Подождал старшина часика два прихода Власова, но, конечно, последний не являлся; народ высыпал на улицу и получил от старшины приказ, сейчас же собираться в дорогу, вооружившись кто чем мог. Через полчаса рать эта, вооружённая дубинами и вилами, была готова к походу и, под предводительством старшины, двинулась по дороге к деревне Глебовой, где и остановилась, дожидаясь от исправника новых инструкций.

Солнце стояло уже высоко; было не менее девяти часов утра, когда в деревню Глебову приехал Юркинский староста Власов; увидав его старшина спросил:

– Где ты был?

– В деревню Демихову за оброками ходил, – отвечал староста.

– Ночью-то?

– Да, спозаранку пошёл, чтобы дома мужиков застать, – опустив голову, говорил Власов.

– Врёшь ты все; Чуркина, знать, навещал!

Власов злобно поглядел на волостного старшину, хотел было что-то сказать, но удержался.

Выли наведены справки о том, был ли в известное время Юркинский староста в Демихове. Оказалось, что его там никто не видал, а встретили его бабы в это утро на дороге, около леса. Власов же между тем этого не признавал. Так и было донесено исправнику, который заключил из всего этого, что Юркинекий староста состоит в сношениях с Чуркиным. Да и не один он водил с разбойником дружбу: было много таких старост; все они были привлечены к следствию, и некоторые пошли за то в места, «не столь отдаленные».

Вскоре к Теренинскому волостному старшине, дожидавшемуся распоряжений исправника в деревне Глебовой, прибыл жандарм, который и привёз ему приказ, собрать 200 человек крестьян и соединиться с волостным старшиною Запонорской волости и затем уже вместе с ним двинуться в те места, где, по слухам, имел своё местопребывание разбойник.

Не медля ни мало, старшина снялся с лагеря с своим войском и, переходя от деревни к деревне, забирал в них мужичков. Шел он с ними сам тоже пешком, имея по правую сторону жандарма, вооруженного револьвером и шашкою. Мужички шли в беспорядке, вытянувшись длинной вереницей по дороге и переговаривались между собою.

– А что, Прохор Степанович, если мы наткнёмся на Чуркина, беда! – говорил молодой парень пожилому высокому крестьянину из деревни Юркиной.

– Какая беда, ничего, – отвечал тот.

– Как ничего? Брать, небось, его надо будет.

– Жизнь-то тебе, знать, надоела; так саданёт, что кишки из животов повыскочат.

– Один-то он с нами не справится.

– Так тебе он один и будет! С ним, небось, брат его Степан, да ещё найдутся другие; у него, брат, шалишь, целая шайка под командой.

– Что ж делать-то, когда на них наткнёмся?

– Бежать – одно слово.

Рассуждая таким образом, войско Теренинского волостного старшины шагало через поля и леса, в надежде изловить страшного разбойника.

Пройдя-вёрст шесть или семь, старшина соединился с отрядом Запонорской волости, состоявший также не менее, чем из 200 человек, при участии другого жандарма, Буланова.

По соединении двух отрядов, им был дан отдых, но непродолжительный. С этого пункта Запонорский старшина послал свою команду через лес, к деревне Ляховой, а Теренинский старшина направился с своей дружиной по противоположной сторони леса, тоже к деревне Ляховой, откуда оба они разошлись в разные стороны.

Проходя лесом, отряды рассыпались в нем, как муравьи; перекликались одни с другими, окидывали глазами густые верхушки елей и сосен; в селениях же расспрашивали у мужичков, не был ли у них в гостях Чуркин, но получали везде отрицательные ответы. У подозреваемых жителей обыскивали дома, чердаки, клети и сараи, но никого нигде не находили.

Исправник, в свою очередь, собрал в Новинской волости более двухсот человек и, вкупе со становым приставом первого стана, прихватив с собою жандарма Горячаго и волостного старшину той волости, отправился тоже на поиски по оврагам, лесам и селениям.

По всем местам, где проходили эти три отряда деревенской рати, шёл какой-то гул, а между тем никаких следов Чуркина и его шайки нигде не оказалось, как будто он провалился вместе с нею сквозь землю.

