Через пару часов он позвонил еще раз. Сказал, что тоже решил уехать из Москвы и скоро будет у Глеба.

— Том! — Глеб помедлил. — Take Sasha with you… and help her with the viza…[13]

Собрав чемодан, Сашка забралась с ногами на свой любимый диван и прижала ладони к лицу. Щеки пылали, сердце стучало, жизнь била ключом. Недомогание, отчаянно мучившее последнее время, куда-то ушло, лишний раз доказав, что хорошее-плохое самочувствие варится в голове.

Сашка была счастлива. Глеб — любимый, родной, обожаемый — позвал ее к себе. Сказал, что он в Испании и обстоятельства не позволят ему вылететь в Москву в ближайшее время. Когда спросил, готова ли она бросить все ради него, она так громко завопила «да-а!», что он засмеялся.

Вскоре после звонка Глеба приехал Том. Она отдала ему паспорт и пектораль — все, как велел Глеб. Пектораль Том рассматривал долго и даже лупу попросил. Они очень смешно разговаривали. Сашка со своим корявым английским толком ничего не могла объяснить Тому. Да и Том, кроме отдельных фраз, выбранных и заученных по не совсем понятному принципу, тоже изъясняться на русском не мог. Он несколько раз звонил Глебу, чтобы тот помог в переводе. Когда Сашка показывала Тому на три яруса пекторали, пыталась объяснить, что это три мира… он, конечно, ничего не понял. Она сама позвонила Глебу и начала что-то про царство мертвых. Глеб быстро ее остановил и сказал, что, если она не хочет отправить в это царство всю компанию, лучше по телефону об этом ей не рассуждать.

Ну все! Вроде к отъезду готова. Даже за квартиру и мастерскую на Соколе заплатила за полгода вперед. К родителям заехала попрощаться. Понавезла им всякой вкусной всячины и оставила деньги. Велела купить к зиме новую одежду. Опять отец ходит черт знает в чем! Говорит, что не любит новые вещи и в них чувствует себя неуютно. Его гардероб, действительно, состоял из того, что уже относил Игорь. Чудак-человек ее отец!

Ровно в двадцать один ноль-ноль она подхватила свой чемодан на колесиках и, не дожидаясь прихода Тома, спустилась вниз. Уже из аэропорта, как и задумала, позвонила Альбинке.

… — Я тебе потом все объясню. А пока просьба к тебе огромная, но придется тебя потревожить. Просто знаю, что ответственнее тебя это не сделает никто. Можно?

— Валяй!

Сашке показалось, что застала Альбинку не в самое подходящее для разговоров время. У нее был такой грустный и расстроенный голос, будто только что плакала. Ох! Пошлет сейчас Сашку к чертовой матери и будет права!

— Альбиш! Не сердись! Ты можешь прямо сейчас ко мне прийти? Понимаешь, пришлось уехать из Москвы на какое-то время… потом тебе расскажу… а мастерскую на Садовой обесточить забыла. У меня там баллон с кислородом — мало ли что… Словом, пока рубильник не выключишь — не будет мне покоя!

— А как же я к тебе зайду? — растерялась Альбинка. — Или у тебя выключатель на лестничной клетке?

— Альбин, только ты не сердись! — проворковала Сашка, умильно при этом улыбаясь.

— Слушай! Что ты заладила, как блаженная! — разозлилась Альбинка.

Ее душевное состояние совсем не соответствовало безмятежному настроению подруги. И в то, что из-за чего-то той «не будет покоя», верилось с трудом.

— Ну ладно, ладно, Альбиш… Зайти ко мне, конечно, надо — проверить чтоб. Хотя выключатель действительно на лестничной клетке. Знаешь, в гардеробной Глеба, где-то на крючке, должны висеть два ключа, если не выбросил… Они от моей мастерской на Садовой. Пойди посмотри, а?

Альбинка замолчала, понимая, что Сашкины словесные реверансы связаны именно с этой частью просьбы. Соблазн послать к черту любовницу мужа длился несколько секунд, но победила дружба.

— Как выглядят твои ключи?

— Спасибо, Альбин! — выдохнула Сашка. — Они на брелочке таком, на шарике…

— Каком шарике-то?

— Земном. Брелочек такой… как земной шарик.

— Так… Ну нашла. — Альбинка звякнула ключами.

— Хорошо. Придешь на Садовую — позвони. Скажу тебе, какой ключ от какого замка. Только, Альбин, прям сейчас! Ладно?

