— Закрытой?!

— Да, Селим. Все гребцы прикрыты от стрел, так что выбить их на расстоянии не получится, придется брать суда приступом. Кроме этого, в караване десять огромных дощаников, тоже с верхней палубой, их тащат вдоль берега бурлаки. И еще два каких-то странных корабля… двойных, крепко сцепленных меж собой брусьями и канатами, с широким настилом меж ними.

— Охрана на берегу?

— Конные разъезды, но их мало. К полудню дойдут до нас. Прикажешь

вырезать?

— Нет, Тухсар. Пусть корабли дойдут сюда, не тревожась понапрасну. Мне не хочется подниматься в седло, чтобы ехать вниз по Идели и там бегать за ними с предложением отстирать им портки. Однако здесь заранее отсечь от берега разъезды просто необходимо!

— Мы это предусмотрели, Селим. Им придется обойти гору чуть ниже по течению, там мы их и отрежем.

— Сколько чужеземцев всего, подсчитали?

— Около полутысячи, не более. В пять раз меньше чем нас.

— Идут только этим берегом?

— Да, Селим,.

— Нам меньше забот с переправой. С другой стороны, тот берег пологий и атаковать там легче… Но и спрятаться на нем негде!

— В любом случае это самое выгодное место, куда мы успели бы собрать войска, Селим. Слишком поздно эти корабли заметили... Кроме того, здесь теснина и мы можем полностью перегородить Идель своими судами в случае чего. К Бандже не пропустим!

— Ладно, не будем спешить. Пусть пока наш лодьи готовятся оттеснить корабли суздальцев к берегу. Удар должен быть такой, чтобы те искали спасение на суше.

— Думаю, что они бросятся защищать свою добычу на дощаниках, поэтому я приказал атаковать в первую очередь именно их и бурлаков. Воинам поневоле придется идти к берегу, и вот тогда мы же выпустим в бой тех сувар и марданцев, что пришли на место встречи конными…

— Ты распорядился правильно, Тухсар, вот только вместо казанчиев прикажи выходить на позиции сотням смертников. И проследи, чтобы с воды их не было видно!

— Смертников?

— Ну, этих… бунтовщиков с Чулмана. Сколько их? Три сотни осталось или чуть больше? Вот пусть первыми и атакуют! Спешенными! Выдай им длинные лестницы для приступа на случай, если суда не подойдут вплотную к берегу. Здесь ведь не очень глубоко? Остальные пусть подтягиваются вслед за ними и атакуют, как хотят. Хоть прыгают на корабли прямо с седел!

— Конечно, Селим! Тем более чулманцы и не любят сражаться верхом! Лесовики!

— А я должен помнить такие мелочи?

Тухсар покорно склонил голову.

— Нет, хан, для этого у тебя есть я.

— Ту-у-у-хсар!.

— Извини, Селим, А почему ты не пошлешь сразу марданцев или сувар? Они лучше справятся.

— Как ты себе это представляешь? Да они даже в воду не захотят зайти просто так! Не приведи Аллах, замочат свои сапоги, сразу бунт начнется! А многие из них умеют плавать? Пусть сначала увязнут смертники, а уж тогда по их телам пойдут казанчии Мардана и суварцы моего сына!

— Ты надеешься, что тогда они не замочат свои сапоги? — хмыкнул Тухсар.

— Тогда в реке будет уже не вода, а кровь! Пусть потом попробуют мне сказать, что испугались погрузить в нее свои чресла! Живо поставлю на место!

— Да, Селим. все подготовлю.

Тяжелые суда даже не попытались нанести второй удар, смиренно повернув к короткому участку пологого берега, жестко зажатого крутыми склонами. Они не стали ни догонять прыснувшие в стороны чужие лодьи, ни добивать застывшего в ступоре врага.

А на стремнине догорал жалкий остов наглеца, слишком близко подошедшего к каравану и попытавшегося зажженными стрелами прижать его к берегу. Жаркое дыхание благородного змея, сверкающего на солнце начищенной медью, повергло деревянное судно в прах. Прах черный, масляный, растекающийся вокруг пятнами огня и страха, объявшего флот булгарцев. Горела даже вода.

Греческий огонь не пощадил никого из команды опрометчиво высунувшегося дальше всех корабля, пусть тот и вмещал в себя всего лишь два десятка человек.

