– Уж больно он красив, – сказала она, надевая его на палец, – много сто́ит! Зачем тратишь столько денег. Они детям нужнее.

Святая неделя прошла как один день, и свадьба была назначена на Красной горке.

Оделась Маша в свое белое кисейное платье и горько заплакала, прощаясь с матерью, принимая ее благословение. Пришел Митя, принес ей от отца букет цветов и белые цветы для украшения волос. Она приколола их к своей густой и пышной косе и отправилась в приходскую церковь пешком, так как церковь находилась в двух шагах от дома.

Там ожидал ее Николай Николаевич, окруженный детьми. Старый священник, духовник Маши, обвенчал их. Горячо молилась Маша и просила Бога дать ей разум и силу воспитать детей своего мужа и составить его счастье.

Так вошла Маша в дом Николая Николаевича и принялась за дело умеючи и потихоньку. С детьми хлопот у нее не было: они ее любили и охотно слушались. Одна Анюта не покорялась ей, но Маша скоро поняла ее характер и настаивала кротко, с лаской и добрыми словами. Анюта крепко полюбила Машу и из любви уступала ей. Бывало, закапризничает Анюта, а Маша поглядит на нее добрыми глазами, покачает головой – и стихнет Анюта. Анюта вспылит, слова так и бегут, так и сыплются, а Маша выслушает ее внимательно молча и скажет:

– Ты все сказала?

– Все.

– Ну, теперь выслушай и меня, – тогда Маша принималась говорить разумно и ласково, и, если ей не удавалось уговорить Анюту, она прибавляла:

– Не огорчай меня и папочку. И Анюта переставала спорить.

Не так-то легко было сладить с распущенной и избалованной прислугой. Но Маша через три месяца сладила и с этим. Самых ленивых уволили, осталась старая няня, с которой Маша обращалась ласково, ничего ей не приказывала, но всегда просила и твердо на своем желании настаивала. Она через Дарью-няню нашла другую кухарку, новую горничную и работящего дворника; перевела от маменьки в свой новый двор кур и поместила их у себя, в новом курятнике. В доме и хозяйстве, даже в саду и огороде скоро все пришло в надлежащий порядок. За мужем Маша заботливо ухаживала, и зажили они счастливо.

Не теряя времени, Маша стала учить девочек тому, что сама знала: и арифметике, и правильно читать и писать по-русски, и Священной истории, и рукоделиям, к которым Агаша не только была способна, но и пристрастилась, а Анюта терпеть не могла и всегда так устраивала, что другие девочки вяжут или шьют, а она читает. Маша учила девочек шить и вязать, Агаша даже скоро выучилась штопать.

– Это дело в хозяйстве необходимое, а все эти канвовые работы – только денежный перевод, – говорила Маша, – да и времени у меня на это нет. Это выдумано для богатых, чтобы время коротать.

– Разве мы бедные? – спрашивала Лида.

– Благодарение Богу, нет, но мы и не богатые. Вам надо знать всякое домашнее дело, полезное рукоделье.

И Маша сама детей обшивала, то есть сама шила им и белье, и платье, и Агаша вскоре оказалась хорошей ей помощницей. Наступили каникулы, и счастью детей и веселости Маши конца не было. Начались длинные прогулки, полдники в лесу, катания на лодке, громкий говор и смех, собирание грибов в бору, трав на лугу и цветов в поле.

Маша была охотница до всего этого. Она сушила травы, отбирала их: какие целительные – для домашнего обихода, а какие красивые – для украшения комнат. Она делала из длинных трав и высоких султанов букеты и ставила их в вазы по всему дому. И что за чудесные это были букеты! Травки такие тоненькие, всякого сорта и разной формы, хотя и пожелтевшие, но все же прекрасные. Всю зиму напоминали они о весне и лете.

