Харлингена как будто не встревожило и это.
– Понимаю, о чем вы, – сказал он. – Я часто видел Лоскальцо на прошлой неделе.
– Вот как? Где же?
– В суде. Сидел в заднем ряду как наблюдатель на том процессе, где он в настоящее время работает. – Харлинген восхищенно покачал головой. – Он свое дело знает.
– Вас это беспокоит?
– Нет, как ни странно, ничуть. – Харлинген издал отрывистый смешок. – Может, это звучит слишком самонадеянно, но я уверен, что обладаю способностями хорошего судебного адвоката. Я могу думать, могу хорошо говорить, могу сильно ударить, если есть чем. Это не просто слова. Конечно, я вел лишь несколько гражданских исков, но вел успешно. Мой отец однажды это признал, и, думаю, вы знаете, как он скуп на похвалы. Или вам это не нравится? Я предупредил, что это прозвучит слишком самонадеянно.
– Нет, – сказал Мюррей, – самонадеянность может оказать большую помощь адвокату. Собственно говоря, единственное, что не получалось у меня на юридическом факультете, это публичные выступления. Тогда меня это не особенно беспокоило только потому, что я представлял себя мозгом, диктующим чужому сочному голосу. Мысленный образ был замечательным, пока не вмешалась реальность.
– Вот не знал, что вы изучали право, – удивленно сказал Харлинген. – Где это было?
– В Бруклине, в Университете Святого Иоанна. Сразу же за мостом.
Харлинген с серьезным видом кивнул.
– Да, – заметил он с ожидаемым авторитетным видом, – оттуда выходили хорошие профессионалы.
У Мюррея возникло злобное искушение попросить его назвать нескольких, но он сдержался.
– Давайте вернемся к Ландину, – сказал он. – Виделись с ним в последнее время?
– Да, в воскресенье утром он был дома. Мы составили список тех, кто может выступить как свидетели о репутации.
– Например?
– Ну, один старый друг, преуспевающий теперь в торговле недвижимостью. В самый раз, чтобы произвести впечатление на специально подобранных присяжных.
– Пожалуй. Кто еще?
– Многие. Священник и несколько членов церковного совета. Полицейский, который патрулировал участок вместе с Арнольдом, когда Арнольд носил форму. Он был там, когда Арнольд взял вооруженного бандита и получил благодарность в приказе. Знали вы, что он удостоился благодарности?
– Нет. И не знаю, может ли благодарность быть принята в этом деле.
– Может быть, и нет. И все-таки я хочу донести этот факт до присяжных. Если присяжные услышат о благодарности, не важно, вычеркнута ли потом она из послужного списка.
– Есть смысл попробовать, – сказал Мюррей. – Это весь список?
– Нет, последний в нем – директор школы, где учился Арнольд. Доктор Чарлз Фуллер из Гринвич-Хай. Я вчера говорил с ним по телефону, он хорошо помнит Арнольда. Кажется, в школе произошел какой-то инцидент – хулиганы напали на ученицу или что-то вроде, – и не появись Арнольд, дело могло бы закончиться трагически.
Мюррей почувствовал, что у него напряжен каждый нерв.
– Эта школьница, на которую напали, – небрежно спросил он. – Не узнали, случайно, ее фамилию?
– Нет, но это не важно. Важно само свидетельское показание, особенно данное таким человеком, как Фуллер. Но, как я сказал, не всегда легко залучить таких на свидетельское место. Возможно, его удастся уговорить, но я не уверен.
– Знаете что, – отрывисто сказал Мюррей, – я хочу сам поговорить с ним сегодня. Мне все равно нужно ехать в тот район, – добавил он, чтобы предотвратить возможные возражения. – Это меня не затруднит.
До конца их встречи он почти ничего не говорил, а то, что думал, пока Харлинген бессвязно болтал на свой манер, было в основном непечатным. Мысли его главным образом касались озабоченных адвокатов, которые работают всего над одним делом и потому у них достаточно времени, чтобы заговорить человека до смерти, хотя на это ему было в высшей степени наплевать.
У доктора Фуллера, человека предпенсионного возраста, с мешками под глазами, несколько волос были тщательно протянуты поперек лысой головы, словно скрипичные струны. Говорил он ровным голосом, самодовольно, словно просвещающий крестьян добрый мудрец.
