Народу, к моему радостному удивлению, было очень много, даже больше, чем в прошлом году. Что вполне соответствовало лейтмотиву «Встреча двух народов».

Я не ахти какая любительница народных гуляний, но меня проняло. Я же думала, что раз Россия такая-сякая, пусто будет на празднике. А народу!., не протолкнуться. Митька и Маша неутомимо катались, скакали и прыгали на всех аттракционах, слушали всех музыкантов, танцевали и пели в толпе детишек. Поедали шашлык, мы, само собой, от них не отставали – настоящий грузинский шашлык! И плов, пирожки, беляши, ой, я наелась! Кришан меня окончательно и бесповоротно потряс. Он пил… «жигулёвское».

– Ты что, – говорю, – Аксель его терпеть не может, обзывает «дрянью несусветной», давай немецкого возьмём, или чешского!

Нет, он хотел русского, он его пил и… нахваливал!

То есть я ничего вообще не понимала. Немецкие медиа поливают Россию напропалую, а немцы что, им не верят? Или по старой гэдээровской привычке сюда наезжают? Потому что ностальгия заела?

Но Кришан – западник, а вон как радуется. Как ребёнок, честное пионерское, глаза блестят, рот до ушей, хоть завязочки пришей. Это что, немцы выходят из-под контроля официальной политики? Ну, Кришан, положим, никогда под контролем не был, он Настю так любит, что понимает, Россия – мать, была, будет и есть, это для некоторых она в мачеху превратилась.

– Не она, – возразила Настя, – эти некоторые в ней мачеху видят.

Всё, всё, молчу! Так, мне больше не наливать, а то у меня от алкоголя, хоть и жигулёвского, язык развязывается! У немцев же нет такого понятия, как Родина-мать, у них Vaterland, Отечество, поэтому они в своей Muti нуждаются, души в своей Мамочке не чают.

Всё, молчу.

Я в программку фестиваля уткнулась. «Фестивали служат для диалога между культурами двух стран, для взаимного понимания граждан России и Германии. Сегодня, как никогда, важно сохранить и активно использовать имеющиеся гуманитарные контакты и постараться обеспечить продолжение общественно-гражданского диалога между нашими странами в самых различных областях жизнедеятельности», – подчеркнул председатель правления общества Deutsch-Russische Festtage[27].

«Яркие концертно-развлекательные программы, насыщенные российской и немецкой музыкой, зажигательными танцами и выступлениями популярных исполнителей ожидают гостей фестиваля в течение трёх дней».

Мы усадили Митьку и Машу в тележку и пошли к «Литературному шатру», где свои произведения читали русские и немецкие прозаики и поэты. Боря, мой друг, писатель-сатирик, нас уже ждал.

Писателей, как водится, было больше, чем читателей, в смысле, слушателей, но мы громко хлопали, смеялись в нужных местах, создавали, в общем, соответствующую атмосферу. Боря попросил меня помочь с переводом, я, конечно, согласилась, хотя переводить в живую стихи и афоризмы непросто, но я была в ударе и справилась с тяжёлой задачей, даже не ожидала, что так смогу, так, сходу, слёту, сама себе удивлялась, очень жалела, что Аксель не видит. Две дамы-немки после сказали, что без меня ничего бы не поняли, очень благодарили, они каждый год приезжают сюда, им нравится, как звучит русская речь. Меня попросили и назавтра приехать, здесь почему-то переводчик не полагается, предполагается, что слушатели владеют обоими языками, но это не так.

Ох, я расхвасталась!

Но скромно замечу, что и назавтра приехала, и следующим летом тоже приеду. Аксель меня высмеивает: только такие бессребреницы, как я, работают без гонорара.

И ладно.

