– Они что?

– …присоединились к нам, к победителям.

Так говорит, будто сама лично сражалась.

Я промолчал. Сам я не видел, но сестра рассказывала про «Rosinenbomber»[4]. Эти самолёты союзников снабжали продовольствием и другими предметами первой необходимости западные секторы Берлина по воздушному мосту во время блокады Западного Берлина в 1948 году.

«Изюмными» их прозвали после того, как по собственной инициативе американские экипажи перед посадкой в Темпельхофе стали сбрасывать берлинским детям небольшие пакеты со сладостями на самодельных маленьких парашютиках. В этих пакетиках был изюм, шоколад и жвачка. И моя шестилетняя сестрёнка их ловила. И с другими детьми играла в воздушный мост.

Идея сластей на парашютиках возникла у Гейла Хелворсена. Он первым начал привязывать носовые платки как парашютики к шоколадным вафлям, он получал их в посылках с родины, и сбрасывать этот груз перед посадкой в Берлине. Когда о тайных «бомбардировках» узнал командир, к акции подключились и другие пилоты, а сбор сладостей, получивший название «Operation Little Vittles»[5], охватил всю Америку.

В «сладких» бомбардировках участвовали преимущественно американские самолёты С-54 «Скаймастер».

А в доставках продовольствия по Берлинскому воздушному мосту были задействованы пилоты и самолёты из нескольких стран, и заходили они не только в Темпельхоф, но и в аэропорт Тегель, построенный во время блокады. На Хафеле в районе Кладов садились британские гидросамолёты. Маршруты воздушного моста пролегали над густонаселёнными кварталами, где после школы собиралось много-много детей, ожидавших пакетики на парашютиках. И моя сестрёнка зачарованно в небо глядела. Своими огромными голубыми глазищами.

Галина, хозяйка, всех предупредила: никакой политики!

Гости мирно рассаживались вокруг рояля. Народу пришло ещё больше, чем обычно, и стулья поставили в двух комнатах. Кому мест не хватило, устраивались в третьей. У Галины и Петера большая квартира. Я вслед за Людмилой пошёл на балкон, где толпились курильщики и, увы, назревали первые разногласия: Алексей был за Трампа, хотя и не предполагал, что тот победит, а Зиги возмущалась недальновидными Amis[6], голосовавшими за него.

– А за кого вы будете? – спросил Алексей. – Вы ведь за свою Меркель будете голосовать, ведь правда?

– Естественно.

– Да нет, – вмешался Клаус, – её не переизберут. Из-за её политики «Добро пожаловать, беженцы».

– Переизберут, – заверил Алексей, – вот увидите. Вы не любите перемен, это раз, вам нужна Мамочка, это два.

– Кто нам нужен?

– Ваша Muti, вы же её мамочкой называете?

К нам заглянула Галина:

– Начинаем!

Суаре вёл Андреас, пианист, дирижёр. Он обычно рассказывал о композиторах, играл что-либо из их произведений. В программу включал, кроме классики, мюзиклы и музыку к кинофильмам. Сегодня мы слушали Баха и Моцарта, Шопена и Рахманинова, а в конце «Говорите тише» Нино Роты из «Крёстного отца».

Мне так разбередило душу, что я едва справлялся со своими эмоциями.

Мы бурно хлопали, вызвали Андреаса на бис. Он поклонился.

– Сегодня в метро, когда мы с Ириной сюда ехали, мне пришла мысль. Я поделюсь с вами. Вы заметили, многие писали музыку для клавира, но клавир был лишь вспомогательный инструмент, а Шопен придал фортепиано главную роль – Шопен писал музыку только для клавира, исключительно для клавира.

Андрее сыграл прелюдию.

Ему преподнесли цветы.

Галина и Петер поблагодарили его.

Мы – тоже.

Изумительная традиция. Как в добрые старые времена собираются люди на домашний концерт. Слушают, сопереживают, делятся впечатлениями, о прекрасном говорят.

