Ульянский обещал подумать.

В тот же вечер приморский хозяин предложил ему воспользоваться заманчивыми возможностями прибрежной торговли.

Еще в конце шестидесятых Никита Хрущев чуть приподнял железный занавес на восточных рубежах страны. Прибрежные районы немедленно и благодарно ощутили на себе неожиданную милость власти — десять процентов валютной стоимости морепродуктов, которые тоннами уходили в соседнюю Японию, стали оседать на местах. Оседать не в виде иен или долларов, а оснащения рыболовецких совхозов и судов настоящим японским оборудованием и товарами — тралами, малой техникой, теплыми комбинезонами, даже удобными резиновыми перчатками, действительно пригодными для работы.

Небольшую часть «бартерной» валюты Хрущев дальновидно разрешил пускать на ширпотреб. Справедливо полагая, видимо, что жульничать все равно будут.

Вот из этой хитрой лазейки Ульянскому уже на следующий день привезли два больших телевизора, три маленьких, два магнитофона и четыре приемника — как заказывал. Всего на сумму сто пятьдесят рублей. Даже по загадочному курсу прибрежной валюты это был полный японокоммунизм! Конечно, Ульянский понял — приморец задабривает его, но промолчал и отказываться от заморской техники не стал. Отметив только, что с квартирой для дочки надо помочь обязательно.

Свой огромный багаж в Москву Ульянский не повез, оставил во Владивостоке до оказии. Маленький телевизор, правда, взял с собой. Решил сделать подарок Антоше. Представил, как радостно она засмеется, положит руки ему на плечи и прижмется всем телом. И будет в этой ласке любовь, благодарность, обещание и дразнящий намек на то, что его ожидает, когда он с бешено бьющимся сердцем… Господи! Седина в голову… Да черт с ней, с сединой-то! Давно не чувствовал себя таким бодрым и сильным.

Теперь для встречи с Антошей ему не нужно было ехать в Строгино. Он поселил ее на Новом Арбате. От нового места работы на Краснопресненской набережной, куда переехало российское правительство, до ее дома пятнадцать минут ходу, и он частенько наведывался к ней, даже, бывало, в течение рабочего дня.

Денег у Антоши не было совсем, поэтому все расходы, связанные с ее переездом и обзаведением немудрящим хозяйством, легли на него. Недавно потратился на машину для Альбинки, теперь вот мебель для Антоши. А хорошо бы и ей машину купить. Тем более уже пообещал! Вообще, осмелел настолько, что позволил ей посещать курсы вождения в Совмине. Антоша училась там вместе с дочерью. Пикантность ситуации возбуждала неимоверно. Он сам начал ощущать себя суперменом, а Антоша, застигнутая врасплох то в кухне, то в ванной, только приговаривала: «Ты с ума сошел!»

Когда в Москву приехал приморский хозяин, прихватив оставленное Ульянским японское добро, вопрос с жильем для его дочери был уже практически решен, причем неплохо. Во время встречи приморский гость осторожно так поинтересовался, можно ли при содействии Владимира Ивановича разместить в Финляндии заказ на строительство для края морозильных траулеров в количестве пяти штук.

Это была очень серьезная просьба, но Ульянский не выразил удивления и не торопился нарушить повисшую тишину…

— Если придется кого-то отблагодарить — располагай некоторой суммой, — сказал наконец гость, протягивая пакет с двадцатью тысячами рублей. — Это, конечно, аванс, — добавил он, глядя Ульянскому прямо в глаза.

«Как же обогатится на плавучих морозильниках сам приморец? — думал Владимир Иванович. — Ведь не только о процветании края радеет!» В общих чертах схемку-то он представлял. Самый большой куш срывает тот, кто эксплуатирует оборудование. Заполучить его настолько выгодно, что можно не скупясь оплатить любое содействие. Но интересно, сколько положил в свой карман приморец только на этом авансе? Подельникам-то своим небось назвал сумму раза в три больше. Поди проверь! Ничего. Если окончательный расчет за траулеры окажется, мягко говоря, неуважительным — можно будет и потянуть канитель со следующей просьбой. Дать, так сказать, понять…

