Крик, переходящий в хохот, донесся мне вслед, огрев как обухом по голове: «И не вздумай что-либо с собой сделать, иначе платить будет твой братец!»

Напоминание о Яре ощутимо меня подхлестнуло, я спешила к дому так, как никогда ещё, никуда не спешила. Вскоре показался наш большой деревянный сруб. Он выглядел безопасным и теплым. Издалека меня встретил свирепый лай собак. Когда я закрыла за собой калитку, то мысленно порадовалась крепкой цепи, которая их сдерживала. Овчарки не узнавали меня. Более того, они рычали, скаля зубастые пасти, будто я враг всего человечества. Барт и Грей, эти молодые псы выросли на моих глазах, я целых два года приносила им кушать и спокойно гладила по короткой, жёсткой шерсти. В попытке успокоить их, я приблизилась к Грею, но он жалобно поскуливая, забился в будку. Барт же, ерошил шерсть и угрожающе рычал.

– Мирослава?! – на крыльцо выбежал одетый как попало отец. – Доченька, живая!

– Пап! – кинулась я к нему, в такие надёжные объятия. – Всё в порядке! Не бойся, всё хорошо. Я пошла тебя искать, и заблудилась немножко.

Рассказывать о своих приключениях я отцу не стала. Он был человеком суеверным, и тревожить его лишний раз не хотелось. Не ровен час, ещё удумает наведаться в Бесовы сети. От такого предположения, моё сердце дрогнуло, и к горлу подкатил ком.

– Мира, тебя не было двое суток… – Обычно суровые черты его лица исказились в мучительном волнении. – Я не знал что думать. Днями бродил по лесу, выкрикивая твоё имя. Ярослав отказывался есть, всё сидел у калитки, всматривался в чащу.

– С ним всё в порядке? – прошептала я испуганным голосом, вспомнив слова той ведьмы из лабиринта.

– Он спит…

Дослушивать я не стала, юркнув за папину спину, понеслась в комнату Яра. Он спал на боку, положив правую руку под голову, а левая безвольно лежала на тонком, синем одеяле. Крохотные, тоненькие пальчики подрагивали во сне. Я, упав на колени у его кровати, прижалась к ним взмокшим лбом, и впервые за много лет заплакала. Это были слёзы счастья.

Когда я проснулась, было ясное, летнее утро. За открытым окном, выходящим на разбитый ещё при маме цветник, послышалась возня, будто что-то тащат по земле. Любопытство взяло верх, и, преодолев сразившую тело слабость, я выглянула на улицу. Прогретый июньским солнцем воздух благоухал тонким ароматом роз, которые вились по всей стене, до самой крыши. Их цветущие бутоны украшали эту часть дома до самой поздней осени. В детстве я часто спускалась прямо через окно, чтобы полюбоваться сказочным видом на свой маленький «замок». Когда мамы не стало, за цветником начал ухаживать Гришенька. Именно он сейчас шумел, выдирая сорняки и утаскивая их на небольшую кучу. Его нескладная фигура то и дело мелькала среди цветущих наперстянок и лилий. Гриша жил в небольшой, уютной постройке, которую выделил ему папа, когда обнаружил его умирающим от голода в лесу. Грише было лет 25 на вид, кто он и как тут оказался, мы так и не узнали. Он был болен и очень плохо говорил, таких в народе называют юродивыми. В благодарность за еду и кров, Гришенька стал охотно помогать по хозяйству и казался вполне довольным жизнью.

Накинув на себя хлопчатобумажное голубенькое платье, я выбежала в цветник, чтобы попросить Гришу срезать растущий у забора чертополох. Никогда не понимала, почему мама так старательно за ним ухаживала и запрещала его выпалывать. По мне, так он только портил всю красоту.

Однако Гриша мою просьбу воспринял в штыки. Он трясся, кусая до крови свой мизинец, и яростно мотал головой, притоптывая на одном месте. Мои нервы, изрядно потрёпанные событиями прошлых дней, резко взбунтовались. Меня разозлил его непонятный протест, прибавленный до кучи к необъяснимой чертовщине, которая творилась вокруг. Это был мой цветник! И всё в нём должно было быть как я того захочу.

Плохо соображая, что творю, я подобрала выпавшие из Гришиных рук садовые ножницы, и собственноручно стала кромсать ненавистное мне растение. Кожа горела от новых заноз, прибавившимся к старым порезам и царапинам.

– Плохо, не надо так! Легко пройти! – Громко бормотал Гриша, периодически переходя на завывания. – Она пройдёт. Теперь можно.

– Да кто пройдёт то?! – раздражение затопило мой разум, я резко повернулась к несчастному, нетерпеливо сверкая глазами. – Кто "она" такая? Ты можешь мне нормально ответить?

– Она! – Гришенька бешено вращал бледно голубыми, почти бесцветными глазами и в испуге озирался по сторонам. – Она. З-з-заберет. Души.

– Зачем кому-то наши души? – скептически спросила я, удовлетворённо оглядывая результаты своих трудов. Высокие, стебли больше не росли тонкой полосой вдоль забора, а, увядая, стелились по земле, как им и было положено.

– Еда. Еда… – будто не слыша меня, заладил Гришенька. – Голод.

– Пошли, там блины должны были остаться с завтрака, – я потянула дрожащего парня за рукав потрёпанной, ядовито-фиолетовой куртки, с синими полосками. Он категорически отказывался с ней расставаться. Сколько бы новых вещей мы ему ни давали, он вцепился в неё как клещ, не снимая ни зимой, ни летом. Гришенька спотыкаясь, шёл за мной, но когда я подвела его к небольшому столику, под сенью раскидистой липы, он снова замотал головой.

– Еда! – он вцепился руками в свои спутанные каштановые волосы и смотрел на меня полными ужаса глазами. – Еда! Сила!

Недоумённо провожая взглядом его ковыляющую со двора фигуру, я пыталась подавить в себе плохое предчувствие. Грише удалось меня напугать.

Яра я обнаружила играющим в приставку, в своей комнате. Услышав скрип открываемой двери, он с радостным визгом кинулся мне на шею.

– Папа сказал тебя не будить! – Его мягкие волосы щекотали мне нос и пахли солнцем. Неповторимый, тёплый запах, присущий только моему братишке.

– Я так соскучилась по тебе, мой сладкий кошмарик! – Кружила я смеющегося Яра по комнате. Кошмариком я его называла из-за постоянных попыток, сославшись на кошмары, проспать сборы в школу.

– Ты больше не потеряешься? – Яр, сдвинув тонкие бровки, серьёзно заглянул мне в лицо. – Обещаешь?

– Обещаю! – торжественно пообещала я, чмокнув брата в пухлую щёчку. – Но сейчас мне надо в город, Ты со мной, или останешься с папой?

– С папой! – без колебаний выдал Яр, скосив глаза на свою приставку.

Погрузившись в невесёлые мысли касательно ясности своего ума, я шла средь осин и клёнов по широкой дороге, ведущей в Загорск. В который раз я порадовалась, что на дворе первые числа июня, и между нами не встаёт необходимость посещать свои учебные заведения. Невзирая на окружающий наш дом густой лес, мы не были отрезаны от окружающего мира. Широкая лента дороги соединяла нас с Загорском. Это был самый что ни на есть заурядный городок, каких сотнями раