— Керосиновые бывают, — нетерпеливо напомнил продавец сосисок, — но это к делу не относится. Хозяин… в смысле сам знаешь кто, поручил мне быть вроде как связным…

— У меня нет хозяина, тем более Сам-Знаешь-Кто, — Диме захотелось побыстрее отвязаться от назойливого сосисочника.

И тут загремели выстрелы.

Кто-то стрелял у парадного подъезда.

— Так я и знал! — крикнул продавец сосисок и метнулся в темноту вороньим крылом. — Так я и знал!!! — донеслось из темноты.

Дима очень захотелось убежать подальше. За последние дни выстрелов в его жизни было предостаточно, и он уже испытывал к ним инстинктивную неприязнь.

Но стреляли у самых дверей театра, а там, внутри, находились его друзья. И хотя он, безоруженный, вряд ли мог остановить стрелявшего, выбора, похоже, у него не было.

Что есть духу он бросился вперед.

Но успел пробежать лишь несколько метров, когда почувствовал сильный толчок, словно со всего размаха наткнулся на неподвижную преграду, а потом, спустя еще какое-то мгновение, острую боль в плече. Спотыкаясь, сделал шаг, другой, пока не упал. Он даже не понял, откуда прилетела пуля — то ли от дверей театра, где продолжали греметь выстрелы, то ли из темноты, куда бросился бежать продавец «горячих собак», в смысле — сосисок в тесте…

— Ах вы нары, нары, нары, нары жесткие мои! — пропел «Робин Гуд», привычным движением подложив под голову локоть. — Лепота! Это вам не Бутырка, когда поочереди спать. Провинция!

Люблю сидеть в провинции. Кошарь бы с воли получить, и вся жизть в алмазных брызгах… Да вы устраивайтесь, пацаны, — по свойски предложил он Семену и Ренату, переминающихся с ноги на ногу посреди камеры предварительного содержания. — Местов свободных удивительно много, только вон, одно всего и занято, — он указал на спящего на нарах мужчину. — а то бы вам с интеллигентским рылом непременно у параши досталось бы.

— Чего? — Ренат подошел к нему, взял за ворот, на вытянутой руке, без видимого напряжения, поднял с лавки и держал над полом, пока «Робин Гуд», перебирая в воздухе ногами, не начал задыхаться. — Чего? — переспросил он.

— Пошутил я! — заорал «Робин Гуд». — Шутканул!

Ренат разжал пальцы и «Робин Гуд» рухнул вниз.

— Прямо — и пошутить нельзя, — проканючил он. — Законов таких нет, чтобы с товарищами нельзя было пошутковать.

— Да перестаньте вы! — одернул его Семен. — Хватит вязаться ко всем!

— Все, молчу, молчу, — «Робин Гуд» поднял вверх обе руки. Его хватило минут на десять. В течение этого времени было слышно, как кряхтит Ренат, пытаясь устроиться поудобнее на жесткой шконке, и вздыхает, сидя на краешке нар, Семен. Он же первым и нарушил тишину:

— Нас ведь не имеют право задерживать больше чем на три часа? — спросил он, ни к кому не обращаясь.

— Ага, — поддакнул «Робин Гуд». — И по почкам бить нас нельзя. Однако…

— Что — однако?

— Сам видел, какой шухер начался? Ясное дело — утром целый автомобиль людей угрохали, ночью — мента и бизнесмена заодно. Такое дело раскрывать надо, а то полетят погоны шелестя, как листья с ясеня…

— Но мы-то при чем? Не мы же убивали? Наоборот, это нас хотят убить, — Семен замолчал, и подозрительно оглядел сокамерников в том числе и незнакомого им сладко посапывающего ухоженного джентльмена в дорогом адидасовском спортивном костюме.

За все время мужик в спортивной одежде даже не пошевелился.

— Нет, ну — максимум три дня? — с надеждой спросил Семен.

— А адвокат нам положен?

— Я сейчас объясню, что нам положено, — с готовностью предложил «Робин Гуд». — Все убийства на нас спишут. Вот что нам положено, за штанину вложено.

— Как это спишут? Я не собираюсь себя виновным признавать.

