Я понимал, что оружия у меня нет, и шансов никаких не осталось. Но всё естество клокотало о том, чтоб я выжил, не сдавался ни смотря ни на что, ибо все мои поиски истины и гибели близких людей оказались напрасными. Я схватил фонарик, уже спасавший меня не один раз, и метнул его точно в лоб тому, который стоял ближе ко мне. Металлический каркас угодил в лоб. Представьте, будто вам попадают со всей дури камнем в лоб. И в тоже время я нашёл в себе силы встать. Прежде, чем двое других опомнились, я стоял за спиной у потерявшего сознания бойца, не успевшего к тому же упасть.

— Оружие, суки, бросили! — не знал я, что делать, надеясь не запороть импровизацию. — Иначе вам для начала придётся пристрелить своего дружка, чтоб пуля пролетела сквозь его тело и настигла меня.

— Ты сам то думаешь, что несёшь — от волнения встала Рипли. — Он и так не жилец. Ребята, пристрелите их обоих.

— Но — замешкался один из дневальных. Вот что значит подаваться эмоциям. В глаз даю, у меня в заложниках его лучший друг, если даже не брат. Насколько человек способен зайти, чтоб, подчиняясь приказу, пустить обойму по человеку, которому ты, возможно открывал душу и не раз доверял свою жизнь?

— Ты не видишь, он уже мёртв! — взревела президент. — Посмотри на его вмятину во лбу. Если он жив, то уже навсегда останется овощем. И кто виноват?!

За время болтовни, которая может, как спасать, так утомлять, я нащупал нож с деревянной рукояткой в кармане постового. Скорее всего, кухонный, но это лучше, чем ничего. Я глядел на трясущиеся пальцы обоих постовых, которые не решались спустить курок. И вот когда момент подступил, я одним махом перерезал горло своему заложнику, после толкнул тело на солдат. План сработал. Кровь друга заливала бойцов, словно те потрошили живую свинью. Я не позволил им сделать ни единого выстрела. В один шаг всадил лезвие в глаз первому постовому, затем по самую рукоятку в горло второму.

— Иди сюда, Рипли — бросил я нож в сторону и поднял из лужи крови карабин.

Женщина принялась вопить как сумасшедшая. Но удача была на моей стороне. Прежде, чем трое патрульных вбежали в царские хоромы, я приложил дуло винтовки к виску Рипли.

— Она жива! — Аля, как и все, была на взводе.

— Что? — мне как врезали пощёчину.

— Чулок. Она дышит. Пуля, видимо, не задела жизненно важных органов, но без операции никак. Остаётся только один вариант.

Последующие события происходили точно в тумане. Костя, Аля и Чулок, граничившая на грани жизни и смерти, сели в ту вагонетку, на которой прибыл я. Ребята заверили, что на Дунайском проспекте в одной из палаток есть медицинская лаборатория, где они помогут девушке. Но ехать туда необходимо прямо сейчас, иначе станет поздно.

— Давай всё обсудим — придержал я Костя на, хотя понимал, что это сулит опасностью как нам, так Чулок. Бойцы вот-вот сбегутся со всей Бухарестской на поиски Рипли, которую мы взяли в заложники. — Во-первых, пропустят ли вас через Международную, во-вторых, как насчёт опасного тоннеля и Обходчика, в-третьих, где гарантии, что это не подстава и вы не убьёте её по пути? Кто, как ни Мамонт уверяла, что Рипли, якобы, баба хоть куда.

— Пропустят, куда денутся. У нас с Международной хорошие отношения. Сынок главного по станции учится у нас на Дунайском. Но война, думаю, неизбежна. Пора разобраться с бухарестскими. И времени в обрез, чтобы нам преодолеть тоннель до следующей станции, а вам пройти через стену. Я не знаю, кто такой Обходчик, но тоннель безопасен. Монстр выходит раз в месяц и убивает единожды. Как минимум, месяц передышки. Последнее: мы вам завтра позвоним с Дунайского на Обводку и вы, надеюсь, услышите Чулок. К тому же, где ты сыщешь ещё госпиталь? На Площади Ленина? Девушка и до Пушкинской не дотянет.

— Ясно, выбора нет. И войны не миновать. Поверь, скоро во всём метро произойдут перемены, не только у вас. И странные же вы люди — телефон провели в погран город, а света в тоннеле нет. Ты, часом, не врёшь?

