Венецианские маски следили за ее сном. Тени бегали по картине с видом на мост Вздохов в Венеции. Клер часто жалела, что живет не там. Ее тянуло к каналам. Сегодня ей снился шум воды, колыхание шелковых штор и острота лезвия. Во сне кто-то поднес нож к ее шее, примеряясь срезать то ли кожу, то ли жемчужное ожерелье, с которым она не расставалась. Либо одно, либо другое… Клер вздохнула во сне. Рука с лезвием, снившаяся ей, была обожжена. Такой ужас!

Проснувшаяся девушка приоткрыла веки. Кругом стояла ночь. Густая темнота окутала все, кроме некоторых фосфоресцирующих деталей интерьера. Клер даже пожалела, что не включила настольную лампу перед сном. В комнате было так тихо и темно, что по коже пробегали мурашки. К тому же ей показалось, что кто-то сидит рядом. Прямо на краю ее постели.

Атласное покрывало слегка натянулось под чьим-то весом. Клер откинула пряди волос со лба и уставилась в темноту. То, что она могла разглядеть, казалось ей продолжением сна. На постели сидел кто-то огромный, но сгорбленный, будто карлик. У неизвестного были манеры злобного карлика, хоть фигура и имела исполинские размеры. Почти все, кроме рук и лица, скрывала накидка, такая же черная, как и темнота вокруг. Одно невозможно было отличить от другого. И все же Клер сумела разглядеть, что этот человек изувечен и сильно изуродован. По его движениям, по его натужным вздохам и судорожным жестам можно было понять, что он только что вышел из камеры пыток. Но сейчас его никак нельзя было назвать жертвой. Он жаждал крови сам. Клер хотелось кричать, звать на помощь, но она не могла. Рука с ножом приблизилась к ее плечу и, будто играя, провела лезвием по изгибу шеи. Нож не ранил пока, но холодок стали, соприкасаясь с живой плотью, вызывал ощущение близости смерти. Какая жестокая игра! Настоящая пытка! А Клер еще при первом взгляде пожалела его за то, как искалечен он сам. Жаль, что это не мешало ему причинять другим вред.

Как он проник в дом? Неужели она забыла запереть дверь? Или окно находилось слишком низко над уровнем земли? Как ей не пришло в голову поставить решетки? Кто угодно мог влезть сюда через балкон или раскрыть окно через незакрытую форточку. Если только перед ней не существо из сна. Клер ждала, что будет дальше. Нож застыл у жемчужного ожерелья на ее шее. Незнакомец смотрел на нее пристально, будто чего-то ждал. Какого-то момента узнавания. Он будто спрашивал: помнишь ли меня? Но она не помнила. Даже если и видела его где-то на улице, среди лондонских попрошаек, то припомнить не могла, как ни силилась.

Он ждал, лезвие застыло на ее горле, и вдруг раздался его голос, хриплый и сухой, словно вырывающийся из лабиринтов сна и могильной земли.

– Ты даже не представляешь, как это ценно – иметь красоту, – прошептал он, и лезвие, лаская, коснулось ее щеки. – В нетронутом виде!

Он намеренно резко подчеркнул последние слова. Всего миг, и он мог изуродовать ее, полоснув лезвием по щеке. Все в его власти, она не успеет увернуться. А даже если успеет, из его рук не вырваться. Клер затаила дыхание. Один миг решит ее судьбу. Придется ли ей сразу умереть или жить дальше, стыдясь и прикрывая щеку со шрамом. До этого мига она и впрямь не мыслила, каким ценным является для человека его неповрежденное лицо. Один взмах ножа мог все изменить.

Но рука с ножом не сделала никаких резких движений. Клер ощутила, как холодок лезвия отдаляется от нее, как и сам человек, сидевший рядом. Если только это жалкое подобие можно было назвать человеком.

– Подождите!

Но он уже канул во мрак. Клер не слышала ни звука шагов, ни хлопка двери. Она чувствовала, как ночная сорочка соскальзывает с плеч. Нож успел обрезать кружевные бретельки, но не тронул кожу. Все вещи в комнате тоже остались нетронутыми. Хотя здесь было немало ценного, злоумышленник не унес ничего. Он хотел только ее. Ее лицо. Но почему-то не тронул. Клер инстинктивно коснулась щеки. На коже не осталось даже царапины. И все же мороз пробирал до костей.

