– Мы мирные люди, и нам нечего делить. Это все вы, русские, нас провоцируете и стравливаете! Я не собираюсь воевать, я торговать буду, виноград буду вам, русским, возить. А вы его будете покупать, дорого покупать… Я буду хозяином тут у вас, в России! Богатым хозяином! А дурачки пусть с автоматами по горам бегают…

О внеплановой политинформации генерала Ослоняна кто-то доложил руководству, и разразился скандал. Эдик случайно оказался свидетелем, как заместитель командующего генерал Кузьмичев распекал того на самых повышенных тонах:

– Я вам запрещаю общаться с солдатами и разжигать национальную рознь! Слышите, товарищ генерал? Запрещаю, строго-настрого!

– Да я просто хотел пояснить… – попытался возразить Ослонян.

– Объяснять будете в Ереване или в Степанакерте, когда вас туда переведут! А здесь – не надо!

Вскоре маленького генерала командование действительно по-тихому перевело на Кавказ, служить на родине. Офицеры полка искренне о нем сожалели, особенно Раскильдиев – очень уж забавное у них вышло с этим начальником общение…

Глава, в которой герой узнает, что и в мирное время нервотрепка может быть посильнее, чем на войне.

Тем временем в казармы зачастили проверяющие (один, два, а то и три), по той простой причине, что в их второразрядной части начиналась настоящая революция – через полгода предстояло развернуть полк в дивизию и призвать из запаса десять тысяч приписного состава.

Эта нерадостная перспектива пугала и нервировала офицеров, привыкших служить в тишине и покое. Ведь самое ужасное, что может придумать начальство для офицеров части сокращенного состава (по-простому – кастрированной части) – это провести учение с отмобилизованием приписного состава до полного штата. Кошмар! Еще вчера у тебя почти не было солдат, и вдруг появляется целая армада! Да каких! Настоящих «партизан»! Неорганизованных, разболтанных, не желающих выполнять приказы, постоянно пытающихся сбежать в самоволку к семье, полупьяных, не обученных либо когда-то имевших навыки военной службы, но утративших их. Вот такое тяжелое испытание надвигалось на пулеметный полк, который должен был превратиться в полнокровную дивизию. Чтобы эту дикую орду разместить, требовалось построить в полевых условиях временные жилища, столовые, склады, бытовки и, конечно, Ленинские комнаты (а как же без них, без агитации и пропаганды нельзя ни дня!).

Каждый батальон, каждая отдельная рота по весне выделили по нескольку военнослужащих для начала строительства. Как строить, чем строить и кем строить лагеря – эти вопросы окружное командование не волновало. Командиры должны были сами выкручиваться, как могли и даже если не могли. Первая проблема – материалы. Необходимо было воздвигнуть каркасы казарм с крышами, стенами, с нарами, с остроугольными крышами, так называемые «чумы», а поверх них позже натянуть брезенты, которыми обычно укрывают технику.

Танковому батальону требовалось возвести двенадцать «чумов» для размещения и проживания целого полка. Где взять строительный лес? Бесполезно пытаться закупить бревна, балки, доски, рейки в магазине или на промышленной базе в эпоху тотального дефицита. Нужных материалов там нет. Так ведь даже если и найдешь строительный Клондайк, на эти цели средств-то ни рубля не выделено! А помимо стройматериалов еще необходимо заготовить несколько машин дров для печей, ведь учения планировались в октябре – ноябре, а это не самое теплое время года на северо-западе.

Откуда взять дровишки? Из леса вестимо… Вот только другая беда – вокруг полигона заповедные леса и рубить их легально никто не даст разрешения. Что делать? Выходило, что военные должны действовать самовольно, на свой страх и риск!

Первый рабочий десант танкового батальона – два лейтенанта и десять солдат – убыл в лес в конце апреля. Первопроходцы пробили колею, поставили в глубине леса две палатки, вывезли полевую кухню, столы, скамьи, и начался подпольный лесоповал и строительство.

Главная задача подпольным лесорубам: деревья не должны валяться на земле ни дня. Быстро срубили сосну, скоренько ее ошкурили, вкопали столб (а загодя выкопали яму), и только тогда можно рубить следующую. И так без остановки: одни валили лес и носили бревна, другие рыли землю и сколачивали каркасы. Кору, ветки и щепки частично жгли на кострах, частично вывозили в дальний овраг. К началу лета остовы бараков выстроились в ряд: казармы, бытовки, Ленинские комнаты. Дело шло медленно, а сроки поджимали, ведь помимо каркасов следовало сделать эти домики-«чумы» пригодными для жилья.

