У нее отменное воображение. Именно оно позволяло ей писать картины. Она умела придумывать для рисунков сюжеты, которые не давались больше никому. Однако сейчас фантазия была ни при чем. Наверное, сказалась бессонница. Невыспавшиеся люди всегда становятся наиболее впечатлительными. Как, впрочем, и пьяные. Или принимающие наркотики. Клер, к счастью, относилась только к первой категории. Но она слышала о видениях, которые преследуют наркоманов. Сегодняшнее ее видение было подобно их галлюцинациям. Лицо ангела в огне каких-то противоестественных мук. Ей самой ничего такого не пришло бы и в голову. Она предпочитала рисовать более спокойные сюжеты: фей и эльфов в саду, русалок в лагунах, лепрехунов на цветах. Сказочные сюжеты перемежались картинками природы и ярких экзотических птиц. Клер любила запечатлевать все красивое. В ее работах не было жути и мистики. Ничего зловещего. Это был ее главный принцип – только радовать глаз, а не пугать зрителя. Она избегала зловещих намеков. Но сегодня ей вдруг захотелось нарушить все правила. Взять и нарисовать нечто настолько ужасное, что это напугает всех. Как ее напугало в полусне лицо, вначале красивое.

Опасно дремать на ходу. Может померещиться все что угодно. Клер не хотелось разрушать привычные стереотипы, и все же пальцы потянулись к карандашу. У нее как раз осталось минут десять до нужной остановки и несколько чистых листов бумаги для набросков. Нужно с толком провести эти минуты. Автобус плавно двигался по дороге, а карандаш по бумаге. Она так старалась в точности воспроизвести увиденное лицо, что чуть не пропустила нужную остановку.

В студии ей сопутствовала удача. Она продала все работы и получила заказ проиллюстрировать сразу много волшебных сказок. Никогда в жизни ей так не везло! Во-первых, рисовать нужно на любимую тему, во-вторых, ей хорошо заплатят. Клер уже получила аванс и собиралась посидеть за обедом в каком-нибудь кафетерии. Она как раз высматривала наиболее симпатичное здание среди уличных забегаловок, когда ее взгляд снова привлек прохожий.

Незнакомец оглянулся будто именно на нее, и в то же время он смотрел куда-то мимо. О боже, как он прекрасен, пронеслось в голове, словно молитва. Как нечто столь прекрасное может быть живым? Ему место не здесь, не в Лондоне. В каких-нибудь дворцах Италии или Франции, в музейной витрине, среди галереи идеальных изваяний… да, там может встретиться нечто подобное. Но только не здесь. Не на прохожей части улицы. Клер чуть не вскрикнула, заметив, что какой-то автобус движется прямо на него. Но юноша не обращал внимания на транспортный поток. Он снова оглянулся на Клер. Теперь уже точно на нее. Его голубые глаза вспыхнули, как лезвие на солнце. Клер даже не успела внимательно рассмотреть его черты. Они рушились, как бумага под напором огня. В буквальном смысле! Вот его кожа обугливается и горит, вот появляются жуткие разрезы глубиной до кости, вот ядовитые язвы проедают лоб… И ничего не остается от красоты. Только жуткая маска ран. Но это все еще он. Тот, кто привлек ее внимание, будто ангел с небес. Тот, кто еще минуту назад так разительно отличался своей красотой от невзрачной толпы. И вот он изувечен.

Клер хотела кричать и не могла. Губы не слушались. В горле будто застрял холодный ком. Она видела незнакомца всего миг, и вот его уже нет. Неужели ей померещилось? Наверное, да.

Девушка устало понурилась, развернулась и пошла прочь, сама не зная куда. Как странно, что воображение играет с ней такие шутки.

Однако гомон и крики на соседней улице не были воображением. Народ, столпившийся там, что-то бойко обсуждал, звенели сирены «Скорой» и полиции. Клер заметила также пожарные машины. Что-то случилось. Столпотворение на ранее мирной улице, по которой она только что проходила, не говорило ни о чем хорошем.

