Теперь Йоши-Себеру требовался всего лишь ритуальный кинжал бусанчи. Никакой магии — просто чистая, благородная сталь, достойная пронзить сердце принца Янакато и тем самым выпустить из тела его душу, не ставшую добычей Кабаина, но всё равно едва ли достойную оказаться в Хашисане.

Йоши-Себер вспомнил о мерах, которые некогда предпринял на случай, если бы Повелитель Демонов решил его надуть. Он всё ещё мог воспользоваться ими. Если бы не решил идти дорогой чести, разумеется. Впрочем, искушение было велико… Особенно с учётом того, что в его душе вновь поселилась любовь к Миоке. Ещё недавно его интересовала лишь месть, теперь же…

Йоши-Себер натянул поводья и бросил взгляд туда, где над грушами возвышалась гора Курисама, у подножия которой начинались вырубленные ступеньки, ведущие на плато, где и жил мастер Кэндзи Бенгерида. Ехать осталось совсем недолго.

Когда-то на горе находился один из первых храмов Бруммара, но во время очередной войны там спрятались солдаты, и командир противника, не чтивший богов Янакато, приказал расстрелять обитель из катапульт. С тех пор место считалось священным, ведь там погибло несколько десятков людей, которые были впоследствии объявлены мучениками — хотя умерли вовсе не за веру, а исключительно вследствие того, что от страха сами загнали себя в ловушку. Так или иначе, в течение многих лет на гору совершались паломничества, но затем центр поклонения святыням пантеона Бруммара переместился в столицу империи, и руины храма потеряли былое значение.

На склоне лет поблизости от них поселился Кэндзи Бенгерида. Никто не знал, почему знаменитый мастер выбрал именно это уединённое место. Поговаривали, что его призвал туда сам Бруммар, хотя вероятность, что старик является приверженцем этого относительно молодого культа, казалась ничтожной. Йоши-Себер был уверен, что кузнец верен учению Ксуекин-Лея. Высказывалось также предположение, что оружейник предпочёл удалиться от людей, чтобы полностью посвятить себя своему искусству и достичь в нём невиданного доселе совершенства. Ходили и другие слухи, включая совершенно фантастические. Правды же не знал никто, кроме самого Кэндзи Бенгериды.

Йоши-Себер спешился, привязал лошадь к ближайшему дереву и начал подниматься. Он понимал, что это займёт не меньше часа, а потому переступал со ступеньки на ступеньку не торопясь — берёг силы. Пару раз даже присел передохнуть. В конце концов, «Кто спешит навстречу смерти?» — как писал некогда прославленный поэт Атсуши Канэко.

Наконец, Йоши-Себер оказался на террасе.

Дом Кэндзи Бенгериды стоял в глубине плато, укрытый буками и каштанами. К нему была пристроена большая каменная кузница, перед которой лежали на укрытых холстиной козлах заготовки для будущих мечей. Из массивной трубы струился прозрачный дымок.

Мастер сидел на циновке перед входом в жилище и медитировал. Он был обращён лицом к солнцу и потому не видел Йоши-Себера, но, без всякого сомнения, услышал его шаги. Однако не пошевелился.

Йоши-Себер почтительно остановился поодаль, не желая мешать. Ему самому редко удавалось достичь полной концентрации, но он не раз наблюдал, как учитель Куригато медитировал, и кажется, обретал гармонию. Впрочем, это было до того, как ослеп Гинзабуро. Интересно, смог ли Куригато преодолеть чувство вины и обрести покой на Шиме? Йоши-Себер сел на плоский камень возле лестницы, словно нарочно положенный там для тех, кто устанет, одолев трудный подъём. Он думал о том, как поступить, и не находил ответа. Всё слишком запуталось. Может, ему тоже стоило помедитировать?

Мастер сидел, не двигаясь, ещё около часа. Затем пошевелился и встал. Он был невысок, но широк в плечах, заплетённые в длинную косу волосы спускались до поясницы. Кэндзи Бенгерида медленно развернулся и вперился взглядом в Йоши-Себера. Лицо у него было квадратное, с мощной челюстью и низким лбом, изрезанным морщинами. Борода оканчивалась тонкой косичкой. При виде Йоши-Себера Кэндзи Бенгерида нахмурился и сложил руки, спрятав ладони в широкие рукава.

— Ваше Высочество? — проговорил он звонким голосом, не вязавшимся с его грубой внешностью. — Не думал снова встретиться с вами.

