Отравляющий серый свет пробивался через окна парадной. Дневное светило так и не решило показать своей красоты, отнятой навсегда у нас и наших потомков. Я не представлял, как местные пережили ядерную зиму, обрушившуюся сразу после Катастрофы. Тонны осадков покрывали безлюдные питерские улицы. Но Земля оттаивала, и из снега и воды выходили новые виды организмов, не решавшие делить с уцелевшими территории. Крысы и мертвяки, Сирены, тигр и Блокадник пробрались в глубины метрополитена. Пустили свои корни в последний оплот и надежду человечества. Эволюция пошла по новому кругу, в котором не оказалось места для людей. Нас вывели за круг, оставив на обочине жизни доживать последние годы. А там уже на съедение стервятникам.

Я поднимался выше и выше, опираясь о стену. Боли не чувствовал. Бескрайний пьянящий поток сознания. Предвкушение познания истины в непонятной войне. Белый Чулок шла рядом, то и дело поддерживая меня. Я окинул взором площадку. За мной по всей стене тянулся след крови. Наплевать. Пять этажей позади, остался последний.

— Чулок — сел я на ступеньки перед заветным шестым этажом, отхаркнув вперёд себя кровь. — Почему выбрано именно это место?

— Стратегически-важный объект, наверное — пристроилась рядом со мной диггерша. — Понимаешь, до Катастрофы у нас был президент, фамилия его всё на слуху вертится, он всего срок отправил. Аккурат незадолго до Катастрофы. Время при нём ознаменовалась значительной стабильностью в сфере внешней политики. Никаких громких войн, конфликтов. Да, трудно представить. Особенно после того, как Союз был измучен Афганом, а формировавшаяся Россия Чечнёй. Президент к тому же питерец. В том месте, до которого нам остался лестничный пролёт, до переезда в Москву жил тот самый правитель. В скромной двухкомнатной квартирке, отделанной позже под музей, в котором диггеры решили сделать научную лабораторию. Но группа пропала. Не волнуйся: кто от старости помер, кто в вылазках. Оборудование же осталось. Прима и Гражданский Альянс, само собой, знают, как его пустить в ход, не говоря о мазутах и дыбенковских.

— Аве как — я чувствовал неровное дыхание девушки, тепло её тела, и до сих пор вспоминал Риту. — В таком случае, пора завершить начатое.

— Пора — глянула на меня Чулок и улыбнулась. Так мы смотрели друг на друга вечность. До того момента, когда сгорела последняя звезда и Вселенная канула в Большом взрыве, чтобы заново в нём родиться. Литовка прильнула к моим губам. Последний самый мощный взрыв я ощутил у себя в сердце, а затем и во всём теле, разливающийся огнём по всем внутренностям. Смертоносная волна, смывающая всё на своём пути. Воспоминания, нахлынувшие один за другим, пока не сконцентрировались на одном.

— …Не каждая согласится родить дюжину детишек — я смотрел на Риту и целовал её шею, спускаясь всё ниже и ниже.

— Ты меня любишь? — спросила она, запрокидывая голову в сладостном оргазме.

— Всем сердцем — я возвращался выше, чтобы войти в неё.

Она глядела на меня своими голубыми глазами. Цепко обхватила руками и ногами.

— И я тебя люблю. Всем сердцем.

— В первую очередь, подлатаем тебя — возвратила меня к реальности Белый Чулок. Я всё ещё ощущал вкус её губ у себя на устах. Её и Риты.

Солдат помогла мне подняться, после чего желанные ступеньки снова встретили нас. Я шёл самостоятельно, не обращая внимания на агонию, в которой жалостно билось всё моё тело; не только поражённые участки. Холодная решительность взяла верх, оставив сантименты позади. Я — диггер, расходный материал без эмоций и чувств.

Мы обошли лифт, поднялись по ступеням, и только тогда девушка меня остановила. Я уткнулся в обшарпанную деревянную дверь, частично покрытую дерматином. Никогда бы не подумал, что раньше здесь жил президент такой огромной и, что боле важно, священной Державы. Страны, не развязавшей ни одной войны, в том числе последней. Не считая упомянутых Афгана и Чечни. Девушка же, во время моих умственных излияний, достала из кармана отмычку и принялась колдовать с дверью. Не прошло минуты, как послышался щелчок и вход в квартиру был обеспечен. Первым зашла боец. На всякий случай, я снова одарил взглядом лестничный пролёт, после прошёл вслед за диггершой, плотно прикрыв за собой дверь.

