– О, Джо, – вновь укоризненно заметила его жена.

– Вот что они представляют собой, – спокойно сказал Чипмен. – Как-никак, я вырос на птицеферме в Нью-Джерси вместе с двумя тысячами кур леггорн. И перелопатил достаточно птичьего помета, чтобы сразу узнавать его.

– Что вы делаете в Нью-Йорке? – спросил Мюррей. – Посещаете художественные выставки?

– Нет, я в командировке. Моя задача – комплексные сделки, где собираешь воедино звезду, режиссера и сценариста, а потом просишь о финансировании. Сейчас проблема со сценаристами. Звезд и режиссеров пруд пруди, а сценаристов нет. Сейчас я прочесываю Бродвей на тот случай, что «Эм-Джи-Эм» скупила не все. Капиш?[30]

– Я капиш, – ответил Мюррей. – Но вам придется основательно потрудиться, чтобы сделать хорошие фильмы из того, что я видел в этом сезоне.

– Хорошие фильмы? Кто говорит о хороших фильмах? Проснитесь, мой друг. Посмотрите вокруг себя на наш дивный новый мир. Все кинотеатры теперь для автомобилистов на открытом воздухе. Туда едут дети, чтобы иметь возможность целоваться в машине, и семейные люди, чтобы иметь возможность оставить ребенка на игорной площадке, а самим отоспаться. Думаете, кого-то из них интересует, насколько хорош фильм? Им только нужно что-то на экране, чтобы иметь причину находиться там.

– О Господи, – сказала Ханна Чипмен, – опять он за свое.

Мюррей обратился к Чипмену:

– Если подумать, я знаю человека – отношения у нас строго деловые, – который финансировал постановку пьесы «Бурное время» два или три года назад. Слышали о ней?

– Не только слышал, я имел удовольствие отвергнуть ее, когда мне пытались навязать права на экранизацию. Я впервые в таком отчаянном положении.

– Почему?

– Определенной причины не существует.

– Как, по-вашему, во сколько обходится постановка такой пьесы?

Чипмен пожал плечами:

– Зависит от многих вещей. Как минимум, восемьдесят тысяч, но в конце концов может оказаться значительно больше. Если вам нужны цифры, возьмите тот номер «Уолл-стрит джорнал», где объявляют регистрацию постановочных компаний. Получите в подробностях скверные новости. Одно дело финансировать постановку…

– Джо, – сказала его жена, – если не можешь найти другой темы для разговора, я заору.

– Правда она умна? – заметил Чипмен. – Ей ненавистны эти деловые поездки, потому что в них только и говоришь о делах.

– Говоришь, говоришь и говоришь, – сказала Ханна Чипмен. – И знаешь, что в результате не привезешь в Калифорнию ни единого сценария.

– Может быть, нет, – сказал Чипмен, – но, может, привезем кое-что другое. – Подтолкнул локтем Мюррея. – Видели это? – спросил он таинственным шепотом. – Можете представить себе ее в цвете?

Мюррей посмотрел и понял, что он имел в виду Рут, которая, хмуро сдвинув брови, внимательно слушала разглагольствования О’Мирага.

– Очень хорошенькая, – промолвил он.

– О, у вас есть дар слова, – сказал Чипмен. – Друг мой, она не просто очень хорошенькая. Она способна расшевелить даже остолопов, ездящих в кинотеатры для автомобилистов. Я наблюдаю за ней все время…

– Знаю, дорогой, – сказала его жена.

– …и мой проницательный взгляд продюсера говорит мне, что тут открываются перспективы для всех причастных. Как можно выглядеть примулой на речном берегу и при этом излучать флюиды тигровой лилии, я понятия не имею, но оставляю это для ее психоаналитика. Меня интересуют только эти флюиды. Ощущаете их?

– Очень явственно, – ответил Мюррей. Ему пришло на ум, что Чипмен, хоть и непредсказуемый, может смягчить коллизию, когда будет представлен Рут. – Хотите познакомиться с ней?

– Еще бы, – с готовностью сказал Чипмен. И удивленно обратился к жене: – Как тебе нравится? Он знает ее и стоит здесь, убивая время с нами. Видела когда-нибудь такую выдержку?

– С тех пор, как знаю тебя, нет, – ответила Ханна Чипмен.

