Эдик мельком взглянул на докладчика – этот начальник Громобоеву категорически не понравился. Ну прям какой-то очень типичный генерал. Фактурный! Большеголовый, крутолобый, с квадратной челюстью, крупным и мясистым носом, большими глазами навыкате, плечистый, животастый. А главное – мордатый! Ох, какая у политического начальника была отвратительная рожа! И особенно Эдуарду не по сердцу была ахинея, которую нес этот политический генерал.

– Товарищи офицеры! Как вы знаете, недавно прошла XIX Всеармейская партийная конференция. Мы не знали, как провести демократично выборы делегатов на конференцию от нашего округа, ведь и мы в политуправлении еще только учимся демократии, поэтому делегатов назначили, но из числа самых достойных коммунистов.

Майор Холостяков, начальник штаба пулеметного батальона сокращенного состава, сидящий рядом с Эдиком, недовольно хмыкнул и произнес:

– А мы, выходит, менее достойные, второсортные…

Генерал, естественно, этой тихой реплики не услышал и продолжал бубнить текст по бумажке:

– Всего на конференцию было делегировано десять человек. Могу перечислить по фамилиям, но я думаю, вы доверяете выбору Политического управления округа.

– Доверяем! – воскликнул из президиума секретарь парткома.

– Конечно, не надо перечислять, – поддержал парторга помощник по комсомолу полка.

– А почему не надо? Можно и услышать, – громко возразил Холостяков. Ему особо бояться было нечего, весь его батальон помещался в чемоданчике, который хранился в секретной части. Он встал и, заметно нервничая от своей неслыханной дерзости, спросил: – Товарищ генерал, разрешите заодно еще и задать вопрос, волнующий простых офицеров!

– Задавайте! – буркнул генерал Никулин, недовольный неплановым вопросом с места. – Если этот вопрос так волнует…

– Товарищ генерал, народ интересуется, а генералы за перестройку или нет? Вот лично вы поддерживаете ее?

Никулин нахмурил брови и, строго посмотрев на выскочку, ответил твердо:

– Поддерживаю! Удовлетворены?

– Удовлетворен! – ответил Холостяков и уселся на свое место.

Затем генерал порылся в бумагах и, поморщившись, перечислил всю достойнейшую и проверенную бравую десятку делегатов: от командующего округом до секретаря партийной комиссии учебной дивизии. Этот список фамилий, за исключением командующего, офицерам полка ничего не говорил. Знакомых имен не было.

– Я ответил на ваши вопросы? – поинтересовался генерал Никулин.

– Частично, – кивнул неугомонный майор. – Почему именно они?

– Он у нас правдоискатель, товарищ генерал, – буркнул командир полка. – Лучше бы секретную документацию привели в порядок, товарищ майор.

– А я сейчас ведь на партсобрании и спросил товарища генерала по-товарищески, как коммунист коммуниста, – развел руками Холостяков. – Имею право? Верно?

Генерал пренебрежительно скривил губы, недовольно кивнул и пожал плечами, мол, понимаю, все в духе демократизации.

– Верно, товарищ коммунист, мы на партийном собрании. Я вам по-товарищески и ответил. Но вы все равно не удовлетворены?

– Так точно! – подтвердил майор. – Минимум информации – одни фамилии. Биографии бы их почитать, с послужным списком ознакомиться: участие в боевых действиях, награды…

Офицеры зашушукались, довольные репликой товарища.

– Поверьте мне, майор Холостяков… – продолжил докладчик, нахмурив густые брови.

– Коммунист… – напомнил майор, все больше наглея.

– Хорошо, пусть будет коммунист Холостяков… – буркнул генерал Никулин.

– Причем ваше недостойное поведение и даже вопрос о пребывании в рядах партии, товарищ майор, может быть рассмотрен на ближайшем собрании! – вякнул начальник политотдела.

– С чего это вдруг? – удивился Холостяков.