Комбат прибыл с проверкой, чтобы на месте разобраться, как идут дела у строителей. Подполковник Туманов оценил обстановку и понял – к сроку не успеть, темпы далеко не рекордные, и следовало поднапрячься. Но каким образом? Самым простым – советским: следует усилить воспитательную работу, поднять морально-волевые качества, воодушевить бойцов, живущих в лесу два месяца. Кто будет воодушевлять? Конечно же ответственный за это дело – капитан Громобоев!

– Не обессудь, но тебе надо самому отправляться в полевой лагерь, тем более что Ленинские комнаты не имеют даже каркаса. И офицериков подгоняй, пить им не давай! – напутствовал Эдика комбат. – Сейчас у тебя там лишь столбы по углам стоят, а ты тут сидишь, газетки почитываешь да бумажки пописываешь и усом не ведешь.

– У меня нет усов, – ухмыльнулся капитан.

– Так заведи их себе, чтоб мотать приказания на ус! Эх, распустились в батальоне офицеры! Накажу кого попало и разберусь как-нибудь! – выдал любимый свой перл Туманов и на этом окончил дискуссию.

Приказ комбата Эдуард воспринял без воодушевления, тем более что другие заместители – ни начальник штаба, ни зампотех – в лесу жить не собирались. Конечно, дома, в новой квартире под бочком у жены, спать гораздо приятнее, чем кормить в палатке комаров, но что делать, приказ есть приказ. Громобоев собрал необходимые вещи в походный чемодан – и в путь…

Вновь началась походная жизнь и работа на природе, почти как в Афганистане, только вместо гор и пустыни леса и болота. Через месяц Ленинские комнаты, бытовки и столовые (то, что поручил комбат сделать лично ему) стояли практически в полной готовности, не хватало лишь самой наглядной агитации, но эти щиты, оформленные текстами и фотографиями, лежали на складе в полку и к осени их должны были подвезти. Работа шла спокойно, размеренно, без нервотрепки. И вдруг как гром среди ясного неба – проверяющий.

Однажды утром, когда полусонные солдаты едва успели помыться и позавтракать, к полевому лагерю будущего полка подкатил уазик, из которого выбрался седовласый полковник. Пузатенький начальник огляделся, нашел глазами Эдуарда и поманил его пальчиком.

– Я полковник Алексаненко, представитель политуправления округа, – назвал себя полковник и брезгливо оглядел строительный беспорядок. – Кто такие? Что вы делаете?

Взводные, старшина и солдаты, словно призраки, моментально исчезли, нырнули в кусты и разбежались по возводимым объектам.

– Танковый батальон пулеметного полка, – ответил Громобоев. – Ведутся плановые работы по обустройству лагеря.

– Почему не брит? – последовал следующий вопрос грозного начальника. Громобоев действительно брился по старой афганской привычке (словно вновь был на войне) через день, а то и через два на третий. – И сапоги не чищены. Что за вид у вас, капитан? Выглядите как колхозный бригадир. Позор! Ведите меня к Ленинским комнатам, показывайте свою работу!

Эдика обеспокоило, что этот сердитый полковник настроен был как-то уж слишком агрессивно.

– Где наглядная агитация лагеря? – брызгал слюной Алексаненко, выговаривая капитану и окидывая взглядом полевой лагерь. – Почему нет свежего боевого листка? Где ваша стенгазета?

Громобоев не нашелся что сразу и ответить, вроде бы надо делом заниматься, некогда солдат отвлекать на разные глупости. Но полковник и не ждал оправдательного ответа, наоборот, отодвинув капитана, как ненужную преграду, чуть в сторону, он неспешно зашагал, важно заложив руки за спину, по протоптанной в густой траве дорожке. Миновав ряды казарм и бытовок, они с Эдуардом вышли к каркасам Ленинских комнат. Минуту назад ярко блестевшие хромовые лакированные сапоги начальника заметно потускнели от пыли. Громобоев скосил на них глаза и улыбнулся. Алексаненко заметил улыбку, и тень неудовольствия вновь пробежала по лицу. Он отряхнул руками брюки, протер платочком носки сапог и вошел внутрь первого остова. Начальственным взглядом полковник окинул сооружение и покачал головой. Проверяющий пробурчал что-то себе под нос, и они перешли во второй, а затем и в третий потенциальный центр идеологической и воспитательной работы, но чем дальше шла обзорная экскурсия, тем все больше мрачнел полковник. Внешний вид «чумовых» Ленинских комнат его явно не удовлетворил.