Утром боли как не бывало, палец снова пришёл в нормальное состояние.
А на Саксонской площади его поджидали с нетерпением. Заговорщики из польских тайных обществ решили прежде всего убить Константина. Сорок вооружённых молодых людей в плащах должны были явиться на площадь, замешаться в толпу зрителей и ждать приезда главнокомандующего польскими и русскими войсками в Варшаве цесаревича Константина Павловича, в сущности, неограниченного повелителя Польши.
Когда покажется Константин, заговорщики должны были перебить и всю его свиту, а потом провозгласить перед собранными на площади войсками независимость Польши от России, напасть на русские казармы и обезоружить находившиеся там соединения русских войск.
— Треклятый палец, — бормотал Константин, не подозревая, сколь большую услугу оказал ему внезапно образовавшийся нарыв.
В Варшаве уже было неспокойно. На стенах всё чаще появлялись прокламации с призывами ко всеобщему восстанию, с угрозами в адрес русского императора, всё чаще возникали на улицах молодые дерзкие парни в красных конфедератках с национальными кокардами, старались задеть русских солдат и затеять драку, а на Бельведерском дворце была наклеена бумажка, что скоро этот дворец будет сдан в наем.
К Константину то и дело поступали обличительные и остерегающие анонимные письма, рассказывалось о планах восстания, о главарях. Константин лишь бросал в огонь камина эти анонимки, сам он никогда не прибегал к подобному типу сообщений, и они выглядели в его глазах свидетельством подлости и грязи.
Правда, он распорядился в день, о котором ему донесли, что начнётся всеобщее восстание, усилить патрули из русских солдат, заменить поляков своими, местом сбора русских войск в случае тревоги определил Бельведерский дворец, где жил постоянно.
Но назначенный для восстания день прошёл, и Константин посчитал всё выдумкой, дурными угрозами и не возобновил предупредительных мер. Он всё ещё считал, что польские войска останутся верны ему, их преданность и дружелюбие казались ему неизменными.
Заговорщики тем временем разослали в польские полки своих представителей, приглашая принять участие в восстании, сигналом к которому должен был послужить пожар пивоварни в Сольцах, предместье Варшавы.
Общий план уже давно был разработан, обсуждён со всеми участниками, оставалось только назначить день. Константин не явился на Саксонскую площадь, и заговорщикам пришлось отложить всеобщее восстание.
Тем не менее общий план остался неизменным — убить великого князя, взять арсенал и раздать оружие народу, обезоружить русские войска и уничтожить всех генералов.
Первую часть плана поручалось выполнить тридцати двум студентам. Их привели к присяге и ждали лишь условленного знака, чтобы напасть на Бельведерский дворец.
Всё это время Константин не подозревал о решении главных заговорщиков. Его дворец охранялся только двумя безоружными сторожами-инвалидами, а массивная решётка ограды даже не запиралась на ночь.
Странное непростительное легкомыслие! Бельведер отстоял на семь вёрст от самой Варшавы, его легко было окружить, но за пятнадцать лет спокойной жизни в царстве Польском Константин и думать забыл о мерах своей личной безопасности.
За себя он никогда не боялся, но был сын, рядом жили княгиня Лович, слуги, челядь — всё требовало тщательного присмотра и охраны, но великий князь никогда не заботился об этом...
И в этот день он, как всегда, переоделся в лёгкий холстинковый халат, плотно пообедал и, всё ещё чувствуя лёгкую боль в пальце ноги, прилёг отдохнуть в своём кабинете, на неизменно кожаном тюфяке и плоской кожаной подушке.
Но едва он коснулся подушки головой и заснул сладчайшим сном, как в его приёмную вошли вице-президент города начальник варшавской полиции Любовидзский со своим адъютантом. Полицмейстер явился к Константину доложить о готовящемся восстании, но не решился будить его и молча ожидал в приёмной, отделённой от кабинета несколькими комнатами.
Уже смеркалось, в это время года темнеть начинало рано, а Любовидзский всё ещё ждал.
