– Не говорите сестрице, она не знает.

Смущенная гостья часто никак не могла сообразить, что может быть ужасного в том, что такой-то занемог, такая-то разорилась или вышла замуж, что такой-то получил по службе повышение или выговор, но из вежливости отвечала на шепот шепотом:

– Не скажу, будьте покойны, ничего не скажу.

И действительно, ничего не говорила, и разговор принимал принужденный характер. Часто засидевшуюся гостью Варвара Петровна выпроваживала без всякого смущения:

– Сестрица устала, – говорила она.

Сама сестрица сердилась и протестовала, но безуспешно; она не только привыкла к этой опеке, но вообразила себе, что жить иначе ей нельзя. Она любила читать, в особенности французских авторов, и более других – Ламартина и Виктора Гюго. Все сестры Богуславовы, воспитанные француженкой из Парижа, отлично говорили и писали на этом языке и усвоили многие понятия своей воспитательницы. По-русски они говорили недурно, но читали мало, по-английски вовсе не знали, а по-немецки говорили хорошо, но читать не любили. По-светски они были воспитаны безукоризненно, считались образованными и твердо держались старых обычаев, порядков и понятий.

И их дом, и прислуга походили на них самих. Все было старо, прилично, почтенно. Жизнь текла спокойная, с чаем, завтраком, обедом, отходом ко сну с молитвами на сон грядущий; текла она по часам и минутам, и мало-помалу удалила из дома всякие признаки живой жизни. Варвара Петровна дошла в своей любви к сестре и в своих заботах о ней до крайности и, не замечая того, из любви и преданности стала домашним деспотом. Вечерами она не допускала к сестрице никого, а утром – по большому разбору, насколько ей казалось это возможным. В доме воцарилось такое отчаянное молчание, такая тишина, что сказать слово громко, отворить дверь внезапно, пройти быстро по комнате считалось едва ли не преступлением. Когда Александра Петровна ложилась отдыхать, а вечером – спать, то вместе с ней замирал весь дом: прислуга, службы – все засыпали мертвым сном. Карета не могла въехать тогда к ним на двор, и сохрани Боже, кто-нибудь бы посмел отворить парадную дверь и пройти хотя бы на кончиках пальцев по комнатам.

Меньшая из сестер, Лидия, круглолицая, румяная, полненькая, веселая, которую сестры все еще считали ребенком и которой управляли, как хотели, мало-помалу стала увядать в этой удушливой атмосфере и потеряла свою веселость. Сначала, не имея возможности принимать гостей у себя, она выезжала в свет, посещала приятельниц, ездила иногда в театр, порывалась попасть и на большой вечер, но эти выезды сопряжены были с такими препятствиями и затруднениями, что вскоре она должна была понемногу отказаться ото всего и ото всех. Она не могла поступить иначе: непременным условием выезда положено было, чтобы в одиннадцать часов она была дома, что карета въедет во двор шагом, что швейцар не допустит лакея звонить у дверей, что она пройдет наверх потихоньку, по задней лестнице…

Все это было скучно, но исполнимо; но приказание возвращаться непременно в одиннадцать часов равнялось запрещению посещать концерты, театры и вечера; пришлось отказаться, что и сделала Лидия, не жалуясь и без ропота. Тогда-то, будучи всегда богомольна, она повела жизнь, похожую на жизнь монахини.

Она постоянно посещала церкви, знала все храмовые праздники, в том числе и в Замоскворечье, всегда, когда служил в какой-либо церкви архиерей, непременно отправлялась на службу загодя, а в своем приходе считалась чуть ли не первым лицом. Она знала все приходские нужды, платила певчим, заказывала ризы, сама чинила и подновляла подрясники и епитрахили, помогала бедным и знала их едва ли не поименно, – словом, была благодетельницей своего прихода.

Доброта ее не имела границ и, быть может, равнялась единственному ее недостатку – желанию рядиться не по летам и непомерному любопытству. В этом пустом, мрачном доме, в этом замкнутом существовании, сходном с тюремным заключением, любопытство составляло в ней еще не совсем угасшую искру жизни. Малейший случай в доме, в приходе и даже у соседей возбуждал нескончаемые толки и живой интерес, принимая масштабы настоящего происшествия. Часто дня по два Лидия толковала со своей горничной о том, что у Лукерьи-прачки украли петуха, что дворник Авдей поссорился с женой, что Матреша желает выйти замуж за Власа, и прочее в том же роде и вкусе. Несмотря на эти странности, Лидия была добрейшим существом, ибо принесла в жертву старшей сестре все свои удовольствия и обожала ее настолько же, насколько уважала и боялась второй сестры своей, Варвары Петровны.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.