— Всего лишь потомок одного из его отпрысков, зачатых на стороне? — помрачнел рус и поправил свой чуб, сползший на левое ухо, — коих, многие зовут ублюдками.

— И что это меняет? Твой предок почти всю Таврику взял на копье, Сурож дочиста обчистил, где потом крещение и принял в честь великой победы!

— Б честь победы? В спину ему вступило во храме, а старец помог, вот и… Скажу тебе одно, Маркуж! Твердята, воевода воронежский, приблизил меня до того, как узнал историю моего рода. Месяца не прошло, как взял меня к себе, а делать мне приходилось лишь то, чем и раньше не брезговал. Гонял диких половцев по степи, зажитьем жил. И все мои соратники с самого начала не знали притеснения ни в свободе, ни в вере.

— Это уже ближе к делу, — обрадовано кивнул Маркуж — И сколь твоей сотне ныне перепадает добычи? Какую долю имеете?

— Четверть от взятого.

— Так это грабеж!

— Не говори о том, о чем не ведаешь! Общий котел никому помехой не был! Половина из добытого идет на школы, обустройство и пропитание сотен. Так что об обеспечении у меня голова не болит. Кормят на убой, снаряжение из той же казны. Хочешь, свое оружие имей по утвержденному списку, хочешь у воеводы спроси, тот выдаст в случае нужды… Как и бронь железную, заметь!

— Ну, а еще четверть?

— Делится на всех остальных поровну. Кто-то ведь торговые караваны водит, а потому разор чинить по степному пути не имеет право!

— Отчего?

— Порядок такой, зазеваешься, больше потеряешь. С другой стороны они в общую копилку не меньше приносят, чем такие, как мы, так что эта четверть в итоге опять к нам приходит. Кстати, распределяет всю добычу и тратит монету совет сотников, куда и я вхож, а воевода воронежский на нем лишь один голос имеет. Так то! И вообще, ты не том спрашиваешь. Дело не в том, какую долю из общего котла я на себя оттяну, а сколь в итоге получу. Если скажу, что в сотне у меня никто менее двух серебряных киевских гривен за год не получил, поверишь?

— Брешешь! По слухам, в самом Киеве простые дружинники более гривны не имеют Не то, что в былые времена!

— И опять - же, заметь, что обеспечивают они себя сами!— кивнул Прастен и несколько самодовольно заметил, вызвав масляный блеск в глазах эрзянина. — А десятники у меня и в два раза более получают! А уж как бабы к ним липнут…

— Это с чего вы все столько имеете?!

Рус пожевал свой ус, повертел кистью и несколько неопределенна заметил.

— Всей подноготной я не знаю, а потому могу лишь предполагать… Зажитье идет в основном со степняков. Силы на Воронеж реке и по Дону у нас весомые, думаю, что тысячи полторы войска наберется, так что некрупные вежи половцев против нас, бронных, ничто?

— Откуда такая сила?

— Так помимо имущества и скота нам их холопы достаются! Иногда даже целые рода ясов или печенегов, что в подневольном положении у половцев ходят. Часть на землю поближе к себе осаживаем, а кого-то и в войско берем. Там, капля, сям капля, вот тебе и дождик благодатный! Скотины вообще без числа!

— А половецкие вежи под нож идут или продаете полоняников кому?

— Ни то, ни другое. Не приветствуется это…

— Кем?

— Ветлужцами, разрази их гром! — искренне посетовал Прастен, но неожиданно спохватился. Хотя тут они правы. Холопы из степняков никудышные, а продавать их на сторону… Не в Сугдею же или Кафу их гнать? Не дойдешь с таким товарам через родную им степь! А резать всех без сожаления, так после такого сами долго не протянем. Одно дело прижать к ногтю слабейшего, это у половцев сплошь и рядом, и совсем другое вырезать весь род! Объединится вся орда! Так что даже скот забираем не весь, самую малость оставляем, чтобы не вымерли с голодухи.

Маркуж осуждающе покачал головой и вслух выразил свое изумление!

— То есть отпускаете тех, кто потом придет к вам мстить?!

— Да откуда у них силы после всего на такое? Сразу в кабалу попадают к соседям, где и остаются на веки вечные! — хохотнул рус. — Ты учти, на нашей стороне и половецкие рода выступают! Это ж… Тут хитрить надо! Да и не так уж все и плохо! Иных вырезаем вплоть до тележной оси. Тогда уж только младенцев к себе на воспитание берем, да некоторых знатных беев меняем на православный и иной близкий нам люд, что в степном полоне сидит… Все как всегда!