Камердинер Фризе внёс шандалы с зажжёнными свечами, и Любовидзский мерил большими шагами приёмную, подгоняемый всё более и более возрастающим беспокойством.
Слишком сильно надеялся Константин на благодарность и благородство поляков — даже по отзывам иностранных послов польское войско было теперь самым лучшим в Европе, самым организованным и хорошо обученным, и великий князь раздувался от гордости, показывая его императору во время недавней коронации.
Заслужив блестящую похвалу своей деятельности, он ещё ретивее принялся за свой труд. Даже с братом у него пошли некоторые разногласия: Константин всячески отговаривал императора от мысли послать польские войска к границам Турции в открывшуюся там кампанию. Себе под нос он то и дело ворчал, что война лишь развращает солдат, подрывает дисциплину, словно и не думал о том, для чего нужна вся эта дисциплина и муштровка.
Его доводы Николай признал неубедительными, но не хотел огорчать старшего брата, и войска остались в Варшаве.
И вот теперь Любовидзский должен был уведомить о восстании, которое готовилось именно в польском войске.
Но прежде чем полицмейстер дождался пробуждения Константина, он услышал шум во дворе Бельведерского дворца. Молодые парни в красных конфедератках, с ружьями бежали к центральному входу. Часть отряда обогнула угол дворца и спешила к другому — заднему выходу.
Сторожа-инвалиды не только не сумели оказать сопротивление студентам, но сразу были пригвождены к земле сильными ударами штыков.
Любовидзский подскочил к стеклянной стене, выходившей во двор, но уже не увидел студентов: топоча сапогами, поднимая страшный шум, мчались они по лестнице, по пути разбивая всё, что попадалось, — статуи, вазы, срывая со стен картины. Любовидзский отшатнулся от стены и заметил в конце коридора парней со штыками наперевес.
Он бросился бежать, конфедераты — за ним. Пробежав несколько комнат, тучный высокий полицмейстер успел распахнуть дверь кабинета Константина и громко крикнуть по-польски:
— Ваше высочество, спасайтесь! Вас хотят убить!
Захлопнув дверь, он помчался по коридору, крича и размахивая руками.
Константин вскочил с постели, бросился к двери на шум, но в кабинет влетел бледный и перепуганный камердинер Фризе, резко захлопнул дверь и задвинул обе задвижки. Ничего не объясняя Константину, он потащил его за руку к маленькой, незаметной в стене, дверце, ведущей на крышу, в одну из угловых башенок.
Любовидзский же бежал, петляя, от комнаты к комнате, но конца коридора его нагнали молодые и сильные студенты. Первый штык вонзился в его спину, потом были ещё шестнадцать...
Лишь после того как кровь обрызгала все стены и пол коридора, конфедераты поспешили к двери кабинета. Она оказалась закрытой, и студенты начали разбивать её прикладами, руками и ногами. Дверь не поддавалась — старая, дубовая, она скреплялась ещё и широкими железными полосами и не желала открываться при всех усилиях.
Другой отряд убийц наскоро пробежал двор и сгрудился у заднего подъезда. Навстречу им шёл такой же тучный, невысокий человек в генеральском мундире. Это был состоявший при великом князе генерал Жандр, всем свои обликом очень похожий на Константина.
Студенты тут же подскочили к нему, штык прошёл через всё тело генерала, и он упал. Ещё и ещё кололи убийцы бездыханного человека, в сумерках не различая его лица. Потом остановились и закричали тем, кто был внутри дворца:
— Спускайтесь вниз, он убит!
Но те, что ломились в дверь кабинета великого князя, ещё долго и бешено колотили прикладами дверь, выбили кусок толстой старой древесины, увидели через образовавшуюся щель, что комната пуста, и принялись крушить всё, что попадалось под руки.
Звенели осколки стекла, с серебряным звоном лопались старые зеркала, ножки больших прямых стульев ломались о столы и комоды, а диваны с жалобным треском выпускали пружины через вспоротую ткань обивки.
