– Молись всегда Богу, и Он благословит тебя. Нас не забывай, когда научишься писать – дай весточку о себе. Мы тебя любили и всегда будем любить. Когда ты будешь побольше, если тебе будет в чем нужда, помни, что у тебя здесь осталась семья. А теперь прощай!

Он взял Анюту на руки и поцеловал ее крепко-крепко, и слезы стояли в его добрых глазах.

– Наташа, – обратился полковник к жене, – благослови и ты ее. Ты была ей как родная мать.

Заливаясь слезами, Наталья Дмитриевна благословила, крепко прижала к себе и поцеловала Анюту, а Анюта все недоумевала и испуганно глядела на ту, кого она звала матерью.

– Дети, проститесь с Анютой, – сказал полковник. Старшая, Раиса, понимала уже, в чем дело, и заплакала. Все дети столпились вокруг нее, порываясь каждый поцеловать ее; за сестрой, видя ее слезы, заплакала и Леночка, прижимаясь к Анюте, а испуганная Анюта позволяла им всем целовать себя. Мальчики стояли поодаль, но вдруг и они поняли. Старший, Володя, с рыданием бросился к Анюте на шею, и его с трудом могли оторвать от нее.

– Ну, с Богом! – сказал полковник, желая прекратить тяжелое прощание.

Он взял Анюту на руки и передал ее адъютанту.

– Берегите ее, доставьте здоровой, – сказал ему полковник.

Когда Анюта увидела себя на руках едва знакомого ей офицера, когда он понес ее из дверей гостиной, она поняла, что покидает этот дом навсегда, и вдруг пронзительно закричала и отчаянно забилась в его руках. Володя бросился, схватил адъютанта за полы сюртука и тоже отчаянно закричал: «Не надо! Не надо!»

– Мамочка, мама, – кричала Анюта, – папочка, не отдавайте меня! Мамочка! Мама! Не хочу! Не хочу!

Но крепко державший девочку на руках адъютант вынес ее из дома, посадил в коляску и сам сел подле нее вместе с нянькой.

Долго билась, рыдала и кричала Анюта, и посреди ее рыданий все слышались слова:

– Мамочка! Мама! Не хочу! Не хочу!

Наконец она выбилась из сил и заснула. Но и на другой день она проснулась с тем же плачем и криком: все звала мамочку и кричала: «Не хочу! Не хочу!..»

Дорога от Тифлиса до Кисловодска нелегкая и неблизкая. Она утомила Анюту, и девочка успокоилась: она уже не плакала, но сидела молча, не по летам печальная.

Адъютант благополучно доставил ее к княгине Белорецкой. Это была женщина еще не старая, лет около тридцати пяти, высокая, статная, красивая. С ней были две ее дочери, одна – ровесница Анюты, другая – годом старше. Княгиня приняла Анюту ласково и позвала дочерей.

– Анюта поедет с нами в Москву, – сказала она, – полюбите ее.

При этих словах Анюта, глядевшая на всех диким волчонком, вдруг встрепенулась, задрожала и опять закричала:

– Не хочу! Не хочу! Хочу к мамочке!..

– Ты едешь к другой мамочке, к своей настоящей мамочке, – говорила княгиня, лаская Анюту.

– Не хочу к другой! – с криком повторяла Анюта.

– О, дитя мое милое, – сказала печально княгиня, – мало ли чего мы не хотим, но должны покориться. Тебе пришлось испытать все это слишком рано. Бедная девочка, бедная сиротка!

Рыдающую Анюту, всю в слезах, повторяющую: «Не хочу! Не хочу!» – отнесли в детскую. Там две няньки и обе княжны старались ее развлечь и успокоить, но напрасно показывали девочке чудесные игрушки, веселые картинки – Анюта не хотела глядеть на них, она лишь горько плакала и твердила:

– Мамочка! Мамочка! Не хочу! Не хочу!

Однако через несколько дней она мало-помалу успокоилась и занялась игрушкой – птичкой с блестящими перьями, которую няня заводила ключиком, и она, припрыгивая, носилась по комнате. Анюта, не видавшая никогда затейливых игрушек, смотрела на нее с восторгом, и, когда она начинала плакать и звать мамочку, няня вновь заводила птичку и пускала ее по комнате. Каждый день, просыпаясь, Анюта просила и мамочку, и птичку.

– Хочу мамочку, – говорила она жалостно, – хочу птичку!

И птичку тотчас приносили.