Следующие просьбы не заставили себя ждать, но в Москву приезжал уже не хозяин Приморья, а его помощник — средних лет суетливо-оживленный человек со странноватым пристрастием к неимоверно ярким галстукам. Он звонил Ульянскому по прямому телефону и, словно пароль, произносил всегда одно и то же: «Привез вот, Владимир Иванович, гостинец из Владивостока…» Вкуснейшей копченой калугой, таявшей во рту, Ульянский угощал потом министров, секретариат, даже совминовскую охрану, демонстрируя таким образом свою щедрость и культурное, неалчное отношение к разного рода подношениям с мест. Но настоящим «гостинцем», ради которого он принимал у себя в кабинете приморского посланца, были деньги. Владимир Иванович сразу прятал их в ящик письменного стола, а как только оставался один, перекладывал в сейф.

Проталкивать в Совмине заявки секретаря Приморского крайкома Ульянскому было нетрудно. В какой-то мере это даже обязанность первого зампреда. Тревожило лишь одно — его особое внимание к Приморью будет замечено и вызовет кривотолки. В лучшем случае! Но отказаться от весьма солидных денег, которыми это внимание оплачивалось, уже не мог.

Колечко из мельхиора, сделанное абсолютно самостоятельно от эскиза до последнего штриха — полировки, Сашка сотворила на втором курсе. Хорошенькое, яркое, гладенькое — она сама не могла на него наглядеться. Два стилизованных треугольничка, обращенные друг к другу вершинами и изящно размещенные вдоль пальца, покрывала эмаль; один красно-оранжевого цвета, другой сине-голубого.

— Господи, Сашуля, какая же ты талантливая! — восхитилась Альбинка, когда узнала, что красивое колечко та сделала сама. — Дай померить!

Она надела его на свой палец и игриво помахала рукой. Настала Сашкина очередь удивиться.

— Ты подумай! Синий цвет прямо к твоим глазам. Глеб, посмотри!

Глеб сидел за рулем Альбинкиной машины и внимательно следил за дорогой. В ответ на Сашкин призыв он чуть откинулся на сиденье и притворно зарыдал:

— Альбин, ну за что я люблю твою дурнэньку подружку? Я машину веду, а она: «Посмотри!»

Остановившись на красный свет, он наконец обернулся к девчонкам:

— Ну, кому тут подходит к цвету лица синее колечко?

Девчонки расхохотались. Альбинка протянула ему руку.

— Правда сама сделала? — недоверчиво спросил он Сашку. Она кивнула, а Глеб велел Альбинке снять колечко, чтобы как следует рассмотреть со всех сторон.

— Класс! Очень здорово! К нему какую-нибудь бирюльку в пару — браслет или удавку на горло — и можно продавать. Дорого!

Сашка засмеялась, обхватила Глеба за шею и прижалась к нему щекой.

— Обожаю, когда ты меня хвалишь! Коммерсант мой любимый, — нежно проворковала она. Потом взяла Альбинку за пальчик и еще раз полюбовалась своей работой. — Знаешь, я с удовольствием подарю его тебе. Носить-то будешь?

Альбинка просияла, широко распахнула синие глазищи и ласково обняла подругу.

— Конечно буду! Спасибо тебе, Сашок! Ты хороший.

— Ты, Сашка, честное слово, лопух какой-то, — выговаривал Глеб. — Ну что за страсть всех одаривать! Такое кольцо красивое сделала — сама бы носила, а я б смотрел и гордился.

— Пусть Альбинка носит — ей оно идет. Себе еще одно сделаю.

Она повернулась на бок и поцеловала Глеба в шею. Потом взяла пачку «Салема», который Глеб держал специально для нее, закурила и уставилась на люстру.

Год, как появилась эта квартира на Комсомольском, но мебели в ней почти не прибавилось. На новую не было денег — Глеб по-прежнему копил на машину, а с миру по нитке собирать не хотел. Правда, взял от родителей старую кухню. Комната по-прежнему звенела пустотой. Из обстановки — ковер с набросанными на него яркими подушками, магнитофон да матрац, на котором они лежали сейчас. Не густо, конечно, и не очень удобно для жизни, но Глеб здесь и не жил. Встречался с Сашкой, изредка устраивал вечеринки и готовился к экзаменам.