– Договорились. Дед тебя отведёт, ему всё равно потом на работу.

Дед согласился и предложил заглянуть к его сестре.

Мы живо собрались, в ближайшей кондитерской набрали пирожных и дальше потопали. До ателье Астрид, она художница, минут пятнадцать идти. Она снимала бывшую оранжерею в промышленном районе неподалёку от вокзала Зюдкройц в Шёнеберге.

Промышленный район – громко сказано. Там размещались небольшие фирмы, склады, мастерские ремесленников.

Оранжерея – высокая, гулкая, заставленная и завешанная произведениями из разного хлама, найденного Астрид на толчках и заботливо притащенного её молодыми и сильными почитателями. Вплоть до кузнечного молота. Если я не ошибаюсь. Я эту полутораметровую ржавую железяку и разглядеть-то не успела, когда Митька меня к колесу потащил. Огромное велосипедное колесо – из позапрошлого века. Неизгладимое впечатление произвело на Митьку. А на меня – крохотная бронзовая свинка, приклеенная к колесу. Если бы колесо вдруг покатилось, конец бы пришёл животинке.

– Нет, – сказал рассудительный Митька, – она бы спрыгнула.

Я залилась. Он ещё не умеет читать, а то бы прочёл, как Астрид назвала свою композицию: «Will kommen»[8].

Давно я так не смеялась!

С одной стороны, если колесо вдруг покатится, хрюшку расплющит. С другой стороны, она не дура, успеет вовремя спрыгнуть.

Я расцеловала Астрид. Спасибо за юмор!

Без юмора пропадём. Вот всё, кажется, всё, дальше некуда, и вдруг что-то такое… как это велосипедное колесо с хрюшкой… ха-ха-ха!

Астрид сделала кофе – ничего другого видеть пока не могла, вчера гости были, перебрали малость…

– Мы тоже, – простонал Аксель, потирая головушку, – ой, хорошо вчера повеселились.

Мы с Митей налегли на пирожное. Чёрт с ними, с лишними килограммами. Брат и сестра, глядя на нас, тоже пожевали немного. Он худой, она стройная. Он длинный, она невысокая. Ей 73, но по её виду не скажешь. Просто ни за что не поверишь. Акселю 63, скоро на пенсию, даже не верится. А мне 59, и моих лет мне тоже не дашь.

А если кто даст, я тому головомойку устрою.

Я чуть не наступила на кусок старинного зеркала, подняла его, огляделась. Повсюду батареи бутылок стояли, пробки валялись, бокалы и рюмки в раковине горой возвышались.

Я, хоть и не была готова на подвиги, но всё же перемыла посуду под вялые протесты «да ладно… да брось… да не надо…»

Митька, молодец, мне помогал, улицу перед дверью подметал, окурки щёткой собирал в кучку.

Удивлялся туману.

Вчера, когда я и Аксель возвращались домой, мы месяц видели, тоненький, жёлтый, в сказочном ореоле – так месяц в детских книжках рисуют.

А сегодня ничего не видели, туман всё скрадывал. Только огоньки расплывались, трепетали на балконах и окнах – многие уже гирлянды повесили, а у нас руки ещё не дошли.

– Руки? – удивился Митька. – Не дошли? Руки не ходят.

Мы остановились на мосту – в тумане под нами плыла электричка.

– Электрички не плавают.

– А эта – плывёт.

В никуда уплывает. В беловатость белёсую. Ничего там, впереди, нет. Город исчез.

Густые леса подступили. А мы… Но Митька не купился на мои фантазии:

– Там дома, я точно знаю.

– А помечтать?

А вот фигушки.

– Пошли, – сказал Аксель. – Нам завтра рано вставать.

Митя всхлипнул. Но заверил стоически:

– Я не буду плакать.

– Конечно, не будешь, ты у нас молодец.

– А когда я у вас надолго останусь?

– Там посмотрим. С мамой и папой поговорим.

– Хорошо, я поговорю. – Митька зажмурился. Весь в слезах и соплях уткнулся в мои колени.

