В сражении при Бриенне, одном из самых кровопролитных в этой войне, Константин не принимал участия. Его резерв стоял в шестнадцати вёрстах от поля битвы.

Но в следующей битве — при Шер-Шампенуазе — он не только был задействован со всеми своими резервными войсками, но и показал пример личного подвига, храбрости и геройства.

Французы, теснимые с центра, стали отступать на Конантре. Тогда Константин обошёл овраг с левого фланга и стремительно ударил по кирасирам Наполеона.

В белом мундире, на белом коне, размахивая алмазной шпагой, летел он на них впереди своих конников. Не ожидавшие такого удара французы растерялись, бежали, и вслед им мчалась лава двух гвардейских полков, вовсе не превышавших численностью неприятеля. Ни один кирасир не ушёл, все остались на поле боя либо были захвачены в плен. Константину удалось захватить и обозы, и артиллерию противника.

Все историки позже отмечали эту атаку как одну из самых блистательных в истории ведения наполеоновских войн. Руководил ею великий князь Константин.

К концу марта союзная армия вышла к Парижу.

Французы ещё сопротивлялись. Наполеон появлялся то в одном, то в другом месте, нападая исподтишка на союзные войска. Но силы его были уже настолько истощены, что их хватало лишь на небольшие и не слишком тревожащие союзников вылазки.

Теперь предстоял штурм Парижа. Александр стоял невдалеке от высот, где расположилось всё командование союзников. Рядом находился Константин на своём белом коне. Оба были в белых мундирах, с золотыми эполетами, с перевязями через плечо.

Они переглянулись.

   — Вот и Париж, — тихо сказал брату император.

   — Ты добился, — также тихо ответил ему Константин. — История этого не забудет.

   — Бог с ней, с историей, — улыбнулся Александр. — Мы отомстили Бонапарту за Москву. Но он подорвал Кремль, а мы не станем разрушать этот красивый город...

Константин с удивлением глядел на Александра.

   — Мы не варвары, чтобы превращать в развалины такие прекрасные здания, средоточие культуры Европы...

К Александру подъехал полковник Орлов.

   — Вы поедете парламентёром в Париж, — сказал ему Александр своим немного глуховатым голосом, — предложите войскам уйти из Парижа без боя, чтобы не бить по нему пушками. И нам, и всей Европе надобно сохранить этот город для Франции и для всего мира...

Полковник также с удивлением смотрел на Александра: небось Наполеон не задумывался над тем, чтобы сохранить всю красоту Москвы.

Ранним утром, едва Александр встал с постели и готовился к утреннему туалету, к нему явилась депутация парижан. Беспокойство и неуверенность в завтрашнем дне заставили их прийти к самому влиятельному и могущественному монарху. Александр принял их очень ласково.

   — Мы ведём войну не против Франции, а против Наполеона, — несколько раз повторил он во время аудиенции.

Но и Наполеон не оставил надежды, что сумеет заключить наконец мир. Всё тот же неистребимый граф Коленкур приехал в ставку Александра. На этот раз Александр принял посла, но всё также ласково и твёрдо ответил, что уже слишком поздно, союзники не будут больше вести переговоры с Наполеоном.

— Единственный способ для Наполеона остановить войну, сохранить Францию — отречение от престола... — добавил он.

На другой день Константин, сидя на коне, въехал в Париж рядом с братом.

Пышная свита, гвардейские отобранные полки Константина сопровождали въезд российского императора в столицу Франции. Как-то даже потерялись на этом фоне и фельдмаршал Шварценберг, и другие монархи, толпящиеся позади Александра.

Это был день триумфа Александра, и Константин то и дело вглядывался в строгое, но освещённое внутренней радостью лицо брата и гордился им. Испытывал гордость от того, что он русский, что русские войска идут впереди всех союзников и что его конные гвардейцы сопровождают императора при торжественном вступлении в столицу Франции.

Война закончилась. Париж приветствовал победителей, но теперь уже Александру предстояло решить судьбу послевоенной Франции. Вместе с Александром в доме Талейрана Константин присутствовал на совещании, где сразу был поднят разговор об устройстве Франции.

