Участник Крымской войны А. А. Александровский, обер-офицер 31-й Гжатской дружины Государственного подвижного ополчения в форме образца 1855 года
Дагеротип, Киев, октябрь 1855 года. Коллекция О. А. Хорошиловой
Война все шла, и не было ей конца. Русские войска, истощенные осенними боями 1854 года, держались изо всех сил, но англичане, французы, турки и сардинцы проявляли завидное упорство в своем желании овладеть Севастополем. В нашей армии не хватало офицеров и нижних чинов. Потери пришлось восполнять плохо обученными ратниками. 29 января 1855 года император Николай I издал манифест о Государственном подвижном ополчении, которое, как было указано, «призывалось по чрезвычайным обстоятельствам на службу временную для защиты Веры, Престола и Отечества»[143]. Право в него вступать имели все сословия, кроме купцов, плативших подушную подать. Ополчение состояло из дружин четырехротного состава по 1018 ратников и 19 офицеров в каждой[144]. Им придумали особую форму на основе мужицких ополченческих костюмов победоносной и популярной Отечественной войны 1812 года. Военное министерство и лично император явно надеялись укрепить этой аллюзией патриотические чувства. Ратники надели армяки и шаровары из серого крестьянского сукна, серые фуражки с козырьком и ополченским крестом из желтой латуни, кожаные кушаки «из сыромятного ремня, шириной в полтора вершка, на железной пряжке»[145], а также полушубки, рукавицы и длинные русские сапоги. Урядники отличались золотым галуном на воротнике. Бороды и усы не брили. Кадровые нижние чины, выполнявшие обязанности инструкторов, бороды брили и носили усы.
Офицерская форма была схожей: шаровары, фуражка и армяк из серого фабрикантского сукна, кушак красный суконный, высокие русские сапоги со многими складками, золотые эполеты с номером дружины в центре поля. Вооружены были обыкновенной пехотной полусаблей на черной лакированной портупее. Офицеры брили бороды, носили усы, но имели право стричься, как ратники, на крестьянский манер.
Летом 1855 года собранные 78 дружин первого призыва отправились на театр военных действий, но реальное участие в обороне Севастополя приняли единицы. Основная масса добралась до Крыма тогда, когда город уже находился в руках неприятеля.
Официальная пресса приветствовала формирование ополчения. Иначе и не могла. Только и было разговоров о единении царя и народа, о патриотических настроениях и слезах гордости за государя и христолюбивое воинство. Эти возвышенные чувства разделяли славянофилы: они записывались в ополчение и с большим удовольствием перевоплощались в деревенских мужиков. Один из них, Юрий Самарин[146], уверял, что после окончания войны офицерам, служившим в ополчении, непременно оставят бороды, право на которые они мужественно завоевали в Крыму. В этом новом амплуа, обросшие и огрубевшие, они будут отстаивать идеи панславизма.
Но так считали не все. «Эти люди противны мне, как гробы. Кровь севастопольских защитников недаром пролилась и послужила украшению лиц Аксаковых, Самариных и братии», – иронизировал Тимофей Грановский[147].
Он же в известном письме Константину Кавелину[148] сообщал об отсутствии патриотизма и корыстных дворянах, откупавшихся от выборов в ополчение[149]. Солидарная с ним Вера Аксакова[150] выразилась жестче: «Никто из порядочных людей не хотел идти в московское ополчение»[151].
Модные костюмы для мальчиков: слева – «Ополченец», справа – «Стрелок императорской фамилии»
1855. Коллекция О. А. Хорошиловой
Как бы то ни было, мода в тот период была явно на стороне ура-патриотического большинства. Едва разнеслись вести о формировании ополчения, в магазинах и на страницах светских журналов появились подробные описания новинки – костюма «Ополчение» для мальчиков 5-10 лет. «Весь из тонкого серого сукна; панталончики могут быть из тика и других летних материй; кушак красный – шелковый или шерстяной; сапоги высокие, русские; под кафтанчик нужно красную русскую рубашку с косым бортом»[152].
Эти наряды предлагал, в частности, ловкий столичный делец Баскаков, владелец известного петербургского магазина детской одежды (по Большой Садовой улице, в доме Ильина). У него продавались всевозможные варианты военно-патриотических нарядов, и уже летом, когда ополчение приближалось к Крыму, на петербургских улицах «появилось множество маленьких ратников в серых кафтанчиках и фуражках, в красных кушаках и высоких русских сапогах – это настоящий и совершенный костюм ополчения»[153]. Дело пошло. Баскаков богател. Заказы летели к нему со всех концов империи. Осенью 1855 года обозреватель мод сообщал: «Мы слышали, что господин Баскаков должен был увеличить деятельность своих мастерских, вследствие огромного числа заказов, поступающих ныне к нему – не только от столичных жителей, но и из самых отдаленных мест»[154].
Ополченской атрибутикой вдохновлялись не только портные, но и ювелиры. В конце войны и сразу после нее в моду вошли своеобразные женские позолоченные броши в форме ополченского креста. Дамы крепили их к лифу платья или у воротника – на манер шейного ордена. Это украшение отчетливо видно на дагеротипном портрете Марии Трофимовны Пашковой.
Баскаков и многие другие столичные и московские портные, владельцы модных магазинов отлично заработали на патриотизме во время Крымской войны. Причиной финансового успеха были антиевропейские, и в особенности антифранцузские, настроения, обострившиеся осенью 1854 года, после Альминского поражения[155] и начала осады Севастополя. Тогда лишь ленивый не сочинял памфлетов против союзных войск, наглых англичан и французов-бонапартистов, вероломно напавших на страдалицу-Русь. «Понятно Англии кичливое волненье:/ Народный русский дух немного ей знаком, / Она не видела Полтавского сраженья,/ И чужды ей наш снег и Бородинский гром», – предупреждал поэт Никитин британскую армию Раглана. Поэт Алферьев грозил эпистолярным кулаком молодцам Наполеона III: «Если дядюшка бесславно/ Из Руси вернулся вспять,/ Так племяннику подавно/ И в дали несдобровать».
Ура-патриоты, подбадриваемые правительственной прессой, били себя в грудь и кричали о том, что готовы прожить и вовсе без Европы, что в России всему найдется замена – и сукну, и железу, и красному бордоскому вину. Федор Глинка[156] тогда сочинил стихотворение «Кто кому нужнее», перечислив, между прочим, все то, что русские модники закупали в Англии и во Франции и от чего готовы были мужественно отказаться: «Не нужны сукна нам и вата/ И ваша байка не нужна:/ Сошьем мундир мы для солдата/ И из домашнего сукна./ Не нужны портера, араки:/ Мы дома пива наварим/ Да вас самих же после драки/ Опохмелиться пригласим./ И в высылке духов французских/ Не просим ваших мы услуг:/ Европа нюхала у русских/ Национальный крепкий дух». В том же стихотворении поэт предупреждал англо-французов о том, что, начав войну с Россией, они рискуют оказаться голодными и раздетыми: «Но вы подумали ли это:/ Хоть дивен ваш заморский край,/ Однако ж в будущее лето/ Каков там будет урожай?/ На грудах бархату и шелку/ Как станет на брюхе бурлить,/ Чтоб зубы не пришлось на полку/ Вам хоть на время положить!»
