– Проделки Фоккара.
– Не думаю, сэр. По моим данным, их вытурили с Комор, где они занимались частными перевозками…
– Кто?
– Точно неизвестно, но в этом замешан зять министра финансов Французской Республики. Вы его знаете?
– Встречались пару раз по вопросу одной концессии в Экваториальной Африке, – поморщился от неприятных воспоминаний Мэнсон: ему тогда пришлось уступить французам. – Выясните о них поподробнее.
– Да, сэр! Что делать, если это будут люди Фоккара?
– Постарайтесь от них избавиться, полковник.
– Понимаю, сэр. Идёт война и всякое-такое, – улыбнулся экс-разведчик. – А если нет?
– Тогда пусть пока работают на благо республики Зангаро, – сэр Джеймс изобразил подобие улыбки. – Там видно будет! В любом случае, сообщите мне о результатах Вашего расследования. А теперь: извините, у меня через десять минут начнётся совещание.
– Да, сэр! До свиданья, – Роджерс обиженно поднялся с кресла и, не подав руки боссу, направился к двери.
– До свиданья, полковник, – послышалось ему вслед. – Не забудьте про досье…
Документы на доктора Маджаи были доставлены в кабинет Мэнсона уже через двадцать минут после ухода Роджерса. Это не была обычная папка с колонками цифр и машинописными отчётами. Помимо нескольких напечатанных листков она содержала газетные вырезки, фотографии и писанные от руки листки бумаги различного формата. Сразу после окончания совещания, сэр Джеймс углубился в изучение материалов о будущем вице-президенте Гвиании. Он так увлёкся, что не заметил, как пролетело время: настолько ему стало интересно. Из пухлого досье следовало, что этот самоуверенный и хитрый политик, сменивший уже несколько раз свои политические убеждения и партийную принадлежность. Дед Йона Маджаи был богат и первым начал сотрудничать с англичанами, продавая пальмовое масло вместо рабов. Его отец гордился тем, что получил наследственный титул вождя в своём клане и установил своё влияние в низовьях Бамуанги, откуда уходили пароходы и караваны на север. Йон кроме титула и денег, дал своему старшему сыну и наследнику хорошее образование в Луиском университете, что принесло его сыну диплом инженера-строителя. Конечно, его папаше Йону пришлось в свое время раскошелиться, чтобы администрация университета закрыла глаза на кое-какие пробелы в знаниях Джеймса, но посвящать свою жизнь возне на строительных площадках молодой Мажаи не собирался. Не хотел этого и его папаша.
– Зачем образованному человеку работать? – искренне удивлялся он. – Ведь даже шофёр не моет машину сам, а нанимает мальчика. В нашей стране, слава богу, еще хватит людей, которые ничего больше не могут, как только работать…
Протекция и дополнительные концессионные привилегии на территории племени открыли молодому инженеру путь на работу в одну из местных фирм, принадлежащую, естественно, англичанам. И тут так удачно начатая карьера вдруг прервалась: как-то молодой Джим решил набить физиономию своему коллеге-англичанину, когда тот насмешливо усомнился в том, каким способом он приобрел свой диплом. Его противник оказался неплохим боксером и смог постоять за себя. К тому же он оказался джентльменом: расквасив нос своему противнику, он протянул ему руку и предложил выпить в знак примирения: все-таки в те времена не каждый из гвианцев осмелился бы поднять руку на европейца, а европейцами считались все светлокожие, кроме индусов, сирийцев и ливанцев. Они выпили в соседнем баре и расстались друзьями. Однако кто-то из доброжелателей донес в дирекцию об этом инциденте, и папаше Йону рекомендовали на время отправить несдержанного наследника куда-нибудь подальше от Гвиании, хотя бы в Лондон. Так Джим оказался в Ройял Халловее, где учились дети туземных владык из британских колоний и протекторатов. Вождь Йон сделал выводы из случившегося, а, чтобы сынок не бил баклуши, определил его на факультет права. Джим должен был вернуться на родину адвокатом. Эта профессия считалась в Гвиании самой почетной. Ещё во время учёбы в Англии имя Джима Маджаи гремело в кругу гвианийских студентов. Он приехал в Лондон героем и сразу стал одним из лидеров землячества.
Через некоторое время Йону сообщили, что его отпрыск увлекся социалистическими идеями, однако он нисколько не удивился и не возмутился.
– Это, – сказал он в кругу семьи, – очень хорошо. Пусть перебесится там, за морем, а сюда возвращается солидным человеком. Не надо бить посуду в собственном доме.
