Ваня сделал шаг навстречу, крепко сжав ладонью тяжёлый чёрный гвоздь. Чернявый, увидев длинное остриё, проворно отскочил в сторону и вытаращил глаза.

Мальчишка справа от Вани сделал попытку ногой выбить из его руки нежданное оружие, но промахнулся и, не удержав равновесия, стал падать. Его босая грязная пятка чуть не задела Ваню по лицу, и он легонько ткнул в неё острым жалом. Тот вскрикнул от боли и грохнулся наземь. Ваня перескочил через него, сделал вид, что собирается убежать. Уловка удалась, все кинулись за ним, кроме незадачливого мальчишки, который с плачем и хныканьем заковылял к реке, чтобы промыть и осмотреть раненую пятку.

Про Ольгу все забыли, и она, никем не удерживаемая, кинулась было домой, но, отбежав немного, остановилась и обернулась. Ваня петлял по берегу, ловко уворачиваясь то от одного, то от другого догоняющего. Это напоминало игру, и Ольга невольно улыбнулась, любуясь Ваниной ловкостью. Враги его были голодны и истощены и скоро выдохлись. Они прекратили преследование, собрались в кучку и тяжело дышали. Ваня же почти не запыхался. Он взглянул на них, усмехнулся и неспешно направился в сторону Ольги.

   — Берегись! — вдруг крикнула она.

Чернявый, собравшись с силами, бежал с ножом к Ване и уже замахивался, собираясь ударить. Ваня обернулся, отпрянул в сторону. Нож полоснул по рукаву и левому боку кафтана, порвав его и больно задев ребро. Ваня правым кулаком ударил чернявого в щёку. Тот выронил нож и отлетел на сажень. Сидя на земле, он выплюнул с кровью выбитый зуб и горько вдруг заплакал — от боли, обиды, унижения. Его товарищи стояли в сторонке, не решаясь ни подойти к своему заводиле, ни тем паче снова напасть на Ваню, который, подняв с земли нож, так далеко бросил его, что тот достиг реки и утонул с тихим всплеском недалеко от берега.

Подошла Ольга, внимательно осмотрела Ванин бок. Из неглубокой царапины, пачкая сорочку, сочилась кровь, но рана была неопасная. Ольга протянула ему маленький платочек, чтобы приложить к ранке, и внезапно с сердитым упрёком накинулась на отроков.

   — Как же не совестно вам! Может, сейчас его отец, — она указала на Ваню, — в сражении бьётся с ворогами, или твой вон, или твой. А вы меж собой поладить не можете, с ножами ходите хуже разбойников каких! А ну — мириться сейчас же! — Она шагнула к чернявому и, нисколько не боясь его, подтолкнула к Ване. — Протягивайте руки!

Оба с удивлением и растерянностью посмотрели сперва на Ольгу, потом друг на друга.

   — Ну, кому сказала! — торопила их она.

И столько уверенности было в её властном тоне, что девочку послушались, как послушались бы старшую сестру или мать. Чернявый и Ваня, потупясь, протянули друг другу руки. Другие заулыбались смущённо и виновато.

   — Зовут-то тебя как? — спросила Ольга.

   — Макаркой, — произнёс чернявый хрипловатым голосом и посмотрел на Ваню.

   — А его Иваном зовут, — сказала довольная Ольга.

Макарка потрогал языком десну.

   — Зуба, однако, жалко...

   — Сам виноват, — ответил Ваня. — Чуть не зарезал меня.

Он отнял испачканный платочек от раненого бока. Кровь унялась.

   — Как же ты домой вернёшься? — покачала головой Ольга, глядя на запачканную сорочку и порванный кафтан.

   — Авось не заметят...

   — Ты вот чего, — вдруг сказал чернявый Макарка. — Пойдём ко мне, сеструха моя так починит, не придерёшься.

Ваня замялся.

   — Да не бойсь, — начали уговаривать его другие подростки. — Рядышком тута.

   — Без меня только, ладно? — сказала Ольга. — Меня уж, верно, ищут.

Она улыбнулась, кивнула всем и быстро побежала вверх по улице. Все с сожалением поглядели ей вслед и тоже начали расходиться.

   — Пойдём, что ли? — позвал Макарка.

