Писатели, конечно, народ прозорливый, но и мы, читатели, не лыком шиты.

Я извлекла из своей мозговой Тмуторокани ответик:

– Я скажу, раз уж вас и моё мнение интересует, что у меня всё это связано с возрастом. До сорока мне хотелось, чтобы во мне видели человека, а теперь хочется, чтобы – и в первую очередь! – видели женщину. (А не девушку. Он меня, во как, девушкой назвал). (Но спасибо, конечно, за девушку).

Я изумлялся славному слову «Тмуторокань». Я его откопал в тоненькой книжке «Краткое пособие по Русской истории» В. О. Ключевского. Я же думал: Тьмутаракань. Глушь значит, «тьма» и «таракан». Ан нет.

«Второму сыну Ярослава, Святославу, досталась область днепровского притока Десны, земля Черниговская с отдалённой Муромо-Рязанской окраиной и с азовской колонией Руси Тмутороканью, возникшей на месте старинной византийской колонии Таматарха (Тамань)».

Старший Ярославич, «Изяслав, сел в Киеве, присоединив к нему и Новгородскую волость; значит, в его руках сосредоточились оба конца речного пути «из варяг в греки».

Я столько учился, а не знал про:

а) Тмуторокань;

б) путь Руси «из варяг в греки».

Так и хочется сказать себе и другим (моим студентам): читать надо, развиваться.

Я провёл, как мне кажется, занимательный семинар, дал задание на каникулы (с 19 декабря каникулы) и в электричке по дороге домой читал про Тмутаракань – древнерусский город на Таманском полуострове (современная станица Таманская). Основан в 965 году князем Святославом I на месте хазарской Таматархи (античного Гермонасса). Сохранились остатки кирпичных стен X века, домов, собора 1023, мемориальная надпись (Тмутараканский камень). Оставлен жителями в XII веке.

Тмутараканское княжество, просуществовавшее с конца X до начала XII веков, борясь с половцами и Византией, приказало долго жить… вместе со своей прекрасной столицей Тмутаракань. Она была известна как крупный торговый город с хорошей гаванью. Через Тмутаракань поддерживались экономические и политические связи между русскими княжествами, народами Северного Кавказа и Византией. В городе жили зихи, греки, аланы, хазары, славяне и армяне.

Что было с древнегреческим Гермонассом и каков был путь «из варяг в греки», узнаю сегодня вечером.

Дома у нас теперь тишина – Людмила с головой ушла в перевод, – и я оттягивался по полной.

Неделя пролетела как один день.

В пятницу я забрал Митю к нам, а в субботу Юля решила отвезти его к своим родителям. Он – ни в какую. Она уговаривала:

– Но и с моими ты тоже должен побыть. Ведь забудешь, как выглядят.

– Не забуду… – парень зажмурился, удерживая слёзы.

– Только на три дня!

– Три дня!.. – он прерывисто всхлипнул и заревел.

Я, как мужчина, его понимал – ещё три дня не увидится с Машей.

Аксель готовил ужин и два часа, пока готовил, слушал радио. Битых два часа вещали про Трампа – про руку Москвы, которая его избрала, про кибератаки Кремля и манипуляции общественным мнением в сетях.

И вторая тема – Алеппо.

Казалось бы, радуйтесь, что игиловцев гонят. Нет, наперебой клеймят Асада и русских, из-за которых страдают мирные жители.

Такая параллель – в защиту граждан Мосула никто не выступал.

Алеппо освобождён! Запад крайне удручён. Аксель помалкивает – не поймешь, что думает.

А я думаю, что цепляюсь за какую-то систему ценностей – не западных, а общечеловеческих, не христианских, я не верующая, а гуманистических. Незыблемых, как мне казалось, а теперь мне кажется, мы – те, кто цепляется, – вымирающие динозавры. Произошло крушение гуманизма, а я не заметила, когда случилось крушение. Ему на смену пришёл обещательный глобализм… кто же так говорил? А я только сейчас поняла это ВСЕОБЪЁМНО.

Солженицин так говорил! Вспомнила! Он говорил, что не противостояние Запада и прочего мира – проблема. Но – северных и южных стран. Самоограничение, он говорил. Ограничение потребления? Гуманизм не мог решить эту задачу и потому стал указующим глобализмом.