— Твои проблемы, — «Робин Гуд» пожал плечами. — Сначала бить будут, потом в пресс-камеру сунут, где, не исключаю, изнасилуют с особым цинизмом, — буднично перечислил он. — Изнасилуют, вероятно, несколько человек. И, знаете, господа удавы, почему они с вами так поступят? Вы — люди гордые. В том смысле, что людьми себя считаете. Вроде как — мы налоги платим, спим спокойно, законов не нарушаем, разве что дорогу в неположенном месте изредка перебежим… А посему — милиция должна нас охранять, в том смысле, что работать на нас, честных обывателей. Да ни хера они вам не должны! Они своему начальству должны, а не вам. И от вашего упорства, господа, вашей гордости, напрямую зависит их личное благополучие. Нет, я во всем сознаюсь, что не спросят, — заключил он. — Раз попал в мясорубку, прикинься фаршем. А там, глядишь, годика через полтора-два, когда до суда дело доведут, оно и развалится — за недостаточностью улик. Или недоказанностью преступления.

Главное — адвоката найти, который в суде свои концы имеет…

Кто имеет, тот и разумеет.

— Я не доживу до суда, — тихо признался Семен.

Настолько тихо и искренне, что Ренат резко поднял голову, а человек в спортивном костюме неожиданно проснулся.

— Да брось ты, кореш, — всплеснул руками «Робин Гуд». — Я тебя научу, как вести, и все «хоккей» будет. Главное в тюремной жизни — гигиена. И чисто физическая, и моральная. Чтоб от тебя не воняло. Ну и, конечно, как сказал классик, не верь, не бойся, не проси… Сдохни, а не охни.

— Я не боюсь, я не из-за тюрьмы не доживу… — начал Семен, и уже собирался продолжить, как вдруг, вместо слов, только беззвучно несколько раз открыл и закрыл рот, словно зевнул, лицо его приобрело синюшный оттенок, и он свалился на пол.

— Сэм, что с тобой! — к нему кинулся Ренат.

Семен не подавал признаков жизни.

В ноздри впивался запах мочи, грязного белья и немытого человеческого тела. Дима попытался приподняться, но от острой боли закружилась голова, и он на мгновение «провалился». Когда пришел в себя, почувствовал, что сверху навалился кто-то дурно пахнущий, и, зажимая вонючими ладонями ему рот, шепчет:

— Тихо, дядя. Тут «мусор» бешенный, он тебя убьет, если услышит.

Дима понял, что он лежит внутри здоровенной коробки, в какие пакуют холодильники, а рот ему зажимает подросток. В темноте театральной площади, за картонной стенкой, отделявшей его от действительности, слышался нервный разговор, потом разговор смолк.

— Эй! — Дима почувствовал, как его за ноги выволокли из коробки, где он прятался, и снова потерял сознание.

— Человек помирает, человек помирает! — заголосил «Робин Гуд» и принялся колотить кулаками по железной двери. После некоторого раздумья сокамерник в дорогом спортивном костюме решил проснуться и присоединился к «Робин Гуду».

Ренат тем временем сидел на корточках рядом с Семеном, подложив ладонь тому под затылок.

То ли удары кулаком о дверь сокамерника в «адидасе» оказались громче, то ли вдвоем им удалось произвести больше шума, но вскорости в коридоре послышался окрик:

— Отойти от двери! Все к стене, чтоб видел!

Дверь приоткрылась, в образовавшейся щели появилась рука, которая подергала, проверяя, решетку, которая, помимо двери, преграждала выход из камеры.

Привычным движением Адидас подошел к стене камеры, поднял вверх руки, развернув кисти наружу так, чтобы было видно — в них он ничего не сжимает. После некоторого замешательства остальные сокамерники последовали его примеру, только Семен остался лежать на полу.

— А этот?! — крикнули через решетку. И с издевкой уточнили, — Особое «Приглашение» нужно?

— Умер человек, — сообщил Адидас. — Уже — «пригласили»…

— Эта… Того… — в коридоре возникло замешательство, но потом грозный окрик приказал всем оставаться с поднятыми руками — лицом к стене. После окрика замешательство продолжилось.

— Передай куму, — произнес Адидас каким-то особым тоном, — пусть к лепилам мужика оттащит. Может, еще не совсем человек деревянный пиджак примерил.

— Еще не встретился со своей собакой, — неожиданно робко поправил «Робин Гуд».

— Какой еще собакой? — не понял Ренат. — При чем здесь собака? — недоуменно переспросил он.