Она вела в квартиру номер 58.

Прихожей как таковой не было. Слева одной комнатой располагался туалет и ванная. В последней кроме бинтов, пропитанных кровью и гноем, мы с Чулок не нашли для себя ничего полезного. Коридор тут же вывел к маленькой кухне, где девушка собрала необходимые медикаменты и более-менее чистые бинты.

— Кажется, я понял, почему Луначарский нас хотел тогда сдать — заговорил я, пока Рита по-матерински залатывала мне шрамы на животе. — Наша группа обнаружила нечто в бункере, что, разумеется, не понравилось никому. После велено было меня убрать. Скорее всего, по тому, что я был чужаком и узнал лишнего. Но что-то пошло там не так: их план сорвался. Как мы знаем, номер 5, в смысле Железный Феликс выжил, добрался до метро, где обо всём доложил Луначарскому и, уверен на все сто, Карпову.

— Значит, они ведают истину? — Чулок взяла бинты.

— Возможно. И, посылая сюда, они не думали, что я так далеко доберусь. Видать, убить у себя в кабинете или натравить своих головорезов где-нибудь в тоннеле им было не с руки. Всё должно выглядеть как несчастный случай. Поняв, что шакалы прокололись на Стиксе, а затем с Минотавром, Карпов отправил к нам на встречу Феликса.

— Выходит, Кензо и Владлен погибли благодаря свихнувшимся политиканам?

— Не знаю, какова степень причастности Постышева ко всему происходящему — счёл я разумным пропустить вопрос диггерши. — Но верить наверняка никому не стоит. Вероятно, сигнал, который поступил от выживших в кавголовском бункере был послан даже не людьми, а… т-с-с-с!

— Потерпи — Чулок перевязывала мне живот. Я боялся опустить голову вниз, ибо мне рисовалась картина не бинтов, а подожжённой наждачной бумаги на своём теле.

— Так вот, сигнал не от людей, а от веганцев. Как-никак, их бункер, их ловушка.

— Всё равно ни черта понять не могу. Много тёмных пятен, Молох.

— Возможно.

С ногой обстояло куда труднее. Литовка торжественно опустошила остатки йода (а на него есть срок годности?) и последние бинты, тут же пропитавшиеся кровью. На ближайшие дни сойдёт. Я поднялся с табурета. Первые шаги вышли самыми трудными за всем, что случилось со мной. Потихоньку тело приручило ноющие раны, и боль отступила, вернув рассудку былую свежесть. Я не заметил, как кухня привела в совсем мелкую комнатёнку, которая, по словам Белого Чулка, в своё время принадлежала будущему президенту. Ей Богу, выглядело скуднее, чем в подсобке метрополитена. Мы прошли под антресолью и оказались в последней комнате: той самой, до которой не дошёл сталкер у Тарковского. Но та не исполняла желания, а лишь возвращала обратно, в закутки памяти, вынуждая совершить безрассудное путешествие по коридорам времени.

В дальнем углу комнаты стояли стул и стол, как будто специально подготовились для меня. За ними человеческий череп без нижней челюсти, словно её нахрен оторвало. Бедный Йорик. На столе внушительный пирамидальный прибор, от которого змеями тянулись провода к шлему, расположившемуся у изголовья сиденья. Походило на электрический стул, но выбора как такового не было. Пан или пропал. Я удобно расположился на деревянном кресле, добровольно натянул на себя шлем.

— Диггер — Чулок держала руку над единственным рычажком на приборе. — Каково твоё последнее воспоминание?

— Бизоны. Далее наш путь лежал от Токсово в…

— Понятно. Теперь представь Токсово, представь бойцов. Заостри на чём-нибудь внимание. Рита. Как она выглядела?

— Но я не помню. Она… (Чулок поворачивала рычаг) она смотрит на меня. Её лицо чем-то обеспокоено. Она предупреждает об опасности, несущейся на нас.

— Браво — слово проглотила (рычаг щёлкнул, оповещая, что дошёл до конца) какофония звуков, примерившая на себя шкуру крокодила.