– Кто он? – выпучил глаза раскрасневшийся командир полка. Полковник Плотников нервно закрутил вздувшейся шеей, широко разинул рот, словно рыба, выброшенная на берег, глубоко и прерывисто дыша. Казалось, что его душит форменный галстук и не хватает воздуха.

– Как кто? Генерал Никулин…

– Вот именно! Он – генерал! Первый заместитель члена Военного совета округа! А вы имеете наглость насмехаться! Да я тебя!..

– И ничуть я не насмехался, а по-товарищески высказал свое мнение!

– Как-как? По-товарищески? С генералом? Какой он тебе товарищ!

– Да? Разве? Не товарищ? Ведь мы даже обращаемся друг к другу по уставу: товарищ полковник, товарищ генерал, а вовсе не господин генерал.

– Демагог! Я имею в виду, что он в первую очередь начальник! Высокого ранга!

Командир полка затряс кулаками, топнул ногой и взвизгнул:

– Вот прислал бог подарок из Афгана! Нахал! Осмелели там на войне! Обнаглели! Вот твой предшественник Саша Мураковский был настоящий замполит, не то что ты! Марш с моих глаз долой!

– Меня прислал вовсе не бог, а управление кадров….

В эту минуту вбежал пропагандист с воплем:

– Громобоев! Срочно в батальон! Ты почему до сих пор тут?

Эдуард развел руками и ухмыльнулся:

– А где мне быть? Не видишь разве – я с командиром полка разговариваю.

– Нашел с кем разговаривать, когда тебя там…

Полковник Плотников вскинул брови и накинулся на новую жертву:

– Это как понимать ваши заявления? Что за разговорчики? Как это о чем говорить с командиром?!

– Виноват, товарищ полковник! Оговорился! Но там генерал-майор грохочет громом и метает молнии, а виновника грозы в казарме нет. Заместитель члена Военного совета генерал Никулин срочно требует подать ему Громобоева.

Из дальнего угла коридора послышалась фраза, вполголоса произнесенная Холостяковым:

– Забавно звучит, первый заместитель… члена! Военного совета… Это когда самому сил не хватает, то член приглашает первого заместителя или второго?

Молодые офицеры громко рассмеялись, но мгновенно притихли, опасаясь гнева руководства…

В батальонной Ленинской комнате стояла гнетущая тишина. У входной двери в одну шеренгу выстроились начальник политотдела полка, его заместитель, партийный и комсомольский вожди, чуть поодаль топтался и крутил носом без вины виноватый комбат подполковник Туманов. Больше в казарме не было ни одной живой души, даже дневального убрали. Едва Громобоев вошел в Ленинскую комнату, комбат погрозил ему кулаком и на цыпочках выскользнул прочь, подальше от опасного места. На высокопоставленный политический аппарат у подполковника Туманова была давняя и стойкая аллергия.

Капитан нервно потоптался с минуту у входа, но сумел подавить невольную дрожь в коленках, сделал пару шагов вперед и начал наблюдать за противником. Эдик ощущал себя тореадором на арене, а генерал Никулин виделся ему огромным разъяренным быком или даже скорее этаким Минотавром. Не помешало бы заполучить красный плащ, как положено тореро для корриды, и, главное дело, остро заточенную шпагу, чтобы поединок был безопаснее. Но, увы, не было ни того ни другого, а голыми руками сражаться с огромным человекобыком смертельно опасно, ввиду неравенства весовых категорий.

Генерал переходил от одного плаката к другому, от щита к щиту, молча читая лозунг за лозунгом. Пауза слишком затянулась, и атмосфера в маленьком закрытом помещении все более накалялась. Наконец, начальник не выдержал и обратил на Громобоева гневный взор. Капитан в ответ смело посмотрел на Никулина, выдержал взгляд, но во рту и даже в горле невольно пересохло. Генерал-майор еще раз огляделся и вновь уставился, не мигая, глазами налитыми кровью, прямо как удав на кролика. Его лицо побагровело, и казалось, еще чуть-чуть, и Никулина либо действительно хватит удар, либо генерал не выдержит и хищно бросится на капитана. Порвет руками или загрызет!

– Что это? – с дрожью в голосе, еле сдерживая очередной нахлынувший приступ гнева, спросил Никулин. – Капитан, я вас спрашиваю, что это такое?

– Ленинская комната, – обреченно ответил Эдуард. Минута бравады окончилась, наступил час расплаты.

