– Как же так? – удивился Саттар и даже обиделся. – Кто же мы по-вашему, Мифтах хальфа?

– Вы, дети мои, теперь не люди, а члены. Каждый из вас считается и является членом комсомольской организации, и без ведома других членов вы ничего сами не сможете предпринять. Ни-че-го!.. Я понял это уже по вашим разговорам. «Действовать всегда вместе, коллективом!», – ведь этому вас учат, да? Вы, будто пуповины, привязаны друг к другу. Даже коллективные действия вы должны исполнять по приказу свыше, то есть по велению вожаков. Закон стаи, когда порицается любое самостоятельное действие: ослушника ждёт неминуемая кара…

Мифтах хальфа принёс в починку свои сапоги, а заодно решил прощупать настроение новоявленных комсомольцев. Знают ли они, что совершают? Говорил ли кто-нибудь с юношами серьёзно? Понимают ли они на что идут?

Саттару не понравились слова учителя, и он резко возразил:

– Мы не стая… Организация!.. В комсомольскую организацию вступают те из молодёжи, кто не жалеет своей жизни для строительства нового мира. Мы гордимся тем, что состоим в такой организации. А вы говорите: члены… стая…

– Что стая, что организация – одна пара сапог… И насчёт «члена» верно: вы теперь представляете из себя отдельных «членов» странного организма под названием комсомол. Но знайте одно – вы как «члены» или «частички» принадлежите не к голове, рукам или ногам этого организма, а в лучшем случае – к пальцам, но, как правило, – к внутренностям, потрохам. Вы обречены выполнять самую грязную работу для обеспечения жизнедеятельности этого организма, потому что иначе он умрёт. Ну а ваши вожаки избрали для себя более чистые, наружные и внешне красивые части тела и наслаждаются этим. Но вам всего не видно… Вы – в темноте, грязи, в утробе жадного организма…

– Так уж и… – осторожно подал голос Ахметсафа. – Ведь в комсомоле демократия. Если она нарушится, никто из нас молчать не станет…

– Саттар верно сказал, что вы при вступлении давали клятву. Клялись не жалеть жизни, отдать душу… Ну, и так далее. А ещё о какой-то демократии рассуждаете. Если вы решили отдать всю жизнь и всю душу… ну хотя бы той же демократии, то какой вы себе её представляете? Держали ли вы её в руках? Знаете о ней что-нибудь? Я, например, кое-что знаю о демократии. Проще говоря, это когда меньшинство подчиняется большинству. В это же время чёрным по белому написано, что приказ «верхов» – закон для «низов». То есть что же получается? Двуличная какая-то демократия, одна – для «верхов», другая – для «низов», то есть для вас, строительного материала организации. Организация «высших» – это для вас «тёмный лес». Вы – организация «низших», а внизу собираются обычно те, кто легковерны и управляемы, кто любит выполнять приказы «сверху», люди в основном мягкие, внушаемые, которых легко увлечь, поэтому и организация у них получается какая-то слабохарактерная. А ещё собрались жизнь отдавать… За что? За кого? Вы для «верхов» – словно дети малые, должны выполнять то, что старшие скажут, хорошо себя вести, быть примерными и так далее… Не то в угол поставят… Или ремнём выпорят… Хорошо ещё, если ремнём… Ведь вы поклялись и жизнь отдать…

– Никто из нас не собирается бессмысленно расставаться с жизнью, – задумался Ахметсафа. – Но разве плохо желать народу счастья, быть готовым жертвовать ради него всем, взять на себя все его горести и печали?

– Вот тут и начинается самое интересное. Готовясь взять на себя горести народа, вы тем самым теряете чувство меры, чувство реальности. Народ необъятен и бесконечен. И бед у него – целый океан. Какие из его бед вы готовы взять на себя? Или поставим вопрос по-другому: какие свои беды народ сам может доверить или делегировать вам? Ведь у каждого человека есть своё, сугубо личное горе. Обобществление людей в некий безликий народ нужно для того, чтобы уйти от прямого ответа. Когда правители говорят о народе, они обычно подразумевают самих себя, любимых, в противном случае они не были бы правителями. Каждое действие, событие они оборачивают в свою пользу. Воля правителя – первична, а народ – вторичен. А вы, простаки, думаете, что народ первичен. Разве кто-нибудь из людей приходил к вам с просьбой о том, чтобы вы повели их в «новую жизнь»?