Доктор заверил Мюррея, что Арнольда он помнит хорошо. Пожалуй, не образцовый ученик, но определенно выдающийся. Отличный спортсмен. Прирожденный лидер. Лишь еще несколько человек в истории школы удостоились чести быть избранными президентами совета учеников на два срока подряд. Замечательное достижение, особенно для мальчика из такой семьи, как у Арнольда. Пьющие, жестокие родители, нисколько не помогавшие сыну. Совершенно необразованные. Печально, когда такие люди…
Мюррей заерзал на стуле.
– Там был какой-то инцидент, так ведь? – напомнил он. – Кажется, мистер Харлинген упомянул о нападении на школьницу…
– А, да-да. Это было отвратительное происшествие. Ученица, в ведении которой находилась кладовая в подвале, спустилась после звонка, чтобы запереть ее, и тут двое юных хулиганов, которые грабили кладовую, схватили девушку и затащили внутрь. Намерения их были ясны. Они были просто грубыми, тупыми животными. Если бы Арнольд не услышал криков девушки и со значительным риском для себя не выгнал их, произошла бы настоящая трагедия.
– Вы помните ее фамилию? – спросил Мюррей.
Да, оказалось, доктор Фуллер ее фамилию помнил. Но назвать не имел права. Полицейские и родители девушки усердно внушали это ему. Очень усердно. Разумеется, это вполне понятно. Девушка имела право на защиту от бульварных газет и от сплетен соседей. Слава богу, дело разбиралось очень осторожно. Было бы возмутительно, если бы репутация школы пострадала от такого случая, в котором она была совершенно неповинна. Да ведь сама девушка…
В нескольких кварталах оттуда, на Восьмой улице, Мюррей нашел бар с относительно хорошо освещенными кабинками. В дальнем углу расстелил на столике карту улиц, прижал ее бутылкой пива и стал тщательно изучать. Потом сложил карту и подошел к телефону.
Ближайшей больницей была «Виктори», но его бодро уведомили, что службы «Скорой помощи» у них нет. «Большинство вызовов «Скорой» принимает больница Святого Алонсуса, – сказала девушка на коммутаторе. – Если вам нужна «Скорая помощь», мистер, позвоните в полицию. Они тут же примут меры».
В больнице Святого Алонсуса оказались более услужливыми: «Да, десять – двенадцать лет назад у нас была служба «Скорой помощи». Собственно, была и пятьдесят лет назад. Архивы? Вам нужно обратиться к сестре Анжелике в регистратуре. Она должна все о них знать».
Монахиня с резкими чертами лица в регистратуре нашла время между бесконечными телефонными звонками с сожалением покачать головой.
– Извините, – сказала она, – но прежде чем показать вам какую-то медицинскую документацию, я должна получить разрешение директора. А его сегодня нет.
– Сестра, меня не интересуют медицинские документы. Мне нужны только записи водителей машин «Скорой помощи» того времени. Разве они не хранятся отдельно?
– А-а, да. Это так. Прошу прощения, не поняла сразу. Возможно, сестра Мария-Глория поможет вам найти, что нужно. Она заведует нашими старыми архивами.
Сестра Мария-Глория была миниатюрной китаянкой с застенчивой улыбкой и глазами, блестящими искренней услужливостью за старомодными очками в стальной оправе. Она озабоченно выслушала Мюррея и повела его по длинному коридору, юбки ее шелестели по натертому полу. Когда она открыла дверь тускло освещенной кладовой, причина ее озабоченности немедленно стала ясна.
Комната представляла собой лавку древностей. В ней царил хаос документов. Переплетенные тома всевозможных форм и размеров заполняли стенные полки до самого потолка. Кипы, перевязанные веревками, высились шаткими колоннами. Стопки громоздились на подоконнике. И каждую ступень лестницы посреди комнаты украшал отдельный том.
– Конечно, это старые архивы, – поспешила сообщить сестра Мария-Глория, словно объясняя, что даже в больнице с хорошо налаженной работой эта налаженность не всегда простирается до самых темных углов. – Некоторые из них очень старые. Столетней давности. Если коснуться бумаги, она рассыплется. Мы не хотим этого, поэтому нужно быть очень осторожными.
