— Как приятно, что ты меня пригласил! Ведь я и сам хотел попросить об этой услуге. Надеюсь, что ты не будешь возражать, если и дочь достойного Спуриния воспользуется твоим гостеприимством?

— Нет! Конечно, нет! — воскликнул Септимус, радуясь, что все так сложилось. Он не заметил встревоженного взгляда Мастамы-младшего, ехавшего за ними.

"Этот неугомонный старик липнет, как рубаха на вспотевшее тело!" — сетовал Септимус. Любой бы на месте Мастамы в его-то возрасте, после столь долгого путешествия попав под крышу, уснул бы, а этот потребовал вина и зрелищ. С утра его раб разбудил Септимуса: "Сенатор Мастама хочет осмотреть Рим". Пришлось показывать. Он ходил по широким улицам города пешком, осматривал дома и храмы, что все еще строились, разговаривал с прохожими, интересуясь абсолютно всем, что Септимусу и в голову не могло прийти. Потом он захотел посмотреть на военных. Пришлось тащиться за три мили в лагеря. Трубить тревогу и устраивать смотр первому и четвертому легионам, тренирующимся неподалеку от Рима. И лишь сейчас, когда Гелиос покраснел и приготовился к прыжку в бездну, Мастама выразил желание перекусить только в компании своего соправителя, консула Этрурии Септимуса Эмилия Помпы. Септимусу, надеющемуся, что хоть во время вечерней трапезы он сможет снова увидеть Спуринию, едва удалось скрыть разочарование.

Мастама почти ничего не съел. Он попивал вино и терпеливо ждал, пока Септимус разделается с тушеным поросенком. Когда раб налил консулу вина в кубок, Мастама приказал ему удалиться. Септимус, недоумевая, взглянул на сотрапезника. Тот положил перед ним на стол золотой статер (античная монета, имевшая хождение в Древней Греции и Лидии в период примерно с начала V века до н. э. до середины I века н. э., также имела большое значение для кельтских племён). Септимус предполагал, что за ужином Мастама может начать разговор об оккупации сенаторами Этрурии земель, принадлежащих Риму. Во все времена часть земли была собственностью города-государства; она не обрабатывалась и считалась общей — ager pubiicus — общественное поле. Ее можно было оккупировать от слова — занимать, внося государству небольшую арендную плату. Этим правом оккупации государственных земель широко пользовались патриции. Увидев перед собой золотую монету, он решил, что таким образом его соправитель хочет начать разговор именно на эту тему. Взяв статер в руку, Септимус почувствовал, как сжалось сердце, капелька пота потекла по виску, вторая повисла на кончике носа. Он смотрел на монету и узнавал профиль своего командира Алексиуса Спурины.

— Это он, Алексиус Спуриний Луциус, чудесным образом восставший из Тартара бренном инсубров — Алаталом. — Голос Мастамы звучал глухо. Септимус поднял глаза и прочитал на лице соправителя торжество. — Ты тоже узнал его!

— Это он, — ответил Септимус. — Боги! Как это возможно?!

— Хороший вопрос. И только боги могут ответить на него. Он появился у бойев уже как бренн из-за Альп. Заручившись поддержкой Хундилы из Мутины, отбил у лигуров Мельпум, разорил их землю, помог сенонам укрепиться от Фельсины до Колхиниума (в современной Черногории — Ульцинь, в 163г. до н. э. римляне завоевали город и стали называть его Олциниумом). Он дал инсубрам порядок и закон, стал чеканить монету и ведет торговлю с Карфагеном, отчего на пшеницу Этрурии уже второй год подряд падают цены, а алчные сеноны и бойи требуют все больше золота и серебра. Я приехал в Рим потому, что сейчас они отвергли кубки, блюда, столь любимые ими торквесы, которые наши ювелиры стали делать полыми, и потребовали денег. Много денег, — Мастама умолк.

Септимус начал кое-что понимать.

— Ты привез Спуринию не просто так? Не так ли?

— Теперь я понимаю, что твоя карьера — не дело случая, — ответил Мастама. — Ты умен. Сенат хочет, нет, требует, чтобы ты выгнал сенонов из Фельсины и Атрия и гнал их до иллирийских опидумов. А потом взялся и за боев. Их Мутина — город тусков! А Спуриния с сыном пусть будет всегда при тебе, на случай если бренн инсубров Алатал захочет вступиться за своих друзей. — Обычно румяный Септимус, слушая Мастаму, побледнел. — Да что с тобой? Ты испугался дикарей-галлов? Сенат Этрурии даст тебе еще два легиона и денег на набор кампанцев и латинов! С такой армией ты смог бы потягаться и с македонцами во времена их славных побед! Полагаю, ты не разочаруешь сенат и народ Этрурии?

