Миновав милицейский пост, машина свернула направо. Невдалеке показался лесок с заснеженными верхушками высоченных деревьев, где среди сосен и берез стояла дача Ульянского. Владимир Иванович вышел встречать гостей. В валенках, на плечи накинута ладная дубленка.

— Приветствую семью советских археологов! — бодро, как на первомайском параде, прокричал он с порога и широко раскинул руки.

— Служу Советскому Союзу! — улыбаясь, отчеканил Сергей Матвеевич.

Выпрямив спину, он правой рукой отдавал честь, а левой крепко держал за талию свою Надю.

Невысокие уличные фонари заливали лесную тропинку ярким оранжевым светом. Лес же был таким черным и густым, что казалось, в нем живут волки. Или большие остроклювые птицы с тяжелыми крыльями, или стаи грызунов с мелкими лапками и острыми зубками. Вот сейчас они выглянут из-за деревьев, выползут из-за сугробов и как…

— Ау! Игорек! Ты почему нас бросил? Нам страшно! Мы все дрожим! — капризно верещала Альбинка.

Игорь, оторвавшись от девчонок метров на двадцать, развернулся, набрал пригоршню снега и, приняв воинственный вид, начал лепить снежок.

— Давай покажем ему, где раки зимуют! — тихо, чтоб не услышал брат, подначивала подружку Сашка.

Взявшись за руки, они что есть мочи рванули вперед. Снежок пролетел над их головами, никого не задев. Игорь склонился над сугробом, чтобы слепить новый, но не успел. Четыре руки с силой пихнули его в снег. Не удержав равновесия, он упал навзничь, и Альбинка с хохотом навалилась сверху. Пушистый сугроб осел под их тяжестью и почти полностью укрыл Игоря. Он беспомощно барахтался в неудобной позе, пытаясь встать, но Альбинка изо всех сил давила на плечи, не позволяя ему нащупать точку опоры.

Сашка, взобравшись на сугроб и чуть не утонув в нем, черпала пригоршнями легкий сухой снег и обрушивала на них, приговаривая:

— Ой, мамочка! Какая пурга-то разыгралась! Это ж надо! Ой-ё-ё-ё-ёй!

Утомившись, она бессильно откинулась на спину, раскинула руки и затихла. Альбинка, тоже устав от борьбы, ослабила хватку и откатилась в сторону. Фыркая и отряхиваясь, Игорь выбрался на дорогу.

— Хватит на снегу валяться, дурочки! Отморозите себе все к чертям!

— Игорек, а если я себе все отморожу, ты меня не будешь любить? — Альбинка отдувалась, как после стометровки.

— Вставайте! Кому говорят! — Игорь решил во что бы то ни стало не забывать о том, что он старший. Выдернув их за руки из сугроба, стал отряхивать снег сначала с Альбинки, потом с сестры. — Нет. Так ничего не получится. Нужно снять куртки и встряхнуть. Пошли в клуб. Там обсохнем и в пинг-понг поиграем, — предложил он.

Вечером в клуб стекался народ. В клубном буфете, самом оживленном месте, продавались хорошие конфеты, импортные сигареты, чешское пиво, вобла, доброкачественный алкоголь, вкусные газированные напитки, все то, что определялось одним словом — дефицит.

Непосредственно к торговому зальчику примыкала небольшая комнатка, где можно было сесть за столик и выпить купленную в буфете бутылку «Тархуна» или «Байкала». Но традиция дуть там газировку как-то не прижилась. Комната пользовалась дурной репутацией — в ней кутили министерские сыновья.

Сами министры облюбовали просторную бильярдную. Переговариваясь друг с другом вполголоса, они сосредоточенно и важно гоняли костяные шары по зеленому сукну. Молодежь старалась не тревожить их, даже если в бильярдной освобождался стол. Основной контингент в «Архангельском» принято было уважать, во всем идти ему навстречу, что в общем-то вполне логично. Нарушившие правило подвергались всеобщему и полному осуждению.

Самым демократичным местом в клубе был просторный холл на втором этаже. Здесь за теннисным столом легко и с удовольствием общался народ от тринадцати до тридцати.

Отряхнув от снега куртки и положив на батарею шарфы, шапки и перчатки, Сашка с Игорем вслед за Альбинкой поднялись на второй этаж. Большая компания молодежи, шумно встретив Альбинку, довольно приветливо поздоровалась с ее друзьями. Брата с сестрой здесь знали многие.

