И Молодая пома с неосознанным еще чувством признательности к маленькому ла-и обняла его за голову и стала гладить. Маленький ла-и, поняв нежную ласку, завилял хвостом. Его длинный язык легко и нежно лизнул Молодую пому в лицо.

Вскоре, однако, маленький ла-и исчез из пещеры. Сначала чунги не обратили внимания на его исчезновение, да и позже не очень замечали его. Только близнецы и Молодая пома удивлялись, где он мог спрятаться и почему не выходит, и долго искали его по темным уголкам пещеры и в кустах. Потом они стали забывать о нем и почти совсем уже забыли, когда неожиданно он появился перед пещерой. Чунги увидели, как он остановился далеко от входа в нее и с любопытством смотрел на них. Рядом с ним стоял другой ла-и, крупнее и сильнее, с настороженными ушами, с белым брюхом и светло-рыжей спиной.

Маленький ла-и тоже стал крупнее и сильнее, и чунги узнали его только по перекушенной лапе. От радости они запрыгали и кинулись к нему. Другой ла-и быстро убежал и скрылся в лесу, а маленький ла-и на мгновение остановился, словно недоумевая, что ему делать. Он поглядел в ту сторону, куда убежал большой ла-и, потом повернулся к бегущим к нему чунгам, помахал хвостом, облизнулся… и вдруг, когда Молодая пома приблизилась к нему на столько прыжков, сколько пальцев у нее на руке, маленький ла-и поджал хвост, метнулся назад и вскоре исчез вслед за другим ла-и.

Молодой поме стало грустно и обидно. В порыве этого чувства она зачмокала и протянула:

— Ху-ху-кву-а-а!

Маленькие чунги, любившие подражать всему новому, на этот раз тоже стали повторять за нею:

— Ху-ху-кву-а-а! Ху-ху-кву-а-а!

Однажды рано утром чунги проснулись от незнакомого шума, от какого-то карканья. Карканье шло откуда-то издали и то усиливалось, то слабело. Первыми кинулись к выходу двое близнецов, за ними Молодая пома, а вслед за нею и остальные чунги.

Светало. Небо на востоке светлело — спокойное, чистое, голубое. Высоко над головами у чунгов оно было еще темное, со звездами, но звезды постепенно теряли свой яркий ночной блеск и исчезали одна за другой. На светлеющем небосклоне вырезались далекой крупнозубчатой линией вершины огромных деревьев.

Чунги завертели головами во все стороны. Как им казалось, неизвестные крики шли со всех сторон и раздавались над всем лесом. Крики были похожи на писк множества маленьких кри-ри, собравшихся вместе, и чунги удивлялись — что бы это могло быть.

Потом Молодая пома заметила, что крики долетают с неба. Она подняла голову и увидела высоко-высоко вверху черные точки, слабо трепещущие и несущиеся плавными рядами. Эти черные точки соединялись попарно в длинные прямые линии. Передние концы линий, сомкнувшись, образовывали клин, а задние отдалялись друг от друга и исчезали из виду. Все эти клинья следовали друг за другом и бороздили почти все небо.

— Ха-кха-а! — воскликнула Молодая пома, удивленная этим впервые увиденным зрелищем.

— Ха-кха-а! — воскликнули и остальные чунги, тоже разглядев тысячи и тысячи маленьких, едва различимых в небесной высоте кри-ри.

А кри-ри, выстроившись в правильные ряды и клинья, легко взмахивали крыльями, плавно неслись с севера на юг и неумолчно кричали: «Кррр-кррр-кррр! Кррр-кррр-кррр!»

— Кррр-кррр! Кррр-кррр! — запрыгали близнецы-чунги, подражая крику пролетающих кри-ри.

Когда взошло белое светило, некоторые из клиньев стали спускаться низко над лесом, а потом кри-ри начали с криками и шумом садиться на деревья, на скалы, на землю. Одни из них быстро оправляли клювами перья, другие начали поклевывать там и сям в сухой траве и кустах, третьи оставались неподвижными, — вероятно, устав от длительного полета. Они были крупные, крупнее обыкновенной та-ма, черно-серые и бурые, с белыми перьями на шее и на хвосте, с длинными желтыми клювами.

