Молодая пома в это время вышла из пещеры и увидела его, но вместо того чтобы раскричаться, как близнецы, притаилась у скалы и стала наблюдать. Она была сообразительна и понимала, что не может подкрасться и схватить или убить ла-и, если бы даже захотела. Обойти кругом, чтобы приблизиться незаметно и бесшумно, было невозможно: между нею и ла-и не было ни кустов, ни других укрытий. Бросить в него камнем или веткой — их под рукой не было, да и расстояние было слишком большое.
Молодой поме нетрудно было понять и жадность ла-и и его тихое, прерывистое повизгивание. Маленький беззащитный ла-и должен был сильно проголодаться, чтобы осмелиться подойти к пещере и так открыто наброситься на выброшенные, обглоданные кости. И потому ли, что Молодая пома была сыта, или в ней проснулся отголосок материнского инстинкта, но хищный блеск в глазах у нее погас, и они засветились любопытством: какой этот ла-и маленький и хорошенький! Как он насторожил ушки! И какой он слабенький и худенький…
В этот момент маленький ла-и поднял голову, вперил глазки в устье пещеры и, увидев неподвижную, словно приросшую в скале пому, припал к земле. Черненький влажный кончик носа у него зашевелился быстро-быстро, словно он пытался понять, что это за странное существо со свободно висящими передними лапами — животное или только тень.
Это длилось миг или два. Потом ла-и быстро шмыгнул и исчез в кустах, но на следующий день появился снова и на следующий за тем день. Взрослые чунги и детеныши то выходили из пещеры и надолго исчезали куда-то, то возвращались, то сидели рядом, так что маленькому ла-и все время приходилось убегать. Нередко чунги уходили из пещеры на целый день, и тогда он свободнее грыз разбросанные кости. Но никогда он не осмеливался подойти к входу, так как, кроме запаха мяса и крови, оттуда шел и какой-то другой запах. Этот незнакомый запах пугал его и заставлял сторониться. Но он же и хранил его, — маленький ла-и инстинктивно понимал это, — так как удалял хищников от пещеры, и поблизости к ней он чувствовал себя в безопасности.
Так маленький ла-и остался близ пещеры, чтобы «красть» и догладывать кости. А чунги, замечая его за момент перед тем, как он скрывался, начали привыкать к нему и относиться равнодушно к его появлению: это был неопасный зверь, да еще такой маленький, меньше та-ма, и его не хватило бы насытиться даже одному чунгу.
Близнецы тоже привыкли к маленькому ла-и и перестали кричать и прогонять его, да и маленький ла-и привык к чунгам и уже не торопился скрыться при их появлении. Правда, когда они появлялись, он убегал, но прежде чем нырнуть в кусты останавливался, оборачивался и, насторожившись, подстерегал каждое их движение. Ушки у него торчали, глазки живо блестели, а влажный носик так и шевелился.
Однажды, когда группа Смелого собралась в пещере, а белое светило опускалось над лесом, снаружи послышался задыхающийся, испуганный, прерывистый визг. Безволосый и Молодая пома, сидевшие у самого входа, быстро вскочили и выглянули. Они увидели, что маленький ла-и, прижав ушки, изо всех сил мчится сквозь кусты прямо к пещере, а за ним стремительно гонится крупный рыжеватый и-вод.
Маленький ла-и, в ужасе от того, что и-вод настигнет его и растерзает своими длинными, острыми зубами, жалобно визжал.
Либо он не понимал, что налетит здесь на взрослых чунгов, либо бежал к ним, чтобы найти защиту, — чунги не знали. Не знали они также, что и-вод, увлеченный погоней за маленьким ла-и, тоже не видит их, так как они сидели близ входа и в темноте их трудно было заметить. Молодая пома понимала жалобу и отчаяние в визге ла-и. Вместе с тем в ней поднялось враждебное чувство к этому крупному рыжему хищнику, который наверняка съел не одного детеныша и не одного старого, больного взрослого чунга. Она взъерошилась, а вместе с ней взъерошились и другие чунги, растопыривая пальцы. Взрослый, сильный чунг вполне может задушить взрослого, сильного и-вода, может разорвать ему челюсти, переломить спину или просто удавить, крепко схватив за горло. Нужно только схватить его быстро и стремительно, точно и уверенно, пока ом не успел впиться зубами в грудь.