Особенно любила Маша уходить с детьми в теплый летний вечер на берег Оки, переправляться в лодке на другую сторону и, погуляв по опушке бора, набрав грибов, возвращаться к реке, садиться на берег, распевая народные песни, которых Маша знала множество и которым она научила детей. Мальчики принимались за работу. Они натаскивали хвороста и сухого ельника из бора и раскладывали костер на самом берегу Оки на сухом песке. Маша вынимала из корзины небольшую сковородку, кусок масла и принималась жарить собранные грибы. И никогда никакой роскошный обед не мог быть так приятен, как этот ужин у веселого огня, на берегу быстрой Оки, при лунном свете, тихим теплым летним вечером. Смех и говор, говор и смех оглашали вечерний воздух, а когда надо было, наконец, идти домой, то подымались они все не вдруг – так не хотелось им оставить свою стоянку – и шли, распевая хором русские песни.

Маша научила их петь согласно, не фальшивя и без писка. Слух у нее был замечательный. Больше всего дети любили петь хором:

Или другую, веселую:

И заслышав их издали, выходил к ним папочка, и они все окружали его и рассказывали ему взапуски свои похождения на дальней прогулке. Маша, как и дети, звала мужа папочкой. И она с жаром и смехом рассказывала ему, как Анюта прозевала целую семью боровиков, а она сама, Маша, в одном месте на круг двадцать боровиков нашла.

– Да и я нашла, – кричала Агаша.

– И я, и я, – подхватывали другие девочки.

– Гляди, папочка, завтра сделаем тебе тушеные грибы, – говорила Агаша, становившаяся все более домовитой.

– Погодите, – замечала Маша, – сперва мы посолим и отварим лучшие грибы впрок, а остальные уж к столу пойдут.

На другой день все садились на крыльце, чистили и отбирали грибы, чтобы потом их сушить, отваривать и солить.

Маша была мастерица солить и заготавливать грибы, и делала это с удовольствием – и для себя, и для маменьки, да так много, что их хватало на всю зиму. Но лишь только каникулы кончались, как все принимались за дело: девочки учились, а Маша работала. К матери она ходила аккуратно каждое утро, и вообще все шло хорошо. Маша была счастлива, и все около нее становились гораздо счастливее. Даже прислуга была счастлива.

Маша смотрела за порядком и требовала его от всех, но и сама не забывала заботиться о других. Люди, ей служившие, были всегда накормлены, чисто одеты, и она принимала в их судьбе самое живое участие. Заболевал ли кто – она заботливо лечила его домашними средствами или посылала за доктором, когда болезнь оказывалась серьезной; горе ли было какое – она помогала, если не деньгами, которых у нее часто едва хватало на необходимое, то добрым, ласковым словом и утешением. Самая важная черта в характере Маши была ее необычайная доброта и неистощимая веселость. За эту доброту и за эту веселость так горячо и любили Машу все, кто ее знал.

В жизни Маши было только счастье, одно солнце, но и на Солнце есть пятна, и у молодой женщины была если не печаль, то смущавшая ее забота. Маша училась, как говорится, на медные деньги, и очень печалилась о том, что ничего не знает и не может ничему, кроме чтения и письма, научить своих детей. Она читала вместе с ними исторические книги и путешествия, которые приносил им папочка из клуба, но в этом и заключалось все учение. По-французски Маша не говорила, и это сокрушало ее.

– О чем ты задумалась? Отчего я звонкого голоска твоего не слышу? – спросил ее однажды Николай Николаевич, видя, что она с чулком в руке сидит в задумчивости, хотя и продолжает вязать. Такая уж была у Маши повадка: сложа руки сидеть она не умела.

– Думаю я, что дети становятся большие, пора им учиться, а я, глупая, ничего не знаю и не могу ничему их выучить. Что я знала, тому их выучила; они теперь могут правильно читать и писать, и знают четыре правила арифметики, Закон Божий, а больше я и сама ничего не знаю.

– Ну и что ж такого, из тебя вышла отличная жена и добрая мать, научи их этому, девочки наши в проигрыше не будут.