Не на голодный желудок, разумеется, Галина на кухне устроила шведский стол. Каждый принёс что-то своё – салат необычный, пирог, холодец, жена Андреаса Ирина, она из Тбилиси, приготовила потрясающе вкусные хачапури и лобио, пальчики оближешь.

Пока я облизывал пальцы, Алексей спросил Вероник, нашу француженку, кто у них там победит, правые или левые? Но Галина, хозяйка, всеми нами горячо любимая сибирячка, призвала всех к порядку.

– Алексей! – строго напомнила. – О политике ни слова!

Что нам, в самом деле, больше не о чем говорить? Есть о чём! В нашей компании – за редким исключением – русские жёны и мы, их мужья из Берлина. Мы встречаемся на концертах, чтениях, вернисажах, на днях рождения, по праздникам или просто так, потому что давно не виделись. Мы разговариваем, много смеёмся, поём, пляшем, в общем, радуемся жизни и друг другу.

– Мы, – говорит Петер, муж Галины, – обрусели, а наши жёны… ха-ха-ха!., не онемечились.

– Нет, – соглашаюсь я, – и это, может, хорошо, ха-ха-ха!

Мы с ним крепко сдружились и можем часами «чесать языки», что и делаем время от времени, засев в «нашем» кафе. К счастью, мы живём по-соседству.

– Засядут и ля-ля-ля, – смеётся Галина. – Хотелось бы знать, что они обсуждают?

Мы с Петером, конечно, сообщаем жёнам в общих чертах, о чём «балаболили», но только в общих, разве перескажешь суть мужского разговора, ха-ха-ха?

– Мы бы и чаще встречались, – заверяет Петер, – но здоровье не позволяет пить столько пива, сколько в нас раньше вмещалось.

Сначала мы, само собой, досконально обсуждаем свои дела, а их!., не счесть. Потом строим планы на будущее. С нашими русскими жёнами планировать будущее – гиблое дело:

– Авось пронесет, считает Галина…

– Вот-вот, и Людмила всё про этот «авось»… Живёт сегодняшним днём, «ведь неизвестно, что будет завтра».

– Но это, действительно, так… никто не знает, что будет завтра. Я пытаюсь планировать, но…

– И я, но…

Мы тяжко вздыхаем. «Умом Россию не понять»…

Но мы хотим понять!

Помогите!

написал Фёдор Тютчев 28 ноября 1866 года.

Мы верим!!!

С утра сынок позвонил:

– Мам, возьмёшь Митю на воскресенье?

А я глаза продрать не могу.

– Возьму, приводи.

– Уже привёл.

Я – к двери.

– Люся, Люся! – Митька прижался ко мне, будто сто лет не виделись.

И – к деду:

– Аксель, Аксель, вставай, я пришёл!

Он бодро вскочил, вспомнил, что сегодня второй адвент, прошлёпал на кухню, зажёг две свечки на еловом венке, и сели мы завтракать. Планы на сегодня ковать: поедем в Шарлоттенград[7], говорят (Аксель говорит), там самая лучшая рождественская ярмарка.

– Кто за? – Митька поднял руку.

Мне не хотелось ехать. Но два против одного. Пришлось подчиниться.

Ярмарка оказалась скучной. Всё те же стройные ряды длинных палаток перед дворцом Шарлоттенбург, дворец – в лесах, народу – тьма. Мы выпили глинтвейна, Митька покатался на каруселях, попросил засахаренный миндаль, погрыз, отдал кулёчек нам. И всё.

Под дождём вернулись домой. Построили дом из картона, мы новый холодильник купили, от него огромная коробка-упаковка осталась, мы крышу сделали, окно, дверь, разрисовали стены, Митька забрался в него и заревел:

– Не хочу домой…

А я не хочу рано вставать, хочу выспаться.

– Митя, тебе завтра в садик, тебя там друзья ждут.

– Не хочу…

– А завтра вечером тебе нужно будет чистить свои башмачки.

Митя высунулся:

– Почему?

– Забыл, что послезавтра придёт Николаус?

– Нет, не забыл… Люся, а давай сделаем так. Я сегодня останусь у вас, а ты меня завтра в сад отведёшь. Я плакать не буду.