Я шагала по зимнему бесснежному Карлсхорсту и решительно вспоминала про мой скромный вклад в дело русско-немецкой культуры, про ярмарку «Москва книжная» вспомнила. Я, страстная читательница, со всей своей упёртостью бросилась выбирать что-нибудь себе по душе и, пока выбирала, послушала зажигательную речь какой-то издательницы – нет, честно, речь мне и правда понравилась. Я окопалась возле её стенда и обратила внимание на одного из писателей, гладенького, кругленького, курносого, с импозантной бородкой. Он был вполне в моём вкусе – люблю добрых, пусть и с виду, мужчин. Но он, увы и ох, меня не заметил, он вёл высокоинтеллектуальный разговор с одной из поклонниц. На любовницу она не тянула, хоть и углублялась в интим, я не декольте имею ввиду, а словесное погружение в сферы, скажем так, взаимной приязни полов. Я не пропускала ни слова. Для конспирации спиной к ним встала. Но можно было и без этих мер предосторожности обойтись, русские за границей уверены, что их не понимают, и в открытую говорят та-а-акое… мало не покажется. А эти двое пока в рамках держались.

Он:

– Да, так ты обещала рассказать о немецких мужчинах. Какие они.

Она:

– Культивированные.

– А в любви как. – Он не ставил вопросительные знаки в конце, и его вопросы звучали как реплики.

Да и зачем ему задавать вопросы, он, писатель, по роду своей деятельности сам всё знает, а разговор ему помогает проверить свои тезисы.

– Не знаю, – сказала она без тени кокетства.

– Ты! – сказал он.

Комплимент хотел сделать. Я же сразу подумала: добрый!

А она могла и не знать, что уж очень походила на крыску Лариску. Кто на такую польстится. Узкогубая, востроносая, в декольте ничего, кроме рёбер. Но то, что не притягивает русских мужчин, прельщает немецких.

– Я, – сказала она, – не знаю национальных особенностей немецких мужчин в любви, только отдельных их представителей. А ты можешь мне рассказать об особенностях русских женщин?

Я сделалась вся одно ухо.

Он засмеялся:

– Наверное, нет… разве что об отдельных представительницах.

Они взяли кофе, сели за столик, я, сосредоточенно листая какую-то книжку, тоже присела и, подслушивая в наглую, обогащалась его опытом, из которого (он излагал опыт тезисно) следовало:

Если женщина не возбуждает мужчину, он видит в ней человека.

Если женщине мужчина не нравится, она в нём и человека не видит.

Если женщина чувствует, что её не воспринимают как женщину, она пытается его обольстить, чтобы показать, как он слеп. Или теряет к нему интерес, потому что он полный болван, коли не видит в ней женщины.

Если женщина чувствует, что мужчина видит в ней только человека (прежде всего человека), она оскорблена.

Если женщина чувствует, что мужчина видит в ней женщину, она оскорблена, что в ней не видят человека.

– Как тут достигнуть гармонии… – сказала она.

– А так вообще, – поинтересовался он, – есть какие отличия между русскими и немецкими мужчинами.

– Есть. Мне нравится разговаривать с немцами. Они меня изначально принимают всерьёз. А нашим я сначала должна доказать, что меня можно воспринимать всерьёз. В немцах нет чувства паши. А в наших всё-таки ещё сквозит домострой.

– Тебе верить, так будто бы наши…

– Я и не хотела обобщать, ты меня вынудил. Продолжаю. Русские мужчины избегают сложных разговоров. Но они не боятся больших слов, немцы же осторожничают: доволен вместо счастлив, ты мне нравишься вместо люблю.

– И как они в любви признаются? (Писатель поставил в конце вопросительный знак).

– Неохотно. Скорее говорят о практическом – не съехаться ли нам и прочее.

– Как – съехаться! Нашего уж точно в кабалу не затянешь!

– Потому что кабала, а они видят в этом союз.

– Надо же.

– И что мне ещё нравится в немецком мужчине. Он ищет в женщине партнёра, любовницу, друга, гордится её достижениями, её внешним видом, её воздействием на других мужчин. А русские ревнуют. Русские, как мухи на мёд, липнут к ярким женщинам, загодя вынося ей приговор: только в любовницы, а жена… жена должна быть тихая, неприметная, своя.

– Мда… – сказал писатель, поглядев на меня. – А мы сейчас у девушки спросим, что она думает.

И как рентгеном в моих извилинах прошуршал.