Вспыхнувший середине судна огненный шар поглотил всех. Не было ни криков, ни стонов. Лишь треск сгораемого дерева и парусины, да заботливый ветер, кидающий пламя туда где для него еще существовало пропитание.

И в этом трескучем молчании лодьи ветлужцев повернули к пологому берегу, где встали, развернув на противника оскаленные морды деревянных чудищ и разинутые пасти медных змеев.

Рядом с ними застыли катамараны, а чуть ниже по течению замерли грузовые дощаники, не до конца обогнув далеко выступающую отмель. Тащившие их бурлаки, казалось были только рады короткому перерыву, позволившему им выбраться из стылой воды. С бортов скинули якоря и по канатам продрогшие люди шустро забрались на палубу.

Любое шевеление прекратилось.

Лишь природа не думала успокаиваться.

Осень еще только начала расцветать желтым цветом на лесистых горах, вольготно раскинувшихся по берегам Идели. Вода еще слегка прогревалась под косыми лучами бабьего лета, накрывшего волжские просторы. Деревья шумели, волны легонько подтачивали берег.

Природа даже не заметила людской суеты. Она наслаждалась последним биением жизни в преддверии долгой зимы.

А люди…

На берег упали сходни и копейное древко со вздетым белым флагом воткнулось в песок. Через некоторое время на вершине холма наметилось шевеление, выросла стена щитов, и от нее отделился человек, медленно спустившийся к прибрежной кромке. Навстречу ему шагнул другой, коротко кивнув.

Воевода ветлужский, Трофим.

— Тухсар, ближник хана Селима.

— Хотелось бы засвидетельствовать почтение несравненному Селиму Колыну.

— В кандалах и рубище?

— Как выйдет. Лучше стоя ногой на горе трупов его сподвижников. А если серьезно, то мы уже замучились таскать для него подарки. Они тяжелые и громоздкие...

— Зачем же дело встало? Заноси, Во-о-он на том холме его шатер.

— Не хотелось бы оказаться там одному, да и твои вои перегородили мне дорогу, Курсыбаевцев?

— Нет, - сожалением дернул щекой Тухсар. — Всего лишь суварские богатыри. Но ты их не бойся, они не кусаются без причины.

— А вдруг? Возможно, Селим Спустится и прямо тут примет дорогого гостя?

— Который сжег предместья его города?

— Меня там не было. А князь Юрий… неужели он так и не взял Булгар? Отрадно слышать.

— Да? - приподнял бровь его собеседник? — Разве ты не сожалеешь, что не оказался на поле брани, когда ваш князь улепетывал, придерживая свои дурно пахнущие портки.

— Мой князь? — хмыкнул ветлужец. — Ты верно шутишь! Я сам себе голова. Возможно, ты слышал про Ветлугу и учельцев, что приходили к нам в гости, но отправились обратно не солоно хлебавши и вовсе без портков? Суздальский князь хотя бы забрал их с собой!

— Хм… Что-то припоминаю. И почему вы тогда не представились, проплывая мимо наших городков?

— Прошу прощения. Такая была тишь на Волге… почти мертвая, будто все попрятались от греха подальше. Но в следующий раз обязательно постучусь в закрытые ворота. Даже если будет ночь, все равно… И громко.

— А зачем лодью нашу спалили?

— Да стрела с нее ко мне в бойницу залетела, чашу со стоялым медом опрокинула, надымила, вот я и обиделся. Плывет себе судно, никого не трогает…

— А зачем бойницы на мирном корабле? — удивленно процедил Тухсар. — И разве ты не получал грамотку, что мы к той стреле прикрепили? Мы молили богов о встрече с тобой, чтобы взять с дорогого гостя совсем небольшую торговую пошлину! Почему не остановился?

— Каюсь, сгорела та весточка, не успел прочитать! Я-то грешным делом подумал, что это принятый здесь обмен любезностями, вот и вернул сторицей!

Тухсар широко улыбнулся.

— Ты мне понравился, ветлужец. Мне жаль будет, если ты погибнешь.

— Мне тоже. Где выучился нашему, языку?

— Я долго жил у батышцев. Вместе с Селимом. И очень часто общался с суздальцами.

— У вятичей? Вы им не помогли.

— Не очень и старались, — пожал плечами Тухсар, разворачиваюсь в обратную сторону. — Моя родина здесь.