— Ты прав. Я не боюсь. Наверное, погода портится. Душно мне. Быть дождю, — Септимус налил кампанского в кубок, и осушил его, не разбавив вино водой. — Она знает?

— Спуриния о муже? — Мастама налил и себе на самое дно. Долив до половины в кубок воды, сделал глоток. — Нет. И не должна знать. Она по-прежнему любит Алексиуса. И это хорошо. Говорят, что он взял в жены дочь Хундилы и родил девочку. От Спуринии у него сын! Если он ее и забыл, то сын — это кровь от крови. Какой отец навредит сыну?

— Ты прав.

Мастама видел, как хмурится Септимус, как поникли его могучие плечи и опустилась голова, но счел это признаком сосредоточенности консула на грядущих делах, связанных со сбором легионов и подготовкой к войне с галлами. Он допил вино, поблагодарив Септимуса за стол и кров, удалился.

Когда в атриум вошел раб, Септимус с криком: "Вина мне!" — запустил в беднягу кувшин и рухнул на пол без сознания.

"Во славу Конса! Хороших консуальных праздников!" — слышалось с утра на улицах Рима.( Древние римские жители торжественно отмечали окончание жатвы праздником консуалий, посвященном древнеиталийскому богу земли и посевов — Консусу) В этом году консуалии (по легенде, основоположником праздника являлся Ромул, он якобы нашёл алтарь, посвящённый богу, в земле, именно во время проведения консуалий римляне украли сабинянок) совпали с приездом важных гостей из Этрурии, и жители Рима ожидали грандиозных торжеств на открытии алтаря.

Пастухи гнали по улицам скот, украшенный цветными лентами и венками из цветов, к строящемуся цирку. Там уже с утра толпился народ. Разглядывая квадриги (двухколесная колесница, запряженная четверкой лошадей), люди судили о том, кто может победить на луди рценсес (гонках колесниц).

Септимус Помпа уже знал, кто победит в гонке, и именно сегодня, когда, наконец, Мастама-старший с утра ушел к сыну, Септимус решил покорить сердце Спуринии блеском консульской славы и золота. В подарок Спуринии к консуалиям он приготовил расшитую золотом столу (надевалась поверх туники) и пару браслетов с самоцветами. Что подарить ее малышу, Помпа не знал, и как только Мастама попрощался с ним, Септимус отправился к Ослиным воротам (Porta Asinaria), где обычно торгуют финикийцы и греки.

В это время Тит Мастама Маний прогуливался в обществе Мариуса Мастамы по парку у дома сына и дивился амбициям новых патрициев Рима: парк занимал площадь не меньше югера (2518 кв. м.). В городах Этрурии таких огромных домовладений не было.

— Сын мой, я знаю, что был слишком строг к тебе, но, клянусь Юпитером, моя строгость пошла тебе на пользу, коль ты стал легатом и живешь в таком доме!

Мариус, покраснев от удовольствия, ответил:

— Ах, отец, если бы не твоя помощь всем нам тогда, когда мы посчитались за вероломство с Прастинием и Септимус стал консулом, то сегодня я не был бы легатом и не владел бы этим прекрасным домом.

— Вот об этом я и хотел бы поговорить с тобой, — они присели на каменную лавку у фонтана с рыбами, Тит Мастама продолжил: — Ты радуешься, что стал легатом и имеешь прекрасный дом? А безродный Септимус Помпа нынче консул Этрурии и сенат просит его!

— Отец! — Мариус резко поднялся с лавки. — Септимус спас всех нас!

— Сядь! — дождавшись, пока сын, успокоившись, присел рядом, Тит Мастама не сразу заговорил снова. — То было. Мудрый человек должен предполагать о том, как повернутся события в будущем и какие возможности в этом будущем не следует упускать, — Мариус внимательно слушал отца и тот, воодушевляясь, уже сам поднялся с лавки. — Сенат решил вернуть Этрурии земли от Пада до Альп и не платить больше дикарям-галлам золотом. Септимус поведет легионы на север. А как ты знаешь, не всегда полководцы выигрывают сражения. Поражение хотя бы в одном может обернуться для консула Помпы не лучшим образом, если сенат будет иметь выбор. Мне бы хотелось, чтобы молодой легат, сын патриция, случись такая необходимость выбора для сената, был бы готов возглавить легионы Этрурии.