Исправник прошёл с своими ополченцами вёрст десять-двенадцать и распустил их по домам, чему те, конечно, были рады. Старшины Запонорской и Теренинской волостей обошли со своими четырьмя сотнями ополченцев до пятидесяти вёрст и успокоились только утром 28 мая.

– Шабаш, ребята, довольно, – сказал им Запонорский старшина, – чёрт его найдёт, собаку.

– Оно и точно не найдёшь: ушёл, знать, в другой уезд, – поддакнул ему седой, как лунь, старик из деревни Ляховой.

С этим согласился и Теренинский волостной старшина. Мужики с песнями поплелись по домам.

– Вы вот что, ребята, может, на дороге Василий вам встретится, так вы его, того, сграбастайте, да прямо в стан и волоките, – приказывала им власть.

– Ладно, попадётся, так не уйдёт, – слышались голоса.

– Как бы не так! Попадись он мне сейчас, да и чёрт с ним, мимо пройду, ещё поклонюсь, да скажу: «здравствуй, мол, Василий Васильевич, в гости милости просим», ввернул кто-то из толпы.

– Знамо так, попробуй, задержи его, – подтверждали окружающие.

И так, облава не принесла никаких результатов, хотя исправник и надеялся на успех её и только уже после сознался, что с таким разбойником, как Чуркин, не скоро справишься.

Из добытых при облаве волостными старшинами сведений о разбойнике, донесено было по начальству волостными старшинами, что крестьянин деревни Анцифировой, Тимофей Степанов, после Пасхи видел Чуркина в лесу около своей деревни, но никому о том не сказал. Другие крестьяне видели его на кладбище, близ деревни Смолевой, где он с товарищами своими, Новиковым и Сергеевым, пили вино, которое выносил им крестьянин той деревни, Клим Горячев. Но из этих донесений ничего нужного к поимке шайки Чуркина узнать было нельзя. Оставалось только допросить некоторых лиц, которых подозревали в близком знакомстве с Чуркиным. Из них первой была вызвана крестьянка деревни Ляховой, Елена Прокофьева Щедрина.

– Ты, голубушка, знаешь Чуркина? – спросил у неё исправник.

– Как тебе сказать, родимый ты мой? Знать-то я, его знаю. Видала – бывал он, зверь этакий, у меня, – ответила та.

– Зачем он приходил?

– Денег просил. Пришёл это с пистолетом в руках, да прямо и наставил мне его в лицо: «убью!» говорит. Я на колени перед ним – «не губи, мол, душу христианскую, все отдам». А он, леший этакий, как зарычит на меня – «Знаю я тебя, вы меня полиции хотели выдать!… Крестись, тут тебе и капут»…. Насилу только прощения вымолила, а то бы убил разбойник.

– Ну, а денег ты ему дала?

– Двадцатипятирублёвку сунула, сударик мой. Вышел он из моего дома на улицу и давай палить из пистолета-то в столб – так у меня волосы дыбом встали со страха.

– Позвать ко мне старосту деревни Елизаровой! – крикнул исправник, отпустив Щедрину.

Вошёл невзрачный мужичонка, с рыженькой бородкой, и в пояс поклонился начальству.

– Ты Федот Нефедов?

– Я буду, ваше высокоблагородие, – переминаясь с ноги на ногу и почёсывая шершавую голову свою, ответил тот:

– Ты в деревне, ракалия этакая, кабак содержишь?

– Содержу, так точно.

– У тебя был Чуркин 15 апреля?

– Всякий народ бывает, на то кабак есть. Чуркина я в глаза никогда не видал.

– Врёшь, он у тебя пьян напился, и ты его в своей горнице спать положил.

– Нет, спал у меня другой кто-то, а не Чуркин.

– Арестовать его, а дело передать мировому посреднику, – сказал исправник своему письмоводителю.

Сотские подхватили Федота и поволокли в секретную.

Затем дело дошло до Юркинского сельского старосты, Николая Власова Пухова, оказавшегося двоюродным братом Чуркина, который знал, где находился разбойник, в момент облавы, в дни 27 и 28 мая, и предупредил его об опасности.

– Ты говорил волостному старшине, что я, будто бы, приказывал тебе идти за сбором податей в день облавы на Чуркина? – грозно спросил у него исправник.

Пухов молчал.

– Что ж ты не отвечаешь?