Сашка быстро оглядела комнату. Теннисный стол освещала яркая лампа. Настенные светильники не горели, поэтому в дальнем конце холла, где и располагалась компания, было почти темно. С трудом различая лица, Сашка увидела Глеба и встретилась с ним взглядом.

Сразу вспыхнули щеки, застучало сердце, а в затылок словно вонзились сотни иголочек, вызывая волнение, тревогу и растерянность. Полностью овладеть собой ей удалось только за теннисным столом. Глеб, отодвинув очередного игрока, предложил Сашке сразиться.

Легкая, ловкая, быстрая, Сашка неплохо играла, но с детьми «Архангельского» соревноваться было непросто. Часами стучавшие шариком по столу, многие из них достигали блестящих результатов. Даже те, кто, подобно Глебу, недавно поселился в поселке, находились в прекрасной спортивной форме.

Состязание Сашки и Глеба оказалось таким захватывающим и страстным, что вся компания, прекратив посторонние разговоры, увлеченно следила за игрой. Когда второй счет составил 10:10, напряжение достигло предела.

— Больше! — стройным хором комментировали зрители.

— Ровно!

И снова в звенящей тишине слышался только стук шарика.

— Меньше!.. Ровно!.. Больше!.. Ровно!..

Четыре раза спортивная удача маятником качалась между Сашкой и Глебом. Покручивая шарик левой рукой, Сашка уже занесла ракетку, чтобы закрутить его в своей знаменитой подаче, но взглянула на Глеба и замерла… Губы плотно сжаты, темные волосы упали на лоб, щеки порозовели, а глаза… в них было такое неистовое желание победить, словно на кон поставлена жизнь.

Небрежно взмахнув ракеткой, Сашка нарочно запулила шарик так далеко, что он вообще пролетел мимо стола.

— Нервы не выдержали! — вздохнул кто-то…

— А ты молодец! Хорошо играешь! — похвалил Глеб, внимательно разглядывая Сашку, которая только сейчас сообразила, что в клубе очень жарко и можно снять свитер. Оставшись в простой белой кофточке, она все-таки накинула свитер на спину, спустив вперед рукава.

— Саш! Я еще в прошлый раз хотел тебя спросить, а чем это пахнут твои вещи? Знаешь, такой запах специфический! Как в комнате после ремонта. Ты, случайно, не на маляра учишься?

— Учусь не на маляра, а на кого выучусь, жизнь покажет, — серьезно ответила она. — Я в художественной школе учусь. И пахнет от меня красками. Неужели так чувствуется?

— Угу. Но у меня нюх как у собаки. За версту чую! Так ты художницей хочешь быть?

— Не знаю еще. Может быть, скульптором.

— Класс. А поступать куда будешь?

— В Строгановку. А ты?

— В МГИМО, наверное. Слушай, ты лыжи любишь?

Сашка поспешно закивала.

— Знаешь, — продолжал Глеб, — давай завтра на лыжах рванем! Но не греми ведром!

— Это как? — смутилась Сашка своей непонятливости.

— Не говори никому из этой компашки. Только Альбинка, Игорь, ты и я…

Пока дети были в клубе, родители прогуливались по дорожкам, с наслаждением вдыхая чистый морозный воздух. Редкие парочки, неспешно шедшие им навстречу, почтительно здоровались с Ульянскими. Владимир Иванович всех приветствовал по-разному — то сердечно, то вежливо-равнодушно, а то и вовсе начальственно-строго.

Татьяна, до смешного точно копируя интонации мужниных приветствий, гордо демонстрировала местному бомонду новую шубу из серой каракульчи. Когда же дорожки совсем обезлюдели, она, потеряв к прогулке всякий интерес, объявила, что замерзла, и предложила вернуться на дачу.

— Ну-ка, бабоньки, приготовьте нам какую-нибудь пищу! Легонькую, но побольше, — скомандовал Ульянский, как только открыл дверь, и весело подмигнул Сергею Матвеевичу.

Официантку давно отпустили домой, и «бабоньки» сами хлопотали по хозяйству. Хлопоты, впрочем, были не очень обременительные. Холодильник забит разными деликатесами — только достать, порезать да разложить по тарелкам.