Аксель позвал на ужин.

Не при свечах, слава богу.

Мы поговорили о том, о сём, о важном не заикались. О важном пока невозможно.

Пока!

Всё то же: пока.

Я ещё надеюсь, что мы ПОТОМ разберёмся?

Когда остынут эмоции, угаснут обиды… Ведь когда-то же станет полегче?

Он отправился почитать, я убрала со стола, загрузила мойку, оттёрла плиту, пошла смотреть новости и сначала не поняла, что показывают – вроде церковь Памяти, рождественская ярмарка вроде, всё оцеплено полицией, комментатор что-то рассказывает, министр внутренних дел выступает, говорит, причина ещё не известна, может, авария… Мне минут несколько потребовалось, чтобы понять – это вторая Ницца. Я включила программу euronews. Грузовик протаранил ярмарку, врезался в людей. 9 погибших, 48 тяжело раненых.

Какая «авария», это теракт.

Подскочила, позвонила детям.

Они дома!

Тоже смотрят новости.

Позвонила Насте, они дома. Дочка и зять хотели пойти после работы туда, на ярмарку, они там рядом работают, хотели с друзьями глинтвейна попить, но устали, домой поехали.

А если бы пошли?

Меня мороз по коже продрал.

Господи, спаси и помилуй.

Звонили и писали родные, друзья:

«Кошмар какой! Вы дома?»

«Людочка, надеюсь, с вами ничего не случилось?»

«У вас всё в порядке?? Беспокоимся из-за новостей про рождественскую ярмарку. Мы с вами».

«Ужас! Как вы? Нет слов выразить возмущение! Целуем и обнимаем».

«Вы где?»

Дома! Мы все дома…

В кабине грузовика было двое, один мёртв, второй, сидевший на месте шофёра, бежал, но его задержали у колонны Победы. «Угроза миновала».

Утром кинулись смотреть новости. Да, это теракт, мигрант (пакистанец) застрелил польского шофёра, въехал в гущу людей, 12 убитых, 50 пострадавших.

«И виноват во всём, само собой, Путин? А не их М.?» «Всё это ужасно! В сердце Берлина! Как они допустили такое?!» «Теперь они понимают, почему мы давим этих в Алеппо?» Какой ужас. Оказывается, тот пакистанец, которого вчера задержали, «не тот», а настоящий террорист укрылся в Тиргартене…

Меркель, по своему обыкновению, молчит, приехала на богослужение в церковь Памяти и потом, наверное, сделает заявление.

«Не того» пакистанца поймали в двух километрах от ярмарки, но не спецслужбы, а добровольцы гнались за ним. Пока нас уверяли, что «угроза миновала», убийца сумел уйти.

– Если бы между ярмаркой и дорогой поставили бетонные тумбы, а не эти хлипкие заграждения, грузовик бы не…

Если бы, если бы!

Я поехал туда. Я хотел быть со всеми.

Я повторял про себя как молитву:

«Нет человека, который был бы как Остров, сам по себе, каждый человек есть часть Материка, часть Суши; и если волной снесёт в море береговой утёс, меньше станет Европа, и так же, если смоет край мыса или разрушит замок твой или друга твоего; смерть каждого человека умаляет и меня, ибо я един со всем Человечеством, а потому не спрашивай, по ком звонит колокол: он звонит по Тебе»[28].

– Люся?

– Да?

– Почему ты так долго молчишь?

– Размышляю, как мне тебя на улицу выковырять.

– Никак.

– В кафе посидим, пирожное съедим.

– Не хочу.

– На Рождественскую ярмарку заглянем, на карусели покатаешься.

– Не хочу.

Правильно, мы теперь туда ни ногой, в отличие от мужественных берлинцев, решивших не поддаваться страху. Город не затих, не опустел, на улицах, кажется, ещё больше народа.

– Так и быть, на детскую площадку пойдём.

– Не хочу.

– А чего же ты, дорогой мой друг, хочешь?

– С тобой дома играть.

– А если мы поиграем на большой-большой детской площадке и Машу позовём?