Кто был этот ночной гость – высокий, но сгорбленный, как карлик, весь темный, но покрытый клубком кровавых шрамов. Гость с ножом. Он принес свой нож прямо в постель Клер, но, уходя, оставил на покрывале не лезвие, а розу. Розу, сорванную в саду самой Клер, с кровью на шипах.

Яркий солнечный свет изгнал дурные воспоминания. Клер проснулась рано и осмотрела задвижки на окнах и двери. Никаких признаков взлома она не обнаружила. Не осталось также никаких следов проникновения в дом. Ничего не было повреждено или украдено. Все осталось на своих местах. Ночного гостя можно было бы счесть существом из кошмарных снов, если бы…

Если бы не роза.

Она все еще лежала на постели, со свежим срезом на стебле и окровавленными шипами. Кто-то срезал цветок ножом с куста в ее же саду. Она сама вырастила эти розы: пурпурно-красные, крупные, с бархатистыми лепестками. Кусты роз требовали большого ухода. Клер никогда не срезала цветы зря. Исключено, что она сама могла забыться и сорвать колючий цветок. Это сделал кто-то другой. Но кто и как?

Клер хотела взять и выбросить розу, но только исколола пальцы о шипы. Ее кровь закапала на покрывало. На голубом атласе остались неряшливые мазки, похожие на капли краски. Жаль, дорогая ткань загублена! Клер вздрогнула. В ее душе шевельнулось какое-то давнее воспоминание о роскошной парче, закапанной кровью. То было чье-то подвенечное платье, сшитое по образцу старинной моды. Клер долго рылась в памяти, но так и не смогла вспомнить, чье именно платье это было и почему на него капала кровь.

Она оставила попытки поднять розу голыми руками. В ее садовой корзинке лежали щипцы. Нужно пойти, достать их и взять розу ими. А то на пальцах и так остались глубокие проколы. Ну и шипы у этих роз! Клер почувствовала себя уязвленной. Зачем так бережно растить цветы, о которые сам же поранишься! В то же время боль постепенно обращалась в какое-то приятное жжение в кончиках пальцев. Клер даже удивилась. Раньше боль ее пугала, но теперь… Теперь она даже ощутила облегчение от того, что чья-то кровь на шипах розы смешалась с ее собственной. Будто так уже было когда-то давным-давно. Будто это так приятно и волнующе – разделить чужую боль. Боль того, кого она даже не знает.

Прекрасное лицо, мельком увиденное вчера в толпе незадолго до страшного происшествия на улице, вновь мелькнуло в ее подсознании. Только теперь ее не обожгло. Она даже вспомнила, где видела нечто подобное. Конечно же, в церкви. Только там, на фресках, лица белокурых ангелов выражали одновременно и строгость, и страдание. Ей самой так и не удалось повторить в картинах это выражение. Как у художников древности получалось вдохнуть в те лица нечто неземное?! Ангелы, тщательно выписанные кистью на стенах церкви, одновременно внушали страх своим желанием всех покарать и в то же время источали странную муку абсолютно за всех, на кого смотрели своими грозными очами. И наказывать, и страдать… Выражение в полутонах. Клер хотела его повторить и не могла.

Не такая уж она хорошая художница, раз не может того, что могли мастера, жившие в старые мрачные эпохи. Она – человек будущего, но воссоздать старое ей не по силам.

Клер сама не понимала себя. Зачем кому-то подражать? Лучше заниматься фотографией и компьютерной графикой в картинах, чем возиться с кистями и красками. Но все равно ей почему-то больше нравилось последнее. Холсты, акварели, гуашь… Краски, подобные крови. Она представила, как на палитре смешиваются сразу миллионы самых разных алых тонов. Какое божественное и фантастическое видение! Кровь ее врагов – это подсказал разум. Такое дивное сочетание может рождать только она.

– Кровь наших врагов! – вдруг поправил услужливый голос, бархатистый тенор с едва заметной хрипотцой.

Клер в ужасе обернулась, но в доме никого не было. Только ее собственное испуганное отражение в зеркале со страхом оглядывалось на нее с дальней стены холла. Иногда даже собственное отражение может напугать. Особенно учитывая то, что холл утопал в полутьме. Нужно отдернуть тяжелые шторы, не пропускавшие солнечный свет. Клер так и сделала, и все же ей показалось, что в зеркале успела промелькнуть мрачная тень рядом с ее отражением.