К финалу деревенского рейда Квакин подошел вот с каким результатом.

Он разработал несколько вариантов плана, согласно которому собирался занять Чисто-место.

У него прибавиось два десятка бойцов - из гороского отряда и из деревенских.

У него собралось почти пять десятков рабочих, которым он обещал по курице за неделю работы - плата едва ли не королевская.

Деревенские же сдали ему разведчиков, которых городские власти послали выяснить судьбу обоих не вернувшихся в город отрядов. Независимо друг от друга сданные сообщили, что городом постепенно овладевает тихая паника. Три небывалых события - исчезновение двух отрядов и убийство стражников - привели к объявлению осадного положения. Никто, впрочем, не знал, что надо в таком положении делать, ибо объявлялось оно впервые за несколько сотен лет. Посему просто закрыли ворота и превали всякое сообщение с внешним миром. Не считая посылки разведчиков, разумеется.

Убедившись, что вне города нет никаких войск, Квакин перенес свою ставку в ближайшую к Чисто-место деревню. От нее до города было меньше часа ходьбы.

С этого начался штурм.

Почти две недели квакинские землекопы уподоблялись хрестмоатийной свинье, обосновавшейся под дубом вековым с той лишь целью, чтобы рылом своим подрывать его корни. Роль дуба играл холм над местом, где речка-вонючка выносила свои сокровища из-под задниц горожан.

Потом под крики разбегающихся рабочих подрытый холм пополз в реку, и завалил ее вместе с отверстием в городской стене, из коего вытекала она.

После сего трудового подвига Квакин мог временно не заниматься ничем, непосредственно связанным с городом. Процесс, запущенный им вследствие запруждения речки-вонючки, в понукании не нуждался.

Город, построенный на реке, находился на самом низком месте в долине - ведь именно самым низким местом река и течет. Несокрушимые его стены представляли собой как бы огромный унитаз, внизу которого протекала вода, а сверху в нее падало дерьмо.

Но вода теперь не вытекала из унитаза. И уровень ее в унитазе, понятно, стал повышаться.

Драматические детали этих событий стали вскоре известны компаньонам в подробностях.

Сперва жители ничего на заметили. Холм подрывали так, что с городских стен этого не было видно - ночами, при свете едва видимых факелов. Жители видели, что где-то кто-то светит. Но с факелами вокруг городских стен люди Квакина ходили много - для отвлечения внимания. Так что запруждение судьбо- и говно-носной реки первыми обнаружили смотрители складов стратегических запасов еды - склады находилсь на большой глубине, ради отдаления от внешнего зноя. В одно прекрасное утро, спустившись в свои заведения, они обнаружили, что из-под дверей в коридоры вытекает неаппетитно пахнущая жидкость. Открытые двери явили им картину, достойную кисти лучших городских живописцев, прославившихся изображением величайших эпизодов истории Чисто-место: вся еда плавала в бассейнах с дерьмом.

В мистическом ужасе смотрители складов бросились к своим боссам, но те даже не смогли проверить их донесения - к моменту их появления уровень дерьма поднялся выше уровня стратегических складов. Нескольким бойцам приказали нырнуть и доложить об увиденном. Но никто ничего не доложил, потому что не вынырнул.

Впрочем, куда больше гибели стратегической жрачки самых главных боссов поразило другое известие: затопило тайные подземные ходы, которые для того и были когла-то прорыты, чтобы боссы самые главные могли в случае полного капута покинуть город тайно от всех.

Дальнейшие геморрои связаны были с тем, что город представлял собой плотину на пути течения речки-вонючки. Будь это не так, уровень дерьма в городе не поднялся бы выше уровня реки. Это тоже было бы плохо - но все же не так.

Теперь выше города постепенно образовывалось водохранилище, уровень которого все рос и рос. И когда он поднялся выше уровня улиц, город стал, по выраженю Квакина, "Венецией на говне". Потом вода стала все-таки обтекать город и рост уровня говна прекратился, но катастрофа уже наступила.

