Единственная надежда — сержант Леха. Своих детей у капитана не было, и Алешка из соседнего подъезда казался ему продолжателем дела, вроде как учеником, которому он передаст секреты мастерства. Вроде… вроде, как Страдивари, расскажет про свои скрипки. А пока пусть Леха улицы потопчет, — думал капитан, — оперативного опыта наберется. Время настанет, мы его дальше учиться пошлем. Еще посмотрим, кто раньше: Голиков, или Леха полковником станет…

А может, вовсе не в передаче тайн мастерства закавыка, а в том, что до армии Комаров был влюблен в красивую девочку Нину из соседнего двора. Но Нина из армии его не дождалась, как это часто случается с красивыми девочками, и когда Комаров демобилизовался, она была уже замужем и с сыном Алешкой.

Опять посторонние мысли отвлекли капитана.

«Посижу-ка я машине, — решил он для себя. — Вход в театр — как на ладони. Сержант молодой, зеленый, да и напарник у него — одного поля ягода. А вот если что затевается, мне отсюда полный обзор и преимущество, как на главенствующей высоте».

Когда Алешка подрос, отслужил, он сам попросил дядю Колю устроить его работать в милицию.

Рядом, почти бесшумно, остановилась иномарка. Из нее вылез пассажир и направился к «козлу», в котором сидел капитан. Комаров узнал директора Саидова.

— Родной милиции! — Джабраил Саидов шутливо взял под несуществующий козырек. — Охраняем?

— А то, — согласился капитан.

— Дядя Коля, ты меня с детства знаешь…

— Я весь город знаю. И половину его — с детства.

— Капитан, мне с теми «актерами», которых в театре держат, поговорить надо.

— Поговори, — капитна пожал плечами. — Они, насколько я в курсе, по-русски разумеют, так что тебе переводчик не надобен.

— Дядя Коля, мне срочно надо. Пойми, эти люди опасны. Сами по себе — неопасны, но у них может находиться то, что разнесет весь город.

— Взрывчатка? — встрепенулся капитан.

— Покруче. Документы. Из-за этих документов сцепится, как на собачьей свадьбе, весь наш крутяк. Мочить начнут направо и налево. Бойня будет, дядя Коля. Вот я и хочу успеть договориться, потому что договариваться лучше, чем воевать.

— Звони начальству. Разрешат — встречайся. Я здесь случайно оказался, мотор заглох, — капитан вздохнул оттого, что приходится врать. — Не мое дежурство.

— Дядя Коля, разве ты не понял: начальство тоже в деле. Помоги, а? У тебя ж авторитет. Не знаю, кто их там охраняет сейчас, но тебя любой из ментов пропустит. Ты ведь у нас, — директор завода улыбнулся, — главнее меня, главнее мэра. Потому что тебя уважают. И любят.

— Не проси, — капитан отрицательно замотал головой.

— Дядя Коля, ты мне всегда помогал! Помнишь, я пацаном стекло мячом разбил, так ты за это стекло сам заплатил. Потому что если б отцу штраф принесли, он бы меня порол три дня.

— Не надо про отца плохо, царство ему небесное, пусть даже ваше, мусульманское, — строго сказал капитан. — Помню, перед двадцатым партсъездом нам вместе грамоты вручали. Мне — как лучшему участковому, а ему — как ударнику труда.

— А теперь бы ему, как лицу кавказской национальности… Дядя Коля, так ты поможешь, или нет?

— Чья машина?

— Моя машина, — директор недоуменно оглянулся на иномарку за спиной. — А чья же еще?

— Нет, не эта. Вон, видишь, морда торчит из переулка? Узнаю, узнаю, хоть номер и не видать, но этот разбитый подфарник я вовек не забуду. Это когда водитель спьяну на детскую площадку въехал, а его «отмазали» после. Помощник мэра на этой машине ездит, поверь мне…

— Слетаются вороны, — хмуро заметил директор. — Надо успеть.

— Ладно, пойдем, — капитан открыл дверцу. — Попробую тебе помочь.

— Дядя Коля, я тебе обязан…

— Не мне, не мне. Алешка счас дежурит, сержант, может помнишь его, хотя он и младше тебя. Вот ты и станешь потом ему, когда он дальше учиться пойдет, стипендию платить. Пя-ять лет!

— у капитан засмеялся. — Как по статье…

— На высшее образование денег не жалко, — и директор засмеялся тоже.