Окружавшие Рут поклонники уже разошлись, оставив с ней одного О’Мирага. Он был недоволен приближением новых людей, и Мюррея это не удивило. Удивил его характер приветствия Рут. Рука ее была теплой, отзывчивой, голос вполне дружелюбным.

– Очень рада, что ты подошел, – сказала она с горячностью. – Я хотела кое-что сказать тебе.

Помня о ее панике при последнем расставании, Мюррей ожидал чего угодно, только не этого. Потом обратил внимание на ее раскрасневшиеся щеки, блестящие глаза, пустой стакан в ее руке и понял, что это действие взрывных мартини Диди. Было ясно, что они действуют и на О’Мирага, но иначе.

– Киношники, – сказал с ненавистью О’Мираг после того, как были сделаны представления. Сурово уставился на Чипмена: – А-а, здесь кровавые наемники искусств. Стервятники культуры.

– Прошу вас, – сказал Чипмен. – Я стараюсь скрывать это от жены. Вы что, хотите поставить меня перед ней в неловкое положение?

Жена ободряюще похлопала его по плечу.

– Выбрось это из головы, дорогой, – посоветовала она. – Ты будешь прекрасным удачливым наемником. Мне это понравится.

– Не сомневаюсь, – злобно ответил Чипмен. – Суккуб ты. Или инкуб?[31]

– Суккуб, – сказала Рут. – Знаешь что-нибудь об Эдуарде Первом? – спросила она Мюррея. – О Плантагенете?[32]

– Только то, что читал в газетах, – признался Мюррей, ошеломленный этим переходом. Взял стакан из ее вялой руки. – Сколько таких уже выпила?

– О, два или три, – беззаботно ответила Рут. – Мы спорили об Эдуарде. О’Мираг планирует долгую работу об убийстве кельтских бардов, устроить которое якобы приказал Эдуард, а я говорила ему, что эта легенда подвергнута сомнению давным-давно. Она такая же ложная, как весь вздор о Ричарде Третьем.

– Я знаю про Ричарда Третьего, – объявил Чипмен. – Это он приказал убить сыновей Эдуарда Четвертого в Тауэре, гнусный инкуб.

– Он не приказывал, – сказала Рут.

– Прошу прощения, – с жаром вмешался О’Мираг, – но он определенно это сделал. И я откровенно изложу свои принципы. Я против того, чтобы обелять негодяев, которым занимается шайка профессиональных тупиц, старающихся прославить треклятую Британскую корону. Они вырывают сердце из бессмертного тела литературы!

Чипмен властно поднял руку:

– Возражение отвергнуто.

О’Мираг вышел из себя.

– Что вы имеете в виду? – спросил он. – И вообще, на чьей вы стороне, мистер?

Чипмен указал на Рут:

– Я на ее стороне. Эту сторону принял бы любой американский парень с горячей кровью. И утверждаю, что как бы те принцы в Тауэре ни напрашивались на убийство, можно держать пари, что Ричард их бы пальцем не тронул. Почему? Потому что ему не позволила бы их бабушка! Спросите об этом мою тещу. Она вам расскажет.

– Джо, – холодно сказала Ханна Чипмен, – это не смешно.

– Смешно! – воскликнул О’Мираг. – Это сущий вздор! – И добавил, глядя, сощурясь, на Чипмена: – Если не знаете, что за вздор несете, мистер, будьте добры, помалкивайте.

Чипмен сделал глубокий вдох.

– Хотите выйти и повторить это?

– Хочу!

– Отлично, – сказал Чипмен, – идите и повторите. А я тем временем поговорю о деле с этой очаровательной интеллектуалкой, которая могла бы – только могла бы – заинтересоваться кинопробой. Что скажете? – обратился он к Рут. – Может, проба выйдет удачной, может, нет, но без всяких условий. Мне нужен отснятый материал, чтобы посмотреть, может ли кинокамера передать эти флюиды. Вы заинтересованы?

– Это вызывает у меня легкое любопытство, – ответила Рут, – но не заинтересованность. Знаете, то были его племянники, не сыновья.

– Кто? – спросил в замешательстве Чипмен.

– О, вы знаете, кто. Те принцы в Тауэре были племянниками Ричарда, не сыновьями.

О’Мираг, погруженный в мрачную задумчивость, внезапно потянул Чипмена за рукав.

– Мистер, – заявил он таким тоном, что все находившиеся вблизи повернули головы к нему. – Думаю, вы меня очень сильно оскорбили. Признаетесь в этом откровенно, как честный человек?