Новый Ванин знакомый жил и в самом деле недалеко, рядом с Великим мостом, во дворе двоюродного дяди, плотника, куда они с матерью и сестрой ещё нынешней весною пришли из Русы безо всякого добра, свалившись как снег на голову на бедное семейство, где и без них хватало голодных ртов, да и малолетних к тому же, — трое девчонок и малыш полуторагодовалый. Отец остался доваривать соль, чтоб хоть короб набрать для продажи на новгородском Торгу. Надеялись, что вырученных денег хватит, чтобы переждать лихое время. Уже потом другие рушане-беженцы передали, как москвичи пожгли город, а отца прямо в варнице зарубили рядом с мереном[61]. Теперь ни отца, ни дома — куда податься, как жить? Мать нанялась временно в холопья к одной боярыне, с рассветом уходит, с теменью возвращается. Боярыня не деньгами платит, а когда кулёчком муки, когда пятком яиц. Не разжиреешь, а всё не такие нахлебники. Дядя уплыл с судовой ратью супротив москвичей драться. Может, Русу отбили уже? Авось и дом не сгорел...

Обо всём этом Макарка кое-как поведал Ване, пока они шли по берегу Волхова.

Маленький двор был обнесён редким заборчиком из полусгнивших чёрных досок, и не скажешь, что хозяин плотник. Земля почти везде была распахана под огород, весело зеленеющий под знойным солнцем. Благо река рядом, поливали часто.

Макарка толкнул дверь в избу, и Ваня, пригнувшись, чтобы не удариться лбом, шагнул за ним. В нос ударил кислый запах прелости. Пара крохотных слюдяных окошек едва пропускала дневной свет. В оконца с тоскливым жужжанием бились мухи. Дети, молчаливо сидевшие за столом и одетые, несмотря на жару, в зипуны не по росту, хмуро уставились на вошедших. Хозяйка у печи проворно накрыла грязным полотенцем дымящийся чугунок.

   — Это ты, Макарка? — спросила она тонким неприятным голосом. — Кого привёл? А исть-то и неча! Прям не знаю, чем ораву кормить-то!

У Вани закружилась голова. Его бы и насильно никто не заставил съесть тут что-нибудь, даже при одной мысли об этом тошнота подступила к горлу.

   — Варюха, выдь-ка! — позвал Макарка и вывел Ваню из избы.

Вслед за ними вышла девица лет шестнадцати, в простом и поношенном сарафане с короткими рукавами, но опрятном и чистом. У неё было довольно приятное лицо, миловидное даже, и лишь круги под глазами и выражение бесконечной усталости портили его. Она с интересом и удивлением глядела на Ваню.

   — Это Варюха, сестра моя, — представил её Макарка.

   — Господи, кафтанчик какой хороший порвали! — воскликнула она с неподдельной жалостью. — Где это тебя угораздило?

   — На пристани о гвоздь ободрался, — ответил за Ваню Макарка.

Варя заметила пятно крови на сорочке.

   — И поранился, бедный! Веди-ка в байну его, — велела она брату, — там вода в кадке тёплая ещё. Я сейчас. — Она отошла к забору и, наклонившись, принялась выбирать листья подорожника что посвежее.

Макарка провёл Ваню между грядками в конец двора, где за сенником приютилась крохотная банька.

   — Сейчас Варюха мигом всё сделат, — пообещал он. — Сымай одёжу, а я пока воды тётке натаскаю — просила.

Ваня шагнул в предбанник, очень низкий и тесный. Пахло здесь не привычным берёзовым запахом, как в их домашней бане, а какой-то прелостью, как давеча в избе. На грубой лавке стояла небольшая кадка. Он пальцем потрогал тепловатую воду.

   — Ты чего ж одёжу не снял? — сказала вошедшая с пучком подорожника Варя.

Ваня стянул с себя кафтан и протянул ей.

   — И рубаху сымай, застираю. Дай-ка помогу, подыми руки-то. — Она быстро и ловко помогла ему снять через голову сорочку и воскликнула, увидев струйку запёкшейся крови: — Ишь поранился, да разве ж можно так! Крови-то вниз натекло! А ну погоди-ка!

Варя опустилась на колени, сняла с него сапожки и, ловко развязав поясок, сдёрнула порты. Ваня даже ахнуть не успел и быстро отвернулся, стесняясь.

   — Глупенький! — засмеялась Варя. — Не видала будто я вашего добра! Стой смирно.

Она макнула в кадку тряпочку и принялась осторожно протирать его левый бок и бедро.

   — Вот так, — приговаривала Варя, поглаживая его свободной правой ладонью. — Кожа-то нежная, будто у деушки! Деушка-то есть у тебя? Уж, верно, есть, как не быть, большой уж. Ну-ка? И впрямь большой... Ой, да и растёт!