Сержант милиции очень любил фрикадельки. Некоторые просто любят фрикадельки, а он — очень. Развернув пакет, который принес капитан Комаров, он увидел, что бутерброд был с фрикадельками.

В только что заваренный чай он положил шесть кубиков сахара. Сержант любил не только фрикадельки, но и сладкое.

— Умирает, умирает! — вниз по широкой лестнице, перепрыгивая через ступеньки, сбежал рыжий мужичок.

Один из той компании, которую ему необходимо было охранять.

Фрикаделька застряла в горле.

— Кто там еще умирает? — спросил сержант милиции, откашливаясь фрикаделькой. — Тихо, спокойно, — попытался он обуздать эмоции субъекта.

— Мой друг, ему плохо! Надо срочно вызвать скорую помощь… — Это который друг? — наморщил лоб сержант. — Который худой и длинноволосый?

— Нет, другой…

— А, толстый татарин…

— Да какая вам разница — толстый он или татарин? — возмутился Семен. — Надо срочно вызвать врачей!

Отрываться от фрикаделек сержанту очень не хотелось, но напарник, как назло, куда-то отлучился. Сказал, что пойдет, проверит здание, а сам теперь, наверняка, где-нибудь дрыхнет.

— Я потому спрашиваю, толстый он или худой, — нашелся сержант, — чтобы знать, сколько санитаров потребуется его выносить. Татарина — уж никак не меньше четырех человек поднять смогут…

— Маразм какой-то.

— Вы, гражданин, поосторожнее со словами, — озлобился сержант. — Я при исполнении, а не маразм какой-то.

Нарочито медленно он доел фрикадельки, запил чаем, а уж после передал по рации, что одному из подопечных потребовался врач.

Врача пообещали прислать.

— Пойдем, посмотрим, что там с твоим другом, — вздохнул сержант и стряхнул крошки с подбородка.

— Вас ведь охранять поставили, а не сторожить нас, — возмущенно пробормотал Семен.

Он побаивался этого двадцатилетнего паренька с пустыми глазами и автоматом на груди.

«Дали бы мне в таком возрасте оружие и неограниченную власть над людьми, у меня бы тоже стал такой взгляд, — убеждал себя Семен, пока они шли в зрительный зал. Фашисты тоже были по большей части двадцатилетние и с автоматами».

— Подожди, а где остальные? — недоумевающе спросил сержант, увидев лишь Рената, лежащего на спине, и очкарика, который делал вид, что щупает пульс.

Они расположились на сцене театра.

— Вы — врач? — очкарик уставился на милиционера.

— Я?.. — он несколько озадачился. — Разве похож?

— Необходимо сделать укол прямо в сердце, а иначе он откинет копыта, — продолжал очкарик наглым голосом. — Справитесь?

— Я…

— Ну да, прямо в сердце, — снова уточнил очкарик. — Резко так, одним движением, как ножом ударить.

— Только в кино такое видел, — признался сержант растерянно. — «Криминальное чтиво» называется.

— В кино все видели, — покачал головой «Робин Гуд». — Тогда где же врач?

— А вот и они, — облегченно вздохнул милиционер, услышав, как хлопнула парадная дверь.

И прогремел выстрел.

Сержант побежал.

Он бежал по проходу между рядами кресел к выходу из зала, а за первым выстрелом последовал второй и третий…

Поперек входа в театр, там, где в лучшие времена стояла перед премьерой билетерша, лежал человек в форме милиционера. Ногами он упирался в дверь, мешая ей закрыться.

— Товарищ капитан! — сержант на мгновение склонился над ним. — Дядя Коля, — по-детски испугано позвал он…

Капитан молчал, только еще блестел в свете электрической лампы мертвый глаз. На месте другой глазницы зияло пулевое отверстие.

— Убью! — заорал сержант, выбегая на улицу.

Площадь перед театром просматривалась даже ночью, в свете оставшихся целыми фонарей. Сообщество нищих, устроившее жилище из коробок в чаше неработающего фонтана, металось длинными тенями.

— Где?! — задыхаясь не от бега, а от ненависти, спросил сержант.

Бомжара только закрыл голову руками, сидя на корточках. Что-то отдаленно похожее на женщину спряталось в коробку из-под холодильника «Стинол». Целая орава чумазых детей, округлив от страха рты, смотрела на сержанта.