Вчерашний туман инеем обернулся. Мёрзлые испарения, сырость в воздухе стали кристаллами. Кристаллы инея, если внимательно поглядеть, приняли форму шестиугольных призм. Завораживающие. Иней облепил деревья, траву, крыши, зимой повеяло. В моём детстве зима была снежная. Люблю зиму. Повезет, к рождеству снег выпадет. А вдруг повезёт. Людмила говорит, радостные люди дольше живут. Что мне мешает радоваться. Радуйся. Деревья стоят в инее, красота. В Австрии крайне правые провалились, ура. Во Франции пока ничего неясно, но Оланд не будет переизбираться. Придётся Мамочке без него отстаивать демократические ценности. Если её переизберут. Я надеюсь, что переизберут. Она из наших, из гэдээровских. Отец был священником. Мой был пацаном, когда его на фронт заграбастали. Был в российском плену. Вернулся домой убеждённым социалистом, о русских вспоминал с любовью и благодарностью. С чистосердечной. Перевёз дочь и жену из Западного сектора в Восточный, который в 1949 сделался ГДР. Вступил в партию, строил новое общество.

О его крахе уже не узнал, мы похоронили отца в 1981. Мама умерла в 1988.

Мама мне часто снится. Она обнимает светловолосого мальчугана. Я кричу ей: «Мама, это не я, это чужой мальчик, не обнимай, это не я!» И просыпаюсь.

Я заглянула в последний Шпигель – должна же я знать, о чём супруг думает. Он перестал думать своей головой, он, сам того не ведая, придерживается общественного мнения. А что ему ещё остаётся? Журналисты перестали снабжать информацией, они формируют мнение.

На автобусной остановке под нашим балконом – огромный плакат:

DIR

DEINE

MEINUNG!

Реклама газетёнки какой-то: ТЕБЕ ТВОЁ МНЕНИЕ!

И никого не возмущает, не удивляет такое бесстыдство.

Людмила затеяла генеральную уборку. Знал бы, не торопился домой. Всё перевернула вверх дном.

На моём столе кипы старых подшивок.

Ангела Меркель уведомляет, что нужно пересмотреть всю немецкую энергетическую политику из-за Украинского кризиса, ведь Германии угрожает зависимость от русского газа и нефти. Но вето на запланированные немецко-русские миллиардные проекты наложено не будет.

54 % немцев – за Россию.

В Киеве зарегистрировались 27 кандидатов на пост президента.

В Крыму состоялось выездное совещание Российского правительства.

Подождите, подождите, что это я читаю?

Газета за 31 марта 2014.

Зачем Людмила мне её подложила?

Ах да, чтобы я порядок навёл.

Я вообще-то храню старые подшивки. А Людмила считает, что нам скоро жить негде будет. Она без всяких сожалений избавляется от журналов, «Иностранную литературу» за много-много лет выбросила. Теперь же всё, что хочешь, в интернете можно найти. А я люблю запах печатных страниц, ломкость пожелтевшей бумаги… и совершеннейшую отчётливость связанных с ними воспоминаний.

Но от этих я хочу поскорее избавиться! Забыть все те тяжёлые дни. Тот страх, с каким следил за развитием событий, вычитывал, выслушивал выступления европейских и американских политиков, бизнесменов, учёных, политологов. И каждый вечер задавал себе один и тот же вопрос: что будет завтра?

– Что будет? – Людмила к моим переживаниям всерьёз не относилась. – День Смеха будет. Брат каждый год шлёт смс: «У тебя спина белая».

– Да? И что?

– Ничего… просто традиция. А папа по скайпу зачитывает что-нибудь из «Нарочно не придумаешь». Что-нибудь, например, такое:

«Продаю трёх гусынь и одного гусака. Все несутся». Ха-ха!

«Продаю трёх поросят, все разного пола». Ха-ха-ха!

Мы вчера на ярмарке видели клоуна. Он сотворял для детей зверьков из длинных воздушных шариков. На его костюме было написано:

«Wer als letzte lacht,

hat zu lange nachgedacht»[9].

Это очень, очень смешно!

Мы тогда ещё смеялись, тогда, Первого апреля, а двенадцатого в Славянске захватили горотдел милиции, провели антитеррористическую операцию. Тринадцатого украинское правительство начало «освобождать» Юго-Восток от «прорусских террористов».

Второго мая… Что творилось в Одессе.