Грау постоял, поглядел сверху на чунгов, потом повернулся и скрылся в лесу, а Смелый взобрался на гору над пещерой, встал на высокую скалу и испустил громовой рев:

— У-о-кха-а! У-о-кха-а!

— У-о-кха-а! У-о-кха-а! — откликнулось вблизи и вдали, и вскоре разбросанные по пещерам группы собрались в большую стаю. Под предводительством Смелого стая двинулась вперед, оставляя пещеры во владение этому необыкновенному вездесущему грау, только бы он не вскочил опять на небо и не съел белое светило.

Созрели плоды на ветвях деревьев, и скитавшиеся по обширному лесу чунги почти перестали выкапывать корневища и луковицы. Но они не бросили своих копалок. Напротив, вложив свой первобытный труд в обработку этих камней, они ценили их выше, чем ветки, у которых довольно было только обломать верхушку. И если кому-либо из них случалось поломать свою копалку, он не успокаивался, пока не делал себе новую.

Им казалось, что всякий камень, над которым потрудились их руки, превосходит все другие камни в естественном состоянии. А так как им, кроме того, нравилось делать что-нибудь, вместо того чтобы стоять бездеятельно и только мигать глазами, то, едва увидав подходящий для копалки камень, они начинали оббивать его. Эта деятельность была с виду бесполезна, но она доставляла им удовольствие и словно удовлетворяла какую-то внутреннюю потребность. Вместе с тем она все больше и больше изощряла их внимание и наблюдательность и развивала ловкость пальцев. Здесь нужно было думать, соображать, следить, чтобы не ушибить себе пальцы, знать, как лучше держать камень, как и где его стукать.

Молодые чунги-близнецы, более сообразительные от рождения и пользовавшиеся, подрастая, готовым опытом старших, догадывались обо всем быстрее и первыми начали оббивать свои копалки, обстукивая их не о другие камни, а друг о друга. Они также научились хорошо распознавать хрупкие камни и никогда не хватали их, чтобы оббивать, а выбирали только самые прочные. Тщательно оббив ребра, они хорошо оглаживали камень, и он был похож на толстый рог грузного мута. Они перестали делать копалки из легких камней, так как те легко крошились, да и животные от удара такими камнями умирали не сразу.

Ночевали чунги под открытым небом. Они не боялись, что на них может напасть неожиданно какой-нибудь опасный хищник, так как у двух ла-и, уже подросших, была чудесная способность никогда не спать и чуять зверей еще издали. Едва почуяв, что к стае приближается какое-нибудь животное, они всегда вскакивали и рычали. Тогда вскакивали и чунги и, следуя за ла-и в направлении учуянного хищника, прогоняли или убивали его.

Способность ла-и чуять животных еще издали была поистине чудесной, и чунги стали устраивать с их помощью настоящую охоту. Ла-и двигались перед ними, крадучись, непрестанно нюхая то воздух, то землю, и всегда приводили чунгов к какому-нибудь кусту. Там они бешено кидались вперед и, если там был жиг, ланч, ри-ми, кат-ри или другой мелкий хищник или кроткое животное, они сами нападали и загрызали его.

Но если там был гри, мо-ка, виг или и-вод, они осмеливались нападать только после того, как чунги убивали его камнями или сучьями.

Ла-и никогда не расставались с чунгами. Постоянная совместная жизнь, кормежка, защита от крупных, сильных хищников, которую чунги оказывали им и которую они сознавали, — все это глубоко укоренилось в их крови и покорило их окончательно.

Быть может, видя, как чунги ходят на задних лапах, как размахивают передними во все стороны, как ловят ими все, что захотят, роют ямки в земле, ломают камни и ветки, лазают по деревьям, убивают огромных хищников, — видя все это, ла-и считали их всесильными существами. И, может быть, это всесилие двуногих существ пробуждало в них чувство уважения, преданности, привязанности… Этого никто не знал, даже двое близнецов, да никто и не задумывался над вопросом, почему ла-и так преданы им.