— Нет — со всей твёрдостью в голосе ответил Костян. — Монстр сшибает лампы, но провода почему-то не трогает. Не видит, пади. Мы их хорошенько замаскировали. Завтра в шесть утра ждите звонка. И, может, мне с вами поехать, дорогу показать?

— Ты любишь Алю? — спросил я.

— Не представляешь, как.

— Представляю. Вот и держись за неё, не рискуй понапрасну. Когда умрёт любовь, тогда умрёт последняя надежда на что-то светлое. И ещё: не будет звонка, я лично вернусь и переубиваю всех вас на Славе, чего бы мне это не стоило. Понятно?

— Да, Молох — у Кости аж дёрнулась несколько раз бровь. Я не стал больше мучить парня и отправил его с Алей и литовкой в путь. Почему-то я был уверен в том, что больше не увижу Белого Чулка, хотя девушка будет бороться до конца и останется жить. Наша группа к концу приключения постепенно редела.

Ахмет с Чумой не тратили время и сложили все карабины в сумки. Рипли всё это время сидела в вагонетке и не двигалась, ибо мы держали её на мушке. Хочешь войны? Будет тебе война. Наша дрезина откатилась от первого поста КПП до того, как туда нагрянули фараоны. Мне было тошно глядеть на пробегающую станцию Бухарестскую, на людей, снующих туда-сюда в панике, видимо, напуганных известиями о бойне. Сама же обитель представляла собой Чернышевскую: пилонная станция, вокруг россыпи лампочек, делавших загадкой истинный окрас Бухарестской. Никто на нас не обращал внимания. Тупые черви, не видящие то, что творится у них под носом. Я представлял себя орлом, пожирающим людей. И снова вспоминал то Риту, то Чулок.

На втором КПП лежало двое трупов. Ахмет объяснил всю соль, после, не сбавляя ход, мы въехали во чрево тоннеля. Холодок окутывал нас с ног до головы. Рипли всё ещё не издавала ни звука, к тому же не сопротивлялась. Лампы кое-как подсвечивали тоннель, ставший для нас домом, в котором нас, к сожалению, не ждали. Я светил по сторонам своим фонариком, с которым не расстанусь теперь ни за что на свете. На подъезде к стене трупов я увидел то, что вызвало у меня самый настоящий шок.

— Ахмет, Чума, остановитесь на секунду — прошептал я. Бойцы долго смотрели на полуразложившееся тело, лежавшее у рельсов. Первый кирпичик в спартанской стене трупов.

— Кто это? — посветил я фонарём прямо в лицо Рипли.

— Один из зачинщиков войны на Волковской — сквозь зубы процедила президент.

— Индеец? — даже Чума не смог удержаться от вопроса.

— А вы откуда его знаете?

— Мистика — почесал репу кавказец. — Может, его двойник?

— Может — я ещё долго глядел вслед загадочному Индейцу. Человек из другого времени и измерения. Или же пришелец, тайком попавший в наш мир после того, как возможность наблюдения за небом исчезла после Катастрофы.

Наконец мы подъехали к обратной стороне стены. Там, где по другую сторону лежал Кензо. Мы вышли из дрезины. Я последний, ткнув дуло старого доброго УЗИ в спину заложнице. Всё таки оружию, как и девушке, изменять нет логики, если ты уважаешь свой выбор. Рипли заверила, что нам не удастся прорваться на Волковскую, так как последний пост охраняют лучшие армейцы Купчинского Альянса. «Сможем, — заверил я её. — Иначе отстрелю тебе груди, но не убью». Ультиматум, по-видимому, подействовал: Рипли тут же замолкла.

Справа находилось ответвление от тоннеля: как раз под боком настоящей стены. Я вновь глядел на скрюченные руки и ноги, на черепа, грудные клетки. Но запаха, что странно, не ощущал, разве что голова загудела. Мне хотелось схватиться за свои шрамы и начать их разрывать в кровь и гной. Кое-как я сдержался, продолжая путь по коридору. Хвалёной охранки не наблюдалось. Я видел, как женщина не на шутку начала нервничать. Действительно, что за новая хреноверть нарисовывается?

Через какое-то время по стене потянулся красный след крови. Мы медленно шли по следу, как Тезей по нити Ариадны в Лабиринте злосчастного Минотавра. Ну ничего, скоро и с тобой встретимся. Наконец, показалась Волковская, по-прежнему находившаяся во мраке. Я посветил вперёд. Прямо на границе лежало с десяток тел с разорванными конечностями.