— А скотину куда деваете?

— Всю скупают на корню. Особенно лошадей. Те же ветлужцы этим отличаются, хотя и выбирают себе лучшее.

— Ну ладно, пограбили, ушли. Но брать к себе половецких данников… За то, что киевский князь торков, печенегов, берендеев да ковуев себе осаживает в Поросье, вся его Русь лишения и набеги терпит! Рискуете!

— Осаживаем мы в основном ясов, поскольку многие из них христиане а потому рать наша весьма крепнет от их присутствия. Да и избавит ли нас от набегов то, что мы их чьими-то данниками признаем, и к себе брать не будем? Все одно страдать!

— Еще инородцы в вашей рати попадаются? — напряженно поинтересовался Маркуж.

— Ну… касоги[36] есть, в основном среди воронежцев бродников[37] немало.

— Бродников? У этих вроде кровушка сильно разбавлена половецкой жижей?

— Сильно, не сильно, а веры они почти все придерживаются православной! И сидят о нами рядом, взять те же малые притоки вниз по Великому Дону. Их сам Бог велел под свою руку забирать! И берем понемногу, у меня каждый пятый в сотне казак!

— Кто?

— Казак! Так бродников ветлужцы называют. Собственно и нас пытаются этим же названием мазать, да не на тех напали. А насчет ответных походов… Для чего мы укрепления на Дивных горах заново ставим, как считаешь? Ту самую Белую Крепостицу, что когда-то мои предки строили, дабы отвадить от себя хазар? И она будет не одна!

— Все одно хан Сырчан вам это не спустит! Разве он удержит власть, если кто-то будет безнаказанно разорять его подданных? Тут же свои ему удавку на шею накинут!

— А мы в своем праве, бьем лишь тех, кто нас пытался когда-то ощипать!

— А тебя послушать…

— А мы так заявляем! Да и слаб хан, особенно после весеннего похода Мономашичей. Затих и даже не попытается встать у нас с ними на пути. Ныне почти вся степь пустая. И те, кто на ханскою власть претендуют, все понимают и пока не торопятся на себя ее примерить… Это я насчет удавки! Кроме того… — Прастен вздохнул и доверительно повернулся в сторону эрзянину. — Ветлужцы с ним скобяным да посудным железом торгуют, а обещают еще и ратным, если кое-какой разор тот замечать не будет…

— С ума не сошли еще?

— Бог миловал. А Обещать еще не означает исполнить! Но пока суть, да дело, свои орды он на нас не спускает, а от мелких да наглых в округе мы избавляемся! И уже упоминал, не вырезаем полностью о чем говорим в степи при каждом удобном случае, а так… убытки свои возмещаем за их счет, да укорот даем! — Прастен насмешливо хмыкнул и опять же, будто по секрету, поделился. — А еще доподлинно знаю, что большую часть разоренных нами вежей Сырчан сам и насоветовал. Кто то из беков ему не так поклонился, кто-то не так посмотрел, а тот и вовсе из другой орды или семейства прибился и нос воротит…

— Что, прямо так и указывает своим перстом?

— На то у него ближники есть. С ними и с ханом, конечно, делиться приходится, зато достоверно знаешь, что тебе это рук сойдет. Однако сомнения твои понятны. Сам думаю, что скоро Сырчан подчинит себе всех, кто прежде под его братом или отцом ходил, и до кого у него не дотянулась рука, и нам придется туго.

— И что тогда?

— А ничего! Пока силы основательно не нарастим, перейдем разорять Сальских, что ходят по левому берегу Дона! А то и до Идели дойдем, где булгарцы основательно проредили орды покойного Айюбая, об этом в последнее время тоже много говорят… Выбор большой. Лишь бы не ошибиться.

Прастен даже потер руками, будто уже подсчитывал барыши.

— Вот именно, не ошибиться! Когда-нибудь ваша удача кончится, — возразил ему Маркуж. — Кто так умен, что задумал дразнить степных шакалов? Их ведь не тысяча и даже не пять, чтобы вы против них всех в итоге устояли! Они придут, но уже не для того чтобы взять добычу, а чтобы вырезать всех!