Ноги вновь начали невольно подрагивать, по волосам к шее и далее под рубашкой медленно поползла мерзкая и липкая капелька пота, которая заскользила по позвонкам и устремилась вниз, к копчику. Громобоев поерзал, передернул плечами и решил, что пора отвлечься. Лучший способ – это шевелить пальцами ног. Этот прием отвлечения от неприятностей ему рассказал в училище замечательный преподаватель тактики и настоящий боевой полковник Богданов, который, будучи лейтенантом, в свою очередь позаимствовал этот способ у шутника-приятеля.

Эдик довольно быстро постиг тактику нервной нейтрализации и систематически ее реализовывал: сначала надо пошевелить большими пальцами обеих ног, затем мизинцами, потом оставшимися тремя, снова мизинцами, а в завершение мизинцем и безымянным и так по кругу. Громобоев не успел дойти до третьего упражнения, как генерал не выдержал эффектного молчания и взорвался, словно термоядерная бомба:

– Это не Ленинская комната, это сарай! Это даже не сарай, а хлев! Кто замполит батальона? – задал генерал ехидный и одновременно глупый вопрос, ведь он и без того знал ответ. – Где он? Бездельник!

– Капитан Громобоев, замполит этого батальона, – вякнул фальцетом пропагандист полка.

– Молчать! – рявкнул генерал. – Я не вас спрашиваю!

– Ну, я замполит батальона, – потерянно ответил Эдик.

– А без ну?!

– Я! Заместитель командира танкового батальона по политической части капитан Громобоев.

– Ах, так это и есть тот самый демагог!!! Болтать все мастера, а вот дело делать – на это вас нет! – И генерал ткнул указательным пальцем размером с хорошую сосиску в грудь Эдуарда, как раз в его орденские планки. Ноготь уперся в награды, и генерал, поморщившись, посмотрел на колодку с двумя орденами и медалями. Медаль «За отвагу», видимо, особенно бесила Никулина.

«Ишь, какой отважный нашелся! – мелькнула в голове у генерала мыслишка. – Да я тебя в порошок сотру! В бараний рог сверну!»

– Почему это хлев, товарищ генерал? У нас в Афгане все было гораздо скромнее и хуже… – начал оправдываться Эдик.

– Молчать! Хватит прикрываться своими боевыми заслугами! – яростно визжал Никулин, брызгая слюной. Ему было неприятно, что у него, такого видного, крупного мужчины, год уже как генерала, не было ни одной боевой медали, только несколько юбилейных и за выслугу лет, не говоря уже об ордене. А у этого молодого худосочного выскочки – даже несколько боевых наград.

– Стены и столы покрашены, стулья отремонтированы, новые плакаты на прошлой неделе повесили.

Генерал уперся тяжелым взглядом в капитана, как в пустое место, и смотрел, словно не понимал, что пытается объяснить ему этот никчемный, ничтожный человечек.

– Эй, подполковник! – обратился Никулин к начальнику политотдела. – Даю две недели, нет – неделю, на полное переоформление наглядной агитации. Ясно?

– Так точно! – подобострастно ответил Орлович.

– Мне приказ не ясен, – буркнул Громобоев.

– А вас, капитан Громыхалов…

– Громобоев, – поправил генерала Эдик.

– Какая разница, да хоть Громодуев! А если приказ будет не выполнен, громыхнешь с должности. Я тебе так громов дую!

– Не вы назначали меня, – буркнул Эдик, – не вам и…

– А я сниму! – заверил нахального капитана красномордый генерал. – Поверь! Каков наглец! Неделя срока – и ни днем больше! Полетишь с должности под фанфары и с барабанным боем!

Генерал хотел было еще раз ткнуть Громобоева в грудь, но передумал упирать пальцем в боевые орденские колодки и, чуть сместив направление, ткнул в пуговицу кителя.

На Эдика внезапно нахлынуло, сердце бешено заколотилось и в висках запульсировала кровь, его переполнило желание дать в морду, с размаху, с оттягом, завалить на пол и запинать этого мордатого и холеного начальника, брызгающего слюной. В мозгу промелькнула шальная мысль: «Эх, справиться с таким кабаном в честном поединке было бы нелегко, и если по-честному, то практически совсем не реально, но если неожиданно ударить хорошенько коленом по яйцам, и одновременно врезать справа с короткого замаха кулаком по носу, да подсечкой свалить с ног, то, может быть, все получится. Но, пожалуй, за мордобой, за драку с генералом судом чести офицеров не отделаешься – наверняка посадят!»