Почти вся страегическая еда, как было сказано выше, смешалась с едой ранее употребленной еще в самом начале излагаемых событий.

Затопило улицы, и за неимением лодок, премещение по городу сделалось невозможным.

Затопило колодцы, и в городе не стало - исключая скромные личные запасы - чистой воды. Правда, ее пытались черпать из водохранилища. Но люди Квакина, соорудив плоты, препятствовали этому днем и ночью.

Перекрыв все входы для врагов, город утопал в том единственном, что он мог дать окружающему его миру.

К этому времени Квакин готов был начать переговоры.

К переговорам Квакин подготовился основательно.

Для успеха таковых он полагал необходимым наличие свиты и армии.

Свиту Квакину составили Пинок, Долбила, Четвертак и еще несколько особо доверенных лиц второго, так сказать, уровня значимости.

Только сам Квакин и Пинок могли сыграть роль чего-то совершенно загадочного и непонятного - в первую очередь потому, что могли по-нездешнему одеться и говорить меж собой на нездешнем языке. Но и прочих людей из свиты надо было представить максимально не сдешними.

С этой целью Квакин приказал найти в деревнях лучших портних, и пошить свите одежку. Так как Квакин явился во главе армии, одежкой такой долна быть форма.

Местные не могли похвастаться разнообразьем одежды. Телки носили что-то наподобие сарафанов. Чуваки - длинные штаны и рубахи навыпуск. Ничего другого в жарком климате и не требовалось. Однако старейшины в деревнях и всякие начальники выше среднего носили поверх рубах и штанов какие-то халаты. Вся одежда делалась из некрашеного хлопка. Посему в качестве знаков различия использовались всякие побрякушки, либо к ней пришивавшиеся, либо носимые на шее. Ходить в халате поверх рубах и портков при температуре около плюс тридцати казалось Квакину крайне противно. От тех, кто так делал, неизменно пахло гораздо хуже, чем от низового начальства и тружеников полей. Возможно, в этом и был смысл - запах такой от рядового эгрибота никто терпеть бы не стал, а от высокого начальства - приходилось.

Сыграть что-то похожее на запахогенный престиж компаньоны могли - у них были куртки.

Для свиты же пришлось придумывать понты специально.

Квакин приказал пошить им форму, состоящую из штанов и рубах, совершенно, разумеется, одинаковых, и имеющих кучу карманов. Местные совершенно не использовали карманы, - возможно потому, что носить в них было особенно нечего. Рубахи отличия ради засовывались в штаны, а штаны держались на широких кожаных ремнях. Это тоже было нетрадиционно - местные подпоясывалист веревками. Еще местные носили шляпы, плетеные из какой-то соломы. Вместо такой фигни Квакин приказал пошить панамы-афганки. Некоторое количество разнообразной нашиваемой фурнитуры быстро соорудили деревенские кузнецы. А копаньоны покрасили ее в золотой цвет - в Ставке нашлось несколько баллончиков с краской.

Квакин решил было идти на переговоры в панаме, но вдруг вспомнил, что есть на свете такая вещь, как треуголка. И ему с Пинком изготовили две треуголки, из отличной свинячьей кожи, а компаньоны покрасили их в черный цвет.

Но главный понт свиты состоял в халатах, которые простирали в машине вместе с новыми, но очень дешевыми пинковскими джинсами. В результате халаты преобрели голубоватый оттенок, совершенно в сдешних краях невиданный и загадочный до офигения.

Армию тоже одели свитообразно, только карманов пришили поменьше. Чем выше был ранг служащего, тем больше было на его форме карманов.

Однако, с армией было все же не все в порядке - уж слишком она была малочисленной. После деревенского рейда и пленения остатков городского отряда в квакинской армии служало пятьдесят человек. Но это явно не хватало для сил, пришедших навести порядок на целом уровне.