От такой неожиданной постановки вопроса Саттар слегка растерялся:

– Кто же так приходить будет? – буркнул он, недовольный дотошностью учителя: вот ведь пристал… Из губкома и так много поручений дали, а тут ещё Мифтах хальфа со своими проповедями и нравоучениями.

– И мне так кажется, – улыбнулся Мифтах хазрат. – Никто к вам с таким заявлением не обратится. Думать, то есть «заботиться» о других вас заставляют «сверху», так ведь? Чем проявлять такую «трогательную» заботу о людях, не просящих вас об этом, не пора ли, дети мои, о самом себе позаботиться? Овладев необходимыми знаниями и освоив хорошую специальность, вы будете гораздо полезнее для своей нации, то есть народа, по вашей терминологии. Не вздумайте, дорогие мои, своей неосторожной «заботой» ранить душу человека. Умный человек ни в чьей опеке не нуждается, поймите это… Как бы я хотел, чтобы вы всё-таки остались людьми с большой буквы, чтобы не забывали, чьи вы дети…

Мифтах хальфа был прав. Как только организацию сколотили, тут же посыпались указания, приказы, задания, ответственные поручения. Саттара как главу комсомольской ячейки вызвали в губком и вручили ему план первоочередных мероприятий против проведения Курбан байрама. Юноши задумались. До сих пор они даже не пытались предпринимать всерьёз что-либо, противоречащее религии, вере, совести. Что делать? Пришлось преодолевать сомнения, и тут-то сказалась сила коллективного воздействия. К самым решительным «безбожникам» невольно присоединялись и другие «члены» организации… Словом, в день праздничного богослужения решено было провести комсомольско-молодёжное собрание. Губком горячо одобрил такое решение, что ещё более воодушевило низовых членов. Нашлись даже такие энтузиасты, что призывали вообще сорвать Курбан байрам. Ждали только сигнала Саттара и Ахметсафы. Но друзья под впечатлением беседы с учителем Мифтахом решили не обострять ситуацию и удержали «энтузиастов» от необдуманного шага.

Молодёжь готовилась к своему собранию – ведь это было их первое серьёзное мероприятие, тем более что затрагивался такой щекотливый вопрос, как религия. В пику Курбан байраму решено было провести тематический концерт. Привлекли молодёжь из числа «сочувствующих комсомолу», подготовили сцену в помещении караульной избы.

В канун религиозного праздника было сомнение, придёт ли вообще кто-нибудь на молодёжное собрание? Сомнения оказались напрасными, молодёжь собралась. Ахметсафа, как обычно, читал декламации, демонстрировал гимнастические упражнения. Кто-то пел песни, играл на скрипке. Нашлись и танцоры. Словом, получился настоящий молодёжный вечер, в конце которого Саттар принялся уговаривать молодёжь не идти на Курбан байрам. Его предложение прошло довольно гладко и было принято. Последним выступил коммунист Зариф абзый, который призвал молодёжь проявить сознательность и агитировать своих домашних против посещения Гаита. И это предложение в целом было одобрено. Радуясь успешному проведению вечера, Саттар с Ахметсафой в хорошем настроении разошлись по домам…

На следующее утро Мустафу и близко не подпустили к мечети. Сельские старушки и аксакалы трясли своими клюками, слали ему проклятия, даже кидали в него камни.

– Сыновей своих неверными вырастил! – кричали ему. – Настоящих кяферов[28] из них сделал! Вскормил собак, грызущих нашу веру!..

Со слов священнослужителей стало известно, что комсомольцы ночью заколотили досками все двери храма, а стариков, по обыкновению проводивших в мечети предпраздничный ночной молебен, жестоко избили и вышвырнули на улицу. Можно представить, какова была ярость народа, особенно стариков и старшего поколения… Словом, пришлось опозоренному Мустафе вернуться домой… в компании молодёжи. Ничего не сказав Шамсие, удивлённой его быстрым возвращением, он молча расстелил возле саке свой намазлык[29] и склонился в молитве…