— Ладно.

Снова помолчали.

— Альбин! — От переполнявших чувств Сашка вдруг тихонько заплакала. — Я тебя очень люблю.

Альбинкины слезы были еще ближе, чем Сашкины. Она разрыдалась и не сразу смогла взять себя в руки.

— Я тоже тебя люблю. Ты мой самый родной человек… — Слезы лились ручьем, она размазывала их по лицу, но они все равно капали на довольно обшарпанного вида полосатый халатик.

— Альбин! — Сашка услышала объявление о посадке и прикрыла телефон рукой. — Я не могу больше разговаривать. Звони мне с Садовой, а не дозвонишься — сама там разберешься и с ключами, и с выключателями… Целую.

Она дала отбой и утерла слезы. Том смотрел на нее со смешанным чувством недоумения и зависти. Он так и не понял, почему она плачет, ясно только, что не от горя. Он достал из кармана белоснежный носовой платок с вышитыми серым шелком буквами «Т. Р.» и промокнул Сашкины слезы. Она по-детски утерла нос пальцем и звонко засмеялась.

Брату Сашка звонила уже на ходу — одной рукой тащила чемодан, другой — справлялась с кнопками. Совсем недавно у него тоже появился сотовый телефон, и Сашка не сомневалась, что найдет Игоря, где бы он ни был. Дома нет… так… на мобильный… не соединяется… вот черт… еще раз… опять… еще раз… «Направление перегружено. Попробуйте позвонить позднее», — равнодушно сообщила ей трубка.

Вынужденное безделье ужасно надоело Спасителю. Как только Глеб велел прекратить слежку за женой, делать стало абсолютно нечего, и он затосковал по бодрым, наполненным разными событиями дням. Теперь только и знал, что с утра до ночи ел, валялся на диване, а если ходил вечером в кино, еще и бутылку покупал на сон грядущий. После Глеба с его дамочками всегда оставалась какая-нибудь вкуснятина — то севрюга, то икра, то угорь. Не лимонадом же все это запивать!

С отъездом Глеба в Испанию дармовая подкормка кончилась, и деликатесы пришлось покупать самому. Икру, конечно, не брал, довольствовался тем, что попроще, но когда подсчитал свои капиталы — оказалось, что за несколько дней потратил кучу денег.

Воспоминания о том, как легко удалось заработать, продав Глебу фотографии его Сашки, щекотали нервы и давали надежду на будущее. Главное — иметь башку на плечах и не терять времени даром!

Он и не терял. Через несколько дней после отъезда Глеба ни свет ни заря поджидал Дмитрия Тусуева у подъезда его дома — высотки на Кудринской площади. На встречу с Мерседесом приоделся. Напялил «депутатские шмотки» — так он называл доставшиеся от Глеба вещи — и, посмотрев на себя в зеркало, засмеялся от удовольствия. Хорош. Честное слово, хорош! Жених прям!

С Мерседесом был деловым и конкретным. Очень помогла красивая одежда — дала такое ощущение уверенности и свободы, что разыграл все как по нотам. Здравствуйте, есть разговор, дело касается Альбины Владимировны, владею любопытной информацией об отношении ее законного мужа к вашему с ней роману, информация продается, стоит полторы тысячи долларов, будете ли, дескать, платить?!

Тему скифского золота Спаситель вообще не трогал. Сказал только, что следит за Альбиной Владимировной по поручению Большакова, который, видимо, очень ревнует, потому и сыщика нанял. Посоветовал Мерседесу быть осторожнее — как бы чего не вышло. Исключительно из этих соображений он и предупреждает об опасности. Да, деньги берет, но предупреждения такого рода дорогого стоят! Отдал ему несколько фотографий — в машине обнимаются, в ресторан заходят, из ресторана выходят…

Мерседес, видно, очень разволновался, но сообразил спросить, почему же, мол, сейчас ее без слежки оставил. Спаситель и сказал, что Глеб Борисович в Испании и на время командировки велел снять наружное наблюдение. Так и сказал — «наружное наблюдение». Солидно получилось. Он вообще держал себя солидно. Самому понравилось. На прощание выразил надежду, что разговор их не дойдет до Альбины Владимировны и ее мужа — иначе Большаков откажется от его сыскных услуг, а о том, как развиваются события в лагере противника, Мерседес без него сроду не узнает.