Через неделю княгиня пустилась в путь. В карете сидела Анюта между двумя княжнами и бережно держала на коленях блестящую птичку с разноцветными перьями, но долго не могла привыкнуть к княжнам, которые были с ней милы и сердечны. Мать говорила им, что они должны заботиться о сиротке, одинокой сиротке, и они понимали это и с любовью смотрели на нее, ласково говорили с ней, делили с ней лакомства и целовали ее, но Анюта все глядела волчонком и часто вздыхала. Путешествие длилось три с лишним недели. В больших городах княгиня отдыхала и проводила по два-три дня. Девочек посылали гулять. Им нравилось ходить по улицам и садам незнакомых городов. Они резвились и смеялись, но Анюта все была печальна. Однако мало-помалу она привыкла, полюбила младшую княжну Алину и сама стала целовать ее. Приехали они в Москву, и Анюта с удивлением увидала большой дом в глубине просторного двора, с тенистым садом позади дома. В доме стояла красивая мебель, по стенам висели картины в золоченых рамах, стояли по углам белые мраморные статуи, которых по вечерам побаивалась Анюта. Две недели прожила она у княгини и уже совсем было привыкла и к ней, и к княжнам, и к няне… Однажды вечером, когда они пили чай, доложили о приезде Николая Николаевича Долинского, дяди Анюты. В гостиную вошел небольшого роста, сухощавый, белокурый, застенчивый и моложавый человек лет сорока, с лицом добрым и приятным. Он горячо благодарил княгиню и посматривал с любопытством на трех девочек, пивших молоко из чашек за чайным столом. Он был в трауре.

– Анюта, подойди сюда, – позвала княгиня, – поцелуй дядю. Это твой дядя.

Николай Николаевич обнял Анюту и поцеловал ее.

– Ждала-ждала, да не дождалась ее жена моя, – сказал он княгине растроганным голосом.

Княгиня взглянула на его траурное платье и все поняла.

– Жена ваша?.. – она взглянула на него сочувственно и смущенно и не договорила.

– Лишился, княгиня, лишился! – отвечал он ей. – Она была отчаянно больна и лишь только стала поправляться, как пришло известие о смерти ее единственной, нежно любимой сестры. Она опять слегла в постель и уже не вставала.

– Как же теперь? – спросила княгиня.

– С моими детьми воспитаю – она так мне приказала. Всё ждала племянницу, не дождалась и, умирая, приказывала любить ее и воспитать… – он остановился, проглотил душившие его слезы и прибавил: – Исполню волю ее свято. У меня своих детей пятеро. Анюта будет шестая. Бедная сиротка, и она всех лишилась… никого у нее нет… кроме меня и моих детей. Я разницы между ними не сделаю… Печальна судьба ее! Смерть ходит за ней по пятам…

Анюта вздрогнула, хотя не вполне понимала, что говорил дядя.

– Да, печальна, – сказала княгиня и прибавила: – Когда же вы хотите ехать?

– Завтра. Я не могу надолго оставлять моих детей одних и спешу вернуться к ним. Притом мне здесь делать нечего.

Анюта, казалось, поняла. Княгиня, видя ее погрустневшее, смущенное лицо, приказала ей и Алине идти спать. Старшая дочь княгини, Нина, нежно поцеловала Анюту.

– Господи! Что же это? Опять! – воскликнула Анюта и залилась слезами. – Куда еще? Опять к новому дяде!

Не обошлось без слез и на другой день, но Анюта уже не билась, не кричала, как прежде, а простилась со всеми молча, печально и, казалось, покорилась своей горькой участи. Она смирно сидела всю дорогу в карете и упорно молчала, не отвечая на расспросы дяди. От Москвы до города К** ехать было недалеко. Через сутки они въехали в К**.

Николай Николаевич взял Анюту за руку, ввел ее в небольшой, светленький домик, прямо в детскую, где с криками радости его окружили дети. Он расцеловал их, поставил посреди них Анюту и сказал:

– Привез вам сестрицу. Любите ее и во всем ей уступайте. Она будет наша общая любимица. Вы все должны угождать ей. Помните, что мать ваша, умирая, приказывала любить новую сестрицу. Няня, – обратился он к старухе, стоявшей за детьми, – вот тебе еще барышня, ходи за ней заботливее, чем за другими детьми: это тоже дочь моя. Я не забуду твоих стараний, и ты останешься мной довольна. Слышишь, няня, не ропщи на девочку, балуй ее.