Так оно и случилось. Джим довольно быстро пришел к выводу, что коммунисты – либо чудаки, либо просто неудачники. А он жаждал удачи, славы! Ему было обидно, что после драки с англичанином не англичанину, а ему пришлось покинуть родные края и отправиться в холодный и мокрый Лондон. Получив диплом бакалавра права, Джим вернулся на родину, где учредил собственное вербовочное бюро, где набирал молодых соплеменников на стройки страны. Не прошло и года после этого, как его папаша по странному стечению обстоятельств прожил недолго. Он оставил сыну титул вождя, три большие фермы, несколько доходных домов в Луисе, а также солидный банковский счет и большой пакет акций, инвестированных в солидные британские компании.
Когда дело шло к получению Гвианией независимости, тридцатилетний адвокат решил вдруг заняться политикой. В стране вдруг появилось превеликое множество различных партий и организаций, объявивших себя врагами колониализма: их состав был самый разнообразный: от племенных вождей и преуспевающих бизнесменов до мелких лавочников и чиновников. Большинство же населения просто не понимало о чём идёт речь: поиски заработка занимали их повседневную жизнь, а голод и нищета были их постоянными спутниками. Молодой Маджаи примкнул к «Действующей партии», в которую объединились все его соплеменники. Их верховный вождь Колоко отнесся к нему благосклонно: ему нужен был помощник с юридическим дипломом. Уже через три года Джим Маджаи был генеральным секретарем «Действующей партии» и вторым лицом после вождя Колоко. Затем он стал членом парламента и вкусил от власти. Как-то он помог получить лакомый подряд от провинциального правительства на постройку новой дороги, другой раз – добыть на расширение государственных плантаций гевеи – дерева-каучуконоса, третий – на… В его власти оказалось такое множество доходных возможностей, что благодарность от облагодетельствованных бизнесменов широкой рекой лилась на его счета. Все это здесь было в порядке вещей. У каждого, кто хоть как-нибудь соприкасался с властью, появлялись фабрички и дома, росли счета в банках, а дети отправлялись учиться за границу. Поэтому никто не удивился, когда генеральный секретарь «Действующей партии» стал совладельцем нескольких фабрик. На одной из них собирали радиоприемники из деталей, поступающих из-за моря. Продукция считалась «местной» и налогами не облагалась. Компаньоном Маджаи стал Фредерик Браун, тот самый англичанин, с которым он повздорил много лет назад. Но все же не одни лишь деньги влекли Джима. Никто не был так щедр на праздниках, никто так ловко не наклеивал на потные лбы танцоров, приглашенных, чтобы повеселить собравшихся, новенькие пятифунтовые бумажки – целые состояния, например, для семьи бедняка. Когда об этом доносили вождю Колоко, он только щурился и добродушно говорил в ответ:
– Этот парень далеко пойдет! Вот дайте только нам получить власть…
Все, казалось, шло хорошо, пока «Действующая партия» правила в «своем районе. Когда приближалась официально намеченная дата получения Гвианией независимости, Маджаи понял, что его нынешнему положению приходит конец. Это было связано с конституцией Гвиании, которую подготовили британские власти. Ознакомившись с её проектом, Маджаи понял, что при любом исходе выборов представители северных округов будут иметь в парламенте абсолютное большинство мест. Когда британский флаг уже давно был торжественно спущен на городском стадионе Луиса, а премьер-министр из Северной Партии поселился на вилле рядом с финансовым магнатом, купившим место министра хозяйства, «Действующая партия» перешла в оппозицию. И тут генеральный секретарь «Действующей партии» сообщил полковнику Роджерсу, возглавлявшему службу безопасности доминиона, что оппозиционная «Действующая партия» готовит государственный переворот. Лидер «Действующей партии» Колоко и его ближайшее окружение оказались за решеткой. Главным свидетелем обвинения на процессе, готовящемся против них, должен был выступить Джим Маджаи. Депутаты «Действующей партии», неискушенные в политике, решили рассчитаться с ренегатом наипростейшим способом: когда он появился в парламенте, они накинулись на него с кулаками. Потом, уже после суда, надолго упрятавшего вождя Колоко и его сподвижников за решетку, Джима били еще несколько раз – просто прохожие, узнававшие его на улице. Однажды у него даже чуть не сожгли автомашину, но вмешалась полиция. Кое-кто обещал застрелить его при первой возможности. Но тут произошло самое интересное: Маджаи выступил перед коллегами и предложил им объединиться с северянами. Так возникла Объединённая Демократическая Партия Гвиании. У Джеймса появилась привычка скрывать свое местопребывание – он не ночевал в одном и том же своем доме больше двух ночей подряд. Кроме того, он нанял телохранителей и окружил свою виллу в Луисе массивной стеной. Его «Демократическая партия» вступила в коалицию с правящей. И хотя на последних выборах в парламент избиратели дружно проголосовали против него, Джим не пал духом. Премьер-министр назначил его сенатором и вручил ему для начала портфель министра информации.