За большим круглым столом сидели главы государств, и Александр объявил, что готов признать во главе Франции кого угодно, если сами французы будут готовы объявить об этом. Как ни странно, представитель побеждённой страны изворотливый хитрый Талейран вёл себя так, как будто он победил и ему диктовать условия мира. Он заявил, что только вернувшиеся к престолу Франции Бурбоны способны будут поддерживать и упрочивать мир в Европе.

С ним сразу же согласились прусский король Фридрих-Вильгельм, к которому Александр питал самую нежную дружбу, и австрийский главнокомандующий Шварценберг. Они стали настойчиво убеждать Александра последовать совету Талейрана.

Талейран созвал Сенат. На его заседании было решено создать Временное правительство, и уже на следующий день Сенат объявил о низложении Наполеона. И опять Коленкур приехал к Александру всё с теми же предложениями от Наполеона. Император принял его.

   — Я не питаю никакой ненависти к Наполеону, — сказал он послу, — он несчастен, и этого довольно, чтобы я позабыл зло, сделанное им России. Но Франция и Европа имеют нужду в мире и не могут пользоваться им при Наполеоне. Все французские пленные будут нами отпущены, а Наполеон пусть выскажет свои пожелания лишь для себя лично...

   — На что же может теперь рассчитывать император Наполеон? — спросил Коленкур.

   — Со своей стороны я готов предложить ему в собственность остров Эльбу, — сообщил русский император.

Коленкур поехал с этим ответом к войскам Наполеона.

Французские войска раскололись. Корпус маршала Мормона перешёл на сторону Временного правительства и прибыл в Париж.

Судьба Наполеона была решена. 25 марта он подписал своё отречение от престола Франции. Это так подорвало его нравственное здоровье, что он решился на самоубийство. Но попытка закончилась неудачей, и на следующий день Наполеон подписал трактат о перемирии.

Людовик Восемнадцатый, которому Александр вернул утраченную корону, встретил русского императора в Компьене, но так, что надолго отбил у него охоту видеться с французским королём. Надменно и холодно разговаривал он со своим спасителем.

Они сидели друг против друга и молчали.

Константин всё оглядывал сводчатую залу, где были развешаны по стенам многочисленные портреты предков, едва ли не с тринадцатого века. Потемневшие от времени, они являли то лик прекрасной женщины в роскошном уборе, то задубелое лицо старого вояки-рыцаря, то холодно-высокомерного арийца с белым надменным лицом, утопавшим в старинном воротнике, то совсем юное личико какой-то девушки в розовато-зелёных тонах, то седые букли старой дамы с гордо посаженной головой и живым взглядом орлиных глаз.

Константин как будто терялся под взглядами этих многочисленных предков Анны Фёдоровны, ёжился словно бы от холода, хотя уже наступило лето и яркая зелень затягивала холодное бесснежье зимы.

Но кроме портретов предков каменные стены залы не могли больше ничего явить взору постороннего посетителя. В этом мрачном старинном замке и жизнь, наверное, была мрачна и безысходна. Константин переводил взгляд на Анну Фёдоровну — изучал её постаревшее лицо так, как изучал бы любой старый портрет из висевших на стенах этой низкой тёмной залы.

Впрочем, она постарела не слишком. Её белое лицо несколько пожелтело, карие живые глаза словно бы заволокло какой-то пеленой, и они не сверкали так живо, как это было в первые годы их совместной жизни. Узкие губы ещё более сузили рот, и складки вокруг них говорили о возрасте, но пышная копна её волос была высоко зачёсана и открывала бледный высокий лоб, гладкий и будто выточенный из слоновой кости. Узорные костяные гребни украшали её причёску, а на слегка открытой шее, в узеньком декольте красовались бриллиантовые подвески, подаренные ей ещё во время её помолвки с великим князем тогда, в 1796 году, когда она впервые приехала в Петербург, чтоб понравиться Екатерине Великой и выйти замуж за одного из её внуков.