Клер с трудом протиснулась меж зевак. Она не знала толком, что произошло, только видела нагроможденные обломки, чувствовала запах гари от обугленных тел, которые увозили на носилках санитары. Перед тем как трупам закрыли лица, она все же успела их рассмотреть. Жуткие маски из мешанины костей, ожогов и ран. Их бы никто не узнал. Но Клер узнала. Причудливые браслеты на руках мертвого парня и пеструю юбку девушки. Та самая пара, которую она утром видела в автобусе! Но как такое может быть?

– Как? – Она сама не заметила, что произнесла это вслух.

– Неоновая вывеска загорелась, там, наверху, – услужливо указал ей кто-то из зевак, стоявших рядом, ведь он не понял, что она имеет в виду. Клер смотрела на обломки вывески, как на свой катафалк. Почему она обратила пристальное внимание именно на тех, кто был обречен? Не ее ли желание освободиться от боли их убило? От боли, которая возникла, как вспышка, при виде этих людей.

Ей не хотелось сразу приниматься за работу. Пальцы, измазанные в угле и красках, будто молили об отдыхе. Клер вспоминала сегодняшнюю беседу с работодателем на студии. Он хвалил ее. Говорил, что в ее работах было нечто новое и необычное, что, даже когда она рисовала на «заезженные» темы, она делала это с какой-то удивительной новизной.

Клер не любила, когда ее расхваливали, поэтому не слушала, а изучала глазами картины, висевшие на стенах в тамбуре. Они красиво сочетались с пурпурными ламбрекенами. Здесь не было контраста, только слияние золота рам и роскошных алых тонов стенной обшивки. Ее взгляд привлекла одна картина, написанная в жутком готическом стиле, но с элементами эпохи Ренессанса. Она резко выделялась среди пейзажей и натюрмортов. «Помни о смерти», – будто говорил ее сюжет. Если бы не жуткие элементы росписи, то она походила бы на старинный музейный экспонат.

– Кто это? – поинтересовалась Клер, кивая на жуткий портрет. Губы почти не слушались.

– Кого вы имеете в виду?

Вежливый вопрос слегка изумил. Разве не ясно, кого? Ведь холст с портретом выделяется на однообразном фоне остальных картин, украшавших стены!

– Аристократа с черепом. – Клер поднесла руку к своему горлу, будто по нему сейчас мог пройтись такой же нож, как тот, что этот человек сжимал в руке. В углу холста как раз была изображена зарезанная жертва в роскошном старинном наряде. Вокруг трупа рассыпался жемчуг. Такой же, как у нее. Клер нащупала на горле мелкие жемчужинки тонкого ожерелья, которое почти никогда не снимала. Ей всегда нравился жемчуг. Его чистые гладкие горошинки воплощали и невинность, и смерть. Собранные из погибших от этого устриц, скорее всего, они символизировали последнее.

– Знаешь, а тебе надо начать рисовать в готическом стиле, – заметил ее наниматель как бы невзначай, но, кажется, он спешил к чему-то ее подтолкнуть. – Сейчас это приносит массу прибыли и выгод. Модное направление. – Он покосился на портрет. – Смерть и красота. Как раз то, что требуется публике для остроты ощущений.

– Я подумаю об этом, – пообещала Клер. На самом деле она думала о чем-то подобном уже давно. Красота и смерть действительно привлекают, когда они представлены в равномерном сочетании. Когда и того, и другого поровну. И великолепия, и ужаса.

Клер искала контрасты, собирая у себя дома и прекрасные вещи, и отпугивающие. Трагические маски перемежались на стенах с роскошными венецианскими. Антикварные зеркала отражали черепа из магазинчиков, где торговали «прикольными», по выражению Клер, вещицами. Именно контраст жути и роскоши создавал сильный эффект. Этот эффект она должна внести и в свои работы. Это будет не сложно. Сказки, которые она иллюстрировала, станут лишь переходом к чему-то более грандиозному. Сама сказочная основа уже становилась зыбкой. На ее картинках гномы хранили свое золото среди человеческих скелетов, тролли несли в мешках отрубленные головы принцесс, феи на кладбищах пили кровь смертных рыцарей. Даже самая красивая сказка должна быть в чем-то страшной, чтобы произвести должный удар по восприятию людей. Произведение искусства должно быть незабываемым. Клер заснула с этими мыслями.