Ла-и радостно виляли хвостами перед всяким чунгом из большой стаи, но подлинно своими считали только чунгов группы Смелого. За Молодой помой они тоже следовали неотлучно. Это позволяло Безволосому и Молодой поме часто отставать или уходить вперед от постоянно движущейся в лесу группы: ла-и всегда были с ними, и никакой хищник не мог напасть на них врасплох.

Однажды оба, далеко обогнав остальных чунгов, вышли на более открытую местность. Здесь не было высоких толстых деревьев, не было непроходимых кустов. Но были огромные обгорелые стволы, молодая густая поросль, оплетенная пестроцветными лианами, тонкоствольные молодые деревца и отдельные уцелевшие крупные деревья. Вероятно, тут бушевал пожар, но небо не позволило ему сжечь весь лес, а вовремя погасило его проливными слезами.

Молодая пома забралась в кусты, по верхним ветвям которых краснели целые гроздья вкусных ягод, и вся опуталась при этом вьющимися лианами. Когда она вылезла оттуда, то губы и пальцы у нее были красными от ягод, а вся она разукрасилась целыми гирляндами цветущих лиан — по рукам, по туловищу. Лианы обвились ей и вокруг шеи и спускались на грудь, как ожерелье.

Увидев себя такой разукрашенной, она захлипала от удовольствия. Этот живой наряд так понравился ей, что она стала сама прилаживать на себе лианы получше.

Потом, испытывая потребность поделиться своим удовольствием, она подняла глаза на Безволосого и радостно окликнула его:

— У-о-кха! У-о-кха!

Безволосый обернулся, увидел ее, всю обвитую цветущими гирляндами, и стал пристально всматриваться, словно не узнавая.

— У-о-кха! У-о-кха! — повторяла Молодая пома все так же радостно и оглядывала себя, словно говоря: «Смотри, смотри».

— Хак? — вопросительно произнес Безволосый, подошел к ней и пощупал ее цветущие ожерелья. То, что сделала Молодая пома, понравилось ему, и он произнес с видимым удовольствием:

— Вуа-кву-у!

— Хак? — спросила в свою очередь Молодая пома, не поняв произнесенных им звуков.

— Вуа-кву-у! Вуа-кву-у! — повторил Безволосый, словно желая сказать: «Очень красиво, очень красиво!»

Он побежал к кустам, чтобы нарвать лиан и самому разукраситься ими.

Вскоре их нагнали остальные чунги, а когда увидели наряд Молодой помы, он им очень понравился. И в то время как чунги окружили Молодую пому и всхлипывали от явного удовольствия, разглядывая ее, помы быстро начали обматывать себя по плечам и вокруг туловищ цветущими стеблями, чтобы тоже понравиться самцам.

Украсившись так, все продолжали бродить по лесу, лакомясь сладкими ягодами на густом молодом кустарнике. Безволосый и Молодая пома в сопровождении двух ла-и снова обогнали их и набрели на огромный поваленный ствол с ободранной корой. Поперек ствола лежала прямая сухая ветка, брошенная сюда бурей или каким-нибудь другим чунгом.

Виденные перед этим обгорелые стволы и теперешнее впечатление от ствола с переброшенной через него веткой пробудили у Молодой помы воспоминания об огне над пещерой, который сделали они со Смелым. Она вспомнила также давнишний пожар в лесу, глубоко врезавшийся в ее детское сознание, и остановилась перед стволом, широко раскрыв глаза. В ее воображении ствол загорелся. Вот… вот они вдвоем со Смелым взяли положенную поперек палку и быстро трут ею о ствол… Сначала появляется тонкой струйкой дымок, потом заиграли огненные язычки… Загорелась палка, загорелся весь ствол, стало жарко…

Испуганная, сама не веря такой возможности, еще робея перед собственной смелой мыслью, Молодая пома нерешительно окликнула ушедшего вперед Безволосого:

— У-о-кха-а!

Безволосый обернулся, поглядел на нее, но так как тревоги у нее в голосе не было, он снова двинулся вперед.