– Слишком часто по утрам бываете с запашком! Я все примечаю. А в свете борьбы с пьянством и алкоголизмом…

– Не будем сейчас уходить в сторону от повестки дня из-за одного говорливого индивидуума, – остановил генерал разошедшегося подполковника Орловича. – Позже разберетесь в персональном порядке. Мы не допустим никаких идеологических диверсий со стороны незрелых личностей, которые пытаются свернуть нас с пути, намеченного руководством партии. Этим людям явно не нравится перестройка! Я вижу, что именно вы-то как раз и не перестроились, товарищ майор!

– Приступим к прениям! – прочувствовал ситуацию и оборвал возникший шумок в зале секретарь собрания, пропагандист полка. Он вскочил со стула и звонко постучал карандашом по графину. – Товарищи офицеры! Вернее, товарищи коммунисты! Внимание! Тихо! Прошу тишины в зале! Ведите себя прилично! Повторяю, переходим к прениям! Слово предоставляется…

И далее пошло тихо и мирно, по заранее спланированному сценарию.

Одним за другим выступили политотдельцы и замполиты батальонов, говорили правильно, толково, по бумажкам, наконец, дошла очередь и до Громобоева.

Капитан одернул китель с орденскими планками, встал и не спеша вышел к трибуне. Эдуард немного поговорил о боевой готовности, о дисциплине и вдруг его как черт дернул за язык, он не смог удержаться от ехидного замечания и сделал небольшое лирическое отступление:

– Товарищ генерал! Вернее, товарищ коммунист Никулин! Вот вы в своем выступлении обронили…

– Я ничего не ронял! – сказал, как отрезал, генерал.

– Э-э-э… Обмолвились, что аппарат политуправления не знал, как провести демократическим путем выборы на партийную конференцию. Это удивительно и даже странно слышать нам, рядовым коммунистам. Не знали… тогда спросили бы у нас, у низов, мы бы, может, подсказали как. Даже я мог бы предложить элементарное решение: не десятерых из десяти кандидатов выбирать, а каждая партийная организация выдвинула бы по одному делегату и в итоге провести конкурс, кто больше наберет голосов. Да и другие могли бы быть варианты. Стоит ведь только немного подумать…

Произнося последнюю фразу, Громобоев скосил глаз на генерала и понял, что ляпнул явно лишнее. Генерал-майор Никулин напыжился, побагровел и стал похожим на огромную вареную свеклу. Эдуард испугался, что высокое начальство сейчас хватит апоплексический удар и он окажется виноватым в смерти заместителя члена Военного совета.

– Капитан! – рявкнул генерал.

– Коммунист Громобоев! – подсказал кто-то из задних рядов.

– Товарищ коммунист, мы примем к сведению ваше замечание о развитии внутрипартийной демократии и подумаем над вашим предложением. А после окончания партсобрания мы встречаемся в Ленинской комнате вашего батальона…

Конференция была на грани срыва, генерал был явно разъярен. Теперь выступление каждого коммуниста обозленный Никулин прерывал сердитыми замечаниями, резкими, нелицеприятными репликами. В тесном зале запахло грозой, и далекие раскаты грома слышны были каждому сидевшему. Атмосфера собрания наэлектризовалась, и вокруг президиума, казалось, искрило.

В завершении собрания генерал Никулин произнес несколько реплик о нездоровой обстановке в полку, о зазнавшихся и зарвавшихся, о личной нескромности некоторых коммунистов, захлопнул папку, резкими порывистыми шагами направился к выходу. Позади высокого и породистого генерала семенил на коротких ножках пухлый начальник политотдела. Рядом они выглядели довольно комично. Следом за руководством потянулись все прочие бойцы идеологического фронта, тихо перешептываясь в ожидании жестокой взбучки.

Громобоев никуда не спешил, поэтому успел перекинуться парой фраз с Холостяковым, посмеяться над недавним инцидентом, затем подошли несколько офицеров и пожали руку Эдику в знак восхищения его неслыханной дерзостью. Однако командир полка Плотников прервал восторги и громко рявкнул: «Громобоев! А ну, ко мне!»

– Вы что себе позволяете на собрании? – грозно спросил Плотников. – Это что было такое?

– В смысле? А что было?

– Хамство и бестактность! Зачем весь этот балаган? Я вас спрашиваю!

– Так ведь мы не на служебном совещании сидели, а на партийном собрании. А он такой же коммунист, как и я.