До входа в пещеру оставалось еще несколько прыжков, и это расстояние ла-и пробежал так быстро, что лапок у него просто не было видно. А и-вод, позабыв обо всем, кроме убегающего ла-и, настиг его как раз перед входом. И все вообще произошло так быстро, что не успели чунги вскочить и зареветь, как и-вод сделал последний прыжок и набросился на ла-и.
Маленький ла-и дико взвизгнул, мгновенно упал на спину и попытался обороняться. Но хищнику это только помогло, он перегрыз ему переднюю лапу и был готов перегрызть горло. Однако Молодая пома, находившаяся к борющимся ближе всех, опередила его. Она подскочила к ним, схватила и-вода за шею и с диким, яростным ревом ударила о скалу. Хищник вытянулся на земле и задрыгал задними лапами.
Тогда другие чунги кинулись и стали рвать его еще живого, а маленький ла-и, на которого никто не обращал внимания, прополз у них под ногами и вполз в пещеру. Но, еще не добравшись до ее середины, тяжело израненный, с перекушенной передней лапой, обессиленный потерей крови и страшной болью, он вытянулся и начал дрожать и скулить.
В сознании у всех чунгов наметилось различие между теми животными, которые питались мясом убитых, и теми, которые питались травой и листьями. К первым чунги питали отвращение в силу какого-то первичного, неосознанного инстинкта, и вид и присутствие любого из этих зверей внушали им злобу и яростное возбуждение. Нередко в них просыпался и страх: припоминались случаи, когда тот или другой чунг сам становился их жертвой. Поэтому, когда они начали употреблять в пищу мясо и им выпадал счастливый случай, они всегда убивали такого зверя со свирепой радостью, словно мстя ему за съеденных чунгов.
А когда им случалось убить животное, питающееся травой и листьями, они убивали его без озлобления и ярости и съедали с таким же чувством, с каким выкапывали и поедали луковицы и коренья. Они не были способны испытывать к этим животным сострадание или жалость, но не испытывали и ненависти или злобы. Правда, ла-и тоже были хищниками, но кровожадными и страшными только тогда, когда собирались стаей; и тогда они были для чунгов так же страшны, как мо-ка или грау.
А этот ла-и был совсем маленький и одинокий и лежал весь в крови с перекушенной лапой, и никто из чунгов не подумал его убивать. Ведь они вырвали его у и-вода, который хотел его съесть, они спасли его! Кроме того, они были сыты, зачем бы им было убивать такого маленького ла-и?
Беззащитный, беспомощный, жалобно скулящий ла-и вызвал у чунгов странное, еще незнакомое им чувство — чувство сострадания к другому животному. Сначала Молодая пома, а за ней и другие чунги присели вокруг него и стали разглядывать как с любопытством, так и с состраданием. Близнецы, побуждаемые сильнейшим любопытством, стали дергать его то за уши, то за хвост. А ла-и, потеряв способность пугаться или сопротивляться, лежал, тяжело дыша, скулил и вздрагивал. Он продолжал скулить, когда повсюду сделалось темно, продолжал скулить и в темноте, потом, наконец, притих, и чунги больше не слышали его голоса.
На другой день маленькие чунги обнаружили ла-и в норе около пещеры. Он забрался туда очень глубоко, и они ничем не могли достать его. Так он и остался лежать в темноте, скуля и борясь со смертью.
Прошел день, прошел другой, третий… Крепкая природа ла-и вышла победительницей из этой кровавой схватки со смертью; и он выполз из своей темной норы; нестерпимая жажда преодолела в нем страх перед чунгами. Ползя на брюхе, ла-и добрался до скалы, по которой каплями струилась вода, и начал лизать ее. Но видя, что этим не сможет утолить жажду, он потыкал мордочкой в землю, мокрую от струящейся воды, а потом начал рыть ее здоровой лапкой. Получилась ямка, медленно заполнившаяся водой, и ла-и стал лакать ее.
