример, прославляющий не жестянщика, правда, но изготовителя другого вида посуды – горшков. Ведущая идея – найти себе сродное: «стану последнейшим горшечником, <…> имея сродность к гончарному делу».[5]Сковорода и пояснит нам суть дела: «Внемли себе и послушай господа своего. <…> Он один знает, что тебе сродное, то есть полезное. Сам он и поведет к сему, зажжет охоту, закуражит к труду, увенчает концом и благословением главу твою»[6]. Герой поэмы Завальнюка, став жестянщиком, достиг высокого мастерства и высокой оценки в глазах людей. По логике, развиваемой Сковородой, этого и должно было ожидать. Поняв, «к чему ты рожден, да будешь для себя и для братии своей более полезным, нежели чужие советы и собственные твои стремления»[7]. Отношения Завальнюка с религией не просты, а поэма не дает оснований углубляться в детали. Заметим только, что предпоследняя часть завершающей главы начинается с «исторического экскурса» – эмоционально нейтрального рассуждения о «немудрящей церквушке», которая когда-то была гордостью старожила, а теперь «смотрят новостройки на гордую старуху свысока». Как есть, так и есть, но будь она не нужна автору, в поэму бы не попала. Но вернемся к «сродности». Найти себе сродное – значит найти себя. Поэма достигла логического конца и мы можем повторить за автором: «Мы, как умели,/ Разобрались в главном». Герой обрел точку опоры, впереди – уже иные пути. Один из последующих сборников стихов так и будет назван – «Дальняя дорога». Автор мог бы повторить вслед за Андреем Платоновым, которого очень любил: «Три вещи меня поразили в жизни – дальняя дорога в скромном русском поле, ветер и любовь. Дальняя дорога – как влечение жизни, ландшафты встречного мира и странничество, полное живого исторического смысла». В пути поэма Вступление Перебрав воспоминаний ворох, Прежнее увидишь наяву. …Лебеда, растение задворок, Тянет к небу пыльную листву, Воет пес протяжно и тоскливо, Сыч кричит, Да где-то вдалеке С дубом разговаривает ива На своем древесном языке. Тишь и темень… Даже ветер гулкий Присмирел И только, чуть дыша, Сонно бродит в темном переулке, Старыми афишами шурша. Кто-то вяжет тьму на звездных спицах И того постичь не может, нет, Отчего в такую ночь не спится Человеку в восемнадцать лет. В юности, Вернее, в позднем детстве, Мы в подвалы фактов не стучим. Упиваясь красотою следствий, Мы почти не ведаем причин. Выборы дороги… Время это У меня еще не за горой. Я бы мог помочь тебе советом, Молодой, неопытный герой. Только это – об стену горохом: Для таких напутствия не в счет. Всех ушедших по чужим дорогам Ни один бухгалтер не сочтет. Эх, дороги… Нанести б на карты До деталей каждую из вас И однажды выложить на парты: Дескать, получай, десятый класс, Поклонись, мол, напоследок школе И шагай до цели напрямик… Если я и предложу такое, — Ты подарок этот не прими. Жизнь – маршрут, Но если вдруг его ты Зазубришь, как заданный урок, — Скучной сразу станет до зевоты Самая крутая из дорог. Ничего не хочется добиться, И не знаешь, на кого пенять… Может, это надо — Ошибиться, Чтобы сердцем истину понять. * * * Не ночная свежесть виновата — Парень от волнения продрог. Что ни говори, а трудновато Выбирать из тысячи дорог. – Оробел, должно быть? – Нет, не очень. – В чем же гвоздь? – Решиться не могу… – Ты бы объяснил, чего ты хочешь, Я тебе, пожалуй, помогу. – Ты устанешь слушать. – Не устану. – Ты смеяться будешь… – Никогда! – Станешь отговаривать… – Не стану. – Я хотел бы… славы! – Славы? – Да! Вырваться на трассу, А затем бы Позабыть о всяких тормозах. Ненавижу черепашьи темпы, Рыбье равнодушие в глазах! Ненавижу плесенью заплывших, Хоть окурки об него туши! Ненавижу в двадцать лет наживших Стариковский геморрой души! Мысли, заскорузлые, как ворот, Ненавижу более всего. Ненавижу этот скучный город, Пыльное спокойствие его! Завтра я уйду навстречу бою По дороге схваток и атак, Чтоб на ней померяться с судьбою, Чтобы жизнь свою прожить Вот так! И со сна, О грунт споткнувшись слепо, Ветер вдруг ударил в небосвод, Приступ астмы покоробил небо, Чуть отхлынул, вновь окреп, И вот — Только туч распластанные гроздья, Только пыли вьюжные столбы… Душное, безмолвное предгрозье Вдруг над миром стало на дыбы. В грохот грома, Как в зубовный скрежет, Вековую боль свою вложив, Небо полыхающее режут Молний раскаленные ножи!.. В отблесках зари золотокудрой, В мощном громе грозовой пальбы Над страною занималось утро — Утро человеческой судьбы. Глава первая 1 вернутьсяСковорода Г. Разговор, называемый алфавит, или букварь мира / Сковорода Г. Соч. в 2-х тт. – М., Мысль, 1973, Т.1. – С. 421. |
