– В тот день, когда мы познакомились, у тебя тоже была паническая атака?

Она кивнула.

– Что их вызывает?

– Паника.

Он против воли улыбнулся:

– Ну, надо полагать.

– Они случаются, когда на меня наваливается слишком много всего сразу и меня начинают переполнять всякие чувства. – Она вдруг насторожилась. – А почему ты спрашиваешь?

– Просто интересно.

Она продолжала смотреть на него, нахмурив брови над ярко-голубыми глазами.

– Почему ты так на меня смотришь?

– Я никогда никому не рассказывала о своих панических атаках, – сказала она таким тоном, как будто это признание у нее вырвали насильно. – Теперь ты знаешь о моей слабости.

– Ты так говоришь, как будто не имеешь права на слабости. – Он протянул руку и принялся рассеянно отколупывать с дерева кусочки коры. – У нас у всех они есть.

– И у тебя тоже?

– Ну разумеется.

Знала бы она.

Он продолжал ковырять кору, пока Эмили не накрыла его руку своей и не остановила его:

– Но мне ты о них не расскажешь.

Он сделал глубокий вдох:

– Это не так-то просто.

– Ясно. – Она развернулась и двинулась к берегу. – Ты не хочешь мне говорить.

Он бегом припустил за ней.

– Нет, дело не в том, что я не хочу тебе говорить. Просто… просто это нужно показывать.

Она резко остановилась, так что он чуть не налетел на нее.

– Так покажи.

– Не могу. Сейчас не могу. – Он досадливо взъерошил волосы. – Тебе придется поверить мне в этом.

– Все равно другого выбора у меня нет, верно?

Они двинулись в обход озера, молча, как в самом начале. В итоге они сделали полный круг и вернулись к дому. Прогулка заняла немалое время, и, когда они вошли в дом, Пенни по собственной инициативе поспешила принести им перекусить. Расставив на столе тарелки с сэндвичами и фруктами, она за спиной у Эмили с улыбкой показала Вину большой палец и скрылась в глубине дома, где надрывался телефон. Вин успел лишь улыбнуться ей в ответ.

Когда с едой было покончено, Эмили поднялась и подошла к балюстраде террасы. Вин скользнул взглядом по ее длинным ногам вверх. Он вдруг обнаружил, что как зачарованный смотрит на резинку, которой были стянуты ее волосы и которая постепенно все больше и больше сползала вниз. В конце концов она упала на пол. Эмили, похоже, ничего не заметила.

– Жаль, я не захватила купальник, – вздохнула она. – Сейчас бы сходила поплескалась в водичке, а то что-то очень уж жарко стало.

– Идем в дом, там прохладно. Заодно и устроим тебе небольшую экскурсию.

Она обернулась, и он поднял с пола ее резинку.

– Ты кое-что обронила.

– Спасибо. – Она протянула руку.

Однако он сунул резинку к себе в карман.

– Ты что, не собираешься отдавать ее мне?

– Со временем – может быть, – сказал он, переходя с террасы в просторную гостиную.

Эмили двинулась следом, препираясь с ним по поводу права собственности на резинку.

Переступив через порог, она умолкла. Здесь не было ни живописных полотен с изображенными на них песчаными дюнами, ни старинных деревянных бакенов, как в некоторых из виденных Вином летних домов по соседству, которые сдавались в аренду и ничем не отличались от залов прибрежных рыбных ресторанов. По виду этого жилья сразу становилось ясно: хозяйская семья проводит тут немало времени. Мебель была удобная и слегка раздолбанная. Одну стену занимал плоский телевизор, под ним на полу были свалены кучи дисков и игровая приставка. Путешествия, предполагавшие ночевки вне дома, были им неудобны, поэтому отдыхать они обычно приезжали сюда.

– У вас тут намного уютнее, чем я ожидала, – произнесла Эмили наконец.

– Не все же жить в башнях из слоновой кости.