— Мастер Бенгерида, — Йоши-Себер слегка поклонился.

Оружейник ответил ему куда более глубоким поклоном.

— Чем могу служить?

— Мне нужен бусанчи.

Кэндзи Бенгерида приподнял брови, но лишь чуть-чуть.

— Для кого, Ваше Высочество?

Йоши-Себер понимал, что это не праздное любопытство: кузнец должен знать, для кого делает оружие. Предметы, как и деревья или камни, имеют душу. Одни с ней рождаются, другие — обретают в процессе создания.

— Для меня, мастер.

Кэндзи Бенгерида снова поклонился — на этот раз в знак уважения к намерению Йоши-Себера и одновременно — сочувствия. Затем указал на свой дом.

— Прошу вас быть моим гостем.

— Я могу подождать в деревне, пока кинжал будет готов, — сказал Йоши-Себер. — Мне бы не хотелось вас стеснять.

— Для меня будет честью, если Ваше Высочество проведёт некоторое время в моём доме, — ответил Кэндзи Бенгерида. — Если он подходит для Вашего Высочества, разумеется.

— Более чем. Сколько понадобится времени, чтобы сделать кинжал?

— Вы торопитесь, Ваше Высочество?

— Мне бы не хотелось увидеть осень, — ответил Йоши-Себер. — Расставаться с жизнью, когда деревья теряют листья — слишком большое испытание.

— Обещаю, вы успеете умереть до середины лета, — серьёзно сказал оружейник.

Йоши-Себер удовлетворённо кивнул.

— Мой конь остался внизу. Я съезжу в деревню и договорюсь, чтобы о нём позаботились, а затем вернусь с кем-нибудь из местных.

— Как вам будет угодно.

Йоши-Себер поклонился кузнецу и начал спускаться. При мысли, что вскоре придётся снова преодолевать подъём, он поморщился, но делать было нечего. Кедзи Бенгерида оказал ему честь, позволив присутствовать при создании бусанчи, и отказываться было невежливо. Кроме того, Йоши-Себер не хотел общаться в этот последний период своей жизни с людьми. Нужно было осмыслить пройденный путь, подвести итоги и сочинить дзисэй — стихотворение, которое он прочитает перед касишики. Задача непростая, ведь это станет последним, что он скажет миру.

Когда Йоши-Себер вернулся, оружейник уже приступил к работе, и было заметно, что он полон энтузиазма. Должно быть, в последнее время ему нечасто делали заказы: люди предпочитали обходиться теми тулварами, которые можно было изготовить за куда меньшую цену, да и богачи теперь редко оказывались на поле битвы: их оружие служило скорее украшением, нежели тем, что может спасти жизнь и сразить врага.

Йоши-Себер застал кузнеца за выбором заготовки для клинка. Кэндзи Бенгерида стоял на краю скалы и придирчиво рассматривал брусок стали, заставляя солнце играть на нём. Его грубые, покрытые мозолями руки едва касались металла, не столько держа, сколько лаская его.

— Мёртвое станет живым, чтобы отнять жизнь, — проговорил оружейник, когда Йоши-Себер приблизился. — Нечасто клинку удаётся так скоро познать кровь.

— Сколько будет стоить ваша работа? — спросил Йоши-Себер.

— Пятьдесят золотых, Ваше Высочество.

— Это слишком мало для клинка, сделанного таким мастером, как вы, господин Бенгерида.

Оружейник покачал головой.

— Выковать бусанчи для вас, Ваше Высочество, большая честь, — Кэндзи Бенгерида опустил заготовку и повернулся. — Я рад, что на склоне лет удостоился её.

Йоши-Себер поклонился, отдавая должное любезности оружейника, но решил, что непременно щедро вознаградит его сверх названной суммы, благо у него было с собой куда больше денег.

Кинжал был готов в срок. Закончилась первая неделя второго летнего месяца, когда Кэндзи Бенгерида торжественно вручил Йоши-Себеру бусанчи. Это был прекрасный образец оружейного мастерства: многослойная сталь, покрытая ритуальной гравировкой по всей длине, не считая последних двух дюймов слегка изогнутого лезвия, длинная рукоять из слоновой кости и серебра, красный шнур, вставленный в отверстие на «яблоке» и символизировавший удачу (таким образом выражалась надежда на то, что совершающий касишики попадёт в рай).