В конце концов так и получилось – от славы ушел, остался невидимым. К тому и стремился. Быть знаменитым тоже считал «некрасивым», иначе не написал бы:

Речь о современном поэте – Леониде Завальнюке. «Великую четверку» (Ахматова – Цветаева – Пастернак – Мандельштам) он чтил, но не подражал. Ни по рождению, ни по воспитанию аристократом не был. К лапидарным формулам «великих» подходил близко, но по-своему. Цветаева в эссе об искусстве оговаривала, что адресуется к тем, для кого «Бог – грех – святость – есть». Несколько позже таких людей можно было перечесть по пальцам. Завальнюк будто с неба свалился, когда писал:

«Кораблю современности» с Богом было не по пути. Но одиночество было чем-то большим, чем оппозиция власти. Оно сохранилось и тогда, когда наваждение социализма отошло в прошлое, новые ценности (в том числе и православные) прокладывали себе дорогу:

Стихотворство было и призванием, и работой Завальнюка. Им опубликовано более 20-ти сборников, масса стихов осталась в столе. По своему типу поэзия Завальнюка ближе всего к медитативной лирике с сильной философской «прядью» – характерной особенностью русской нетрактатной манеры ответа на извечные проблемы неопределенности человеческого бытия. Вне этой «родословной» восприятие поэтического языка и выговариваемого с его помощью миротношения поэта рискуют оказаться сильно упрощенными. Соблазн поспешной оценки особенно легко может подвести читателя поэм Завальнюка. Посему мы позволим себе сопроводить каждую из публикуемых в этом издании поэм отдельным предисловием.

Поэма «В пути» публикуется по первому изданию: Леонид Завальнюк. За отступающим горизонтом. – Благовещенск, 1956. – С. 27–102.

Поэма «Осень в Благовещенске» публикуется по тексту, подготовленному вдовой поэта Н. М. Завальнюк и Ю. М. Гофманом, внесшим исправления по рукописи с правкой Л. Завальнюка.

Поэма «Планета Зет или дерево веселья» публикуется по тексту, предоставленному Н. М. Завальнюк. За небольшими расхождениями он совпадает с текстом, опубликованным в сборнике: Леонид Завальнюк. «Планета Зет». – М.: Зебра Е, 2006. – С. 303–355.

Белый А. А.

Первую главу своего романа в стихах Пушкин назвал «большим стихотворением», как будто разница между большими и малыми формами стиха незначительна. Конечно, она есть, но Пушкин все же прав, если иметь в виду общность лирической стихии. Лиричность большой формы – поэмы – стала отличительным знаком выдающегося явления прошедшего века – поэзии «шестидесятников». Лирическая поэма позволяла дать выход сложным процессам осмысления событий внешнего мира, преломляя их в душевные состояния субъекта. Леонид Андреевич Завальнюк (1931–2010) принадлежит тому же поколению. На этом, кажется, сходство и кончается, ибо в одной обойме с ними он не находился, никакого участия в «эстрадных» чтениях стихов не принимал. Возможно, он не разделял и самого пафоса «шестидесятников», исповедовавших веру в «социализм с человеческим лицом». Если это действительно так, то его поэмы, т. е. отраженный в них внутренний мир, представляют интерес как одна из скрытых, но реализованных форм личного бытия в «советском» мире. Это тем более важно, что просуществовавшее 70 лет советское мышление, чуждое личностному началу, до сих пор дает о себе знать, во многом определяя каналы восприятия сегодняшнего мира.

Завальнюком написаны три поэмы. Первая – «В пути» – опубликована в книге «За отступающим горизонтом», выпущенной в Благовещенске в 1956 году. Автор – еще студент литературного института. Боюсь, что она воспринимается как первая проба пера в овладении большой формой и воспринимается «вполнакала». Но есть детали, наводящие на мысль, что наши «предмнения» (Гадамер) упрощены. Рукопись подписана к печати в августе 1956 г., т. е. всего через полгода после XX Съезда партии. А начата поэма в 1953 г. Это важно подчеркнуть, чтобы заметить совершенно выпадающее из идеологического ряда, сопряженного с паническим страхом перед сталинскими «органами», замечание о стартовых позициях лирического героя: «отмолчался он от комсомола». Странно, что цензура «проглотила» эту строку. Вступление в комсомол было чуть ли не обязательной стадией «пути» советского юношества, и «молчание» было чревато самыми неприятными последствиями. Такую «небрежность» прощали только уличной шпане, на чью политическую несознательность смотрели сквозь пальцы. Но и от нее автор отделяет своего героя: «улица его не приняла». Эти детали наводят на мысль, что в свои 22–23 года Завальнюк, в отличие от массы своих современников, вышел за рамки советского стандарта, и его поэма для своего анализа требует совсем иного инструментария, чем лирико-гражданская поэма «шестидесятнической» обоймы.

И в самом деле, чуть ли не каждый шаг поэмы «В пути»[1] кажется логически уязвимым и вызывает вопросы.

Название книги, вобравшей в себя поэму, соединяет идею «пути» с перспективами жизни 18-летнего юноши. Мечты о том, каким он хотел бы стать и на какое развитие событий надеется, корректируются реальностью: одни растворяются, другие нарождаются. Само будущее претерпевает метаморфозы, ставит иные цели, их достижение снова оказывается неблизким, оправдывая тем самым метафору «отступающего горизонта». Об исходной мечте сказано в Предисловии. Она вполне типична для умонастроения молодого человека – о славе и представляет собой тривиальный романтический сумбур, бунт против «мыслей, заскорузлых, как ворот», сравнение жизни с боем:

Казалось бы, мечты героя достаточно для начала повествования о том, «куда уходят люди, которые о славе говорят», но тут оказывается, что идея «славы» не первостепенна. Лишь в конце поэмы она даст о себе знать как «слава мастера». Военная терминология тоже окажется условной: героя забросит в армию, и автор представит этот период не как внешнее подчинение закону о воинской повинности, а как событие самостроения, обретения внутреннего закона и внутренней формы. Именно в армии герой станет не солдатом, а мастером, о котором пойдет добрая молва. Но это все – после, а сейчас стоит дать себе отчет в различии между сообщаемыми нам внешними фактами и тем, что они представляют, в частности, их символическим смыслом.

В первую очередь это касается самого героя. Это не тот розовощекий юноша, которого подсовывает нам воображение. Да и проблемы, которые ему предстоит решать, – не юношеские. Их следовало бы назвать «экзистенциальными», если бы подобные слова были в ходу в 50-х годах. Авторское внутреннее задание – философского плана, он ищет «начала всех начал» в человеке, чьи «ростки живые»