Он провел ее на второй этаж, мельком продемонстрировав расположенные там четыре спальни, потом сквозь дверь в бельевой кладовке они поднялись на чердак. Вся его обстановка состояла из одного низенького диванчика, стопки книг, телевизора и нескольких коробок с вещами. Кроме Вина, здесь никто не бывал. Он любил своих родных, но когда они все собирались здесь, его порой тянуло устроить себе небольшую передышку от их сплоченности. В таких случаях он отправлялся сюда, на чердак. Их дом на Мэйн-стрит с его холодным мрамором и гнетущим прошлым нравился Вину не так уж сильно, но там было куда проще найти уединение.

– Я много времени провожу на этом чердаке, когда я здесь, – сказал он, пока она осматривалась.

Свет проникал сюда лишь через окошки в дальней треугольной стене между скатами крыши. В лучах солнца розовато поблескивали пылинки.

– Я даже понимаю почему. Здесь чувствуется атмосфера таинственности. Это очень тебе подходит. – Она подошла к окнам. – Отличный вид.

Вин взглянул на нее, озаренную светом из окон, и, не отдавая себе отчета в том, что делает, двинулся к ней. Он остановился прямо перед ней, на расстоянии нескольких дюймов. И физически почувствовал, как она мгновенно напряглась.

Прошла, наверное, целая минута, прежде чем он сказал:

– Ты что-то вдруг притихла.

Она сглотнула:

– Не понимаю, как ты это делаешь.

Он слегка наклонился вперед. От ее волос исходил какой-то еле уловимый цветочный аромат, похожий на слабый запах сирени.

– Что именно?

– Прикасаешься ко мне.

– Я не прикасаюсь к тебе.

Она обернулась:

– Вот именно. А ощущение такое, будто прикасаешься. Как ты это делаешь? Такое впечатление, что тебя окружает нечто невидимое и оно прикасается ко мне. Ничего не понимаю.

Он вздрогнул от неожиданности. Она почувствовала! До нее никто и никогда ничего не чувствовал.

Эмили явно ждала от него каких-то слов – объяснений или отрицаний, но он не мог предложить ни того ни другого. Вместо этого он прошел мимо нее к окну.

– Когда-то все это принадлежало твоей семье, – сказал он.

Она поколебалась, потом все же согласилась на предложенную перемену темы.

– Что – все?

– Все озеро Пайни-Вудз. Много лет назад. Шелби таким образом и разбогатели, распродавая все это по кусочкам. – Он кивнул на деревья вдалеке. – Вся та лесистая территория на другом берегу до сих пор принадлежит твоему деду. Это миллионы долларов потенциальной прибыли, если их освоить. Мой отец просто с ума сходит. Спит и видит, как бы выкупить у твоего деда часть этих земель.

– Зачем?

– Коффи всегда старались внести свой вклад в рост Маллаби. В строительство жилья, в развитие бизнеса и тому подобное.

– Зачем? – спросила она снова.

– Затем, что это наш дом. Многие годы мы считали, что это единственное место, где мы можем жить.

– Это действительно так?

Он повернулся к ней лицом:

– Ты в самом деле хочешь знать? Про мою слабость.

– Да. Да, конечно хочу.

Вот и все. После того как он произнесет это вслух, пути назад не будет. Ему придется показать ей.

– Все мужчины в моей семье страдают одним… недугом.

Эмили явно пришла в замешательство:

– Каким еще недугом?

Вин оставил ее стоять у окна и принялся мерить шагами комнату.

– Генетическим, – сказал он. – Это простая мутация. Но в нашей семье она особенно сильна. Она была у моего деда. И у дяди. У отца она тоже есть. – Он помолчал. – И у меня.

– Что у тебя есть?

Он набрал полную грудь воздуха:

– Мы зовем это Сиянием.

Эмили продолжала смотреть на него непонимающим взглядом.

– В ночное время наша кожа излучает свет, – пояснил он.

Это оказалось поразительно – на самом деле произнести эти слова вслух в присутствии человека не из их семьи. Вина охватило долгожданное чувство освобождения. Это было даже лучше, чем он представлял. Слова были сказаны, и забрать их назад он не мог. Он ждал от Эмили какой-то реакции, но она молчала.

– Именно это ты и чувствуешь, – горячо сказал он, снова подходя к ней и обхватывая ее лицо руками так, что его ладони почти касались ее кожи.

Эмили посмотрела ему в глаза.

– Ты хочешь, чтобы я поверила, что ты светишься в темноте, – тусклым голосом произнесла она.