Некоторые из них сели прямо у входа в пещеру. Чунги кинулись ловить их, и к величайшему их изумлению кри-ри совсем не пугались. Вероятно, они летели из местностей, где не было ни чунгов, ни других животных и где никто не убивал их и не ел.

В этот день чунгам не нужно было выкапывать коренья и луковицы или искать другую пищу. Кри-ри садились им прямо на головы, и их оставалось только ловить и есть. Маленьким чунгам очень понравились перья с белыми пятнами, и они начали собирать их и прятать по темным углам пещеры. А Молодой поме очень понравился пух, налипший ей на окровавленные при еде пальцы и губы, и потому она нарочно наклеила себе мягкие пушинки и на грудь, и на ноги, и на все туловище.

Кри-ри продолжали опускаться целыми стаями еще много дней, и чунги были очень довольны. Они продолжали жить в пещере и в изобилии есть мясо. Близнецам надоело ловить кри-ри и играть с перьями, и они вернулись к игре с сухим стволом, закрывавшим расселину в скале. «Кух-кух-кух», — издавала его кора под их ударами, и оба шалуна с превеликим удовольствием повторяли:

— Кух-кух-кух!

Потом они начали колотить по стволу ветками. От этого они получали еще большее удовольствие, так как могли ударять сильнее, а звук получался особенный. А однажды один из близнецов нашел длинную, ровную, очень сухую палку и начал стучать ею по стволу. Другой, стоявший напротив него, схватил палку за конец и потянул к себе. Палка скользнула по ободранному, высохшему стволу, и тогда ясно послышалось: «Скррипп!» Первый близнец, в свою очередь, потянул палку к себе, и палка снова скользнула по стволу и снова издала: «Скрип!»

Этот звук привлек внимание и возбудил любопытство обоих близнецов. И если только что перед этим они старались отнять палку друг у друга, то теперь начали ритмично дергать ею взад и вперед по стволу лишь для того, чтобы слышать этот чудесный скрипящий звук. Попав в канавку между двумя неравномерными утолщениями древесины, палка скользила все по одному и тому же месту и напевала: «Скрип-скрип-скрип!»

Игра целиком увлекла маленьких чунгов, и они стали все быстрее продергивать палку и всхлипывать от удовольствия.

— Ха-кха! Ха-кха! Ха-кха! — всхлипывали они все чаще и ритмичнее в лад с ритмичными движениями палки, а ствол отвечал им: «Скрип-скрип! Скрип-скрип! Скрип-скрип!»

Они совершенно увлеклись игрой и начали продергивать палку так быстро, что отдельные поскрипывания сливались в одно.

Взрослые чунги, присев около них на солнечном припеке, смотрели на их забаву и рассеянно слушали их быстрые всхлипывания. Одна из пом почесывала спину старому чунгу, который исхудал еще больше, так что все ребра у него торчали, а живот сильно раздулся. Молодая пома играла с мелкими пушинками, прилипшими у нее на туловище: легонько дула на них, и они порхали в воздухе. Смелый лениво, важно щурился; Безволосый с любопытством разглядывал только что найденный продолговатый кремень с настоящим острием и плоский с обеих сторон. Ребра у этого кремня были такие острые, что, схватив его, Безволосый нечаянно порезался, и на пальцах у него засохла кровь. Ему уже не раз случалось порезаться и пораниться, но он всегда обращал внимание больше на боль, чем на самый порез или ранение. Но сейчас порез казался ему каким-то странным, не таким, как другие… Он не знал, что камнем можно порезаться так легко, только схватив его… Теперь он вертел камень в руке очень осторожно, стараясь не сжимать его острых ребер, потому что камень может опять порезать его. Да, таким камнем можно убивать зверей гораздо легче, совсем как брошенной заостренной палкой…

Вдруг вся группа вздрогнула от неожиданного крика. Закричала Молодая пома, пристально глядевшая на маленьких чунгов. Охваченные неукротимым азартом, близнецы продолжали свою игру, с бешеной быстротой дергая палку взад и вперед, а от того места, где длинная сухая палка терлась о дерево, поднимался тонкой струйкой дым, как на пожаре. Эта-то струйка и заставила Молодую пому изумленно вскрикнуть, так что остальные чунги зарычали в один голос и вскочили. От этого рычания близнецы опомнились, бросили палку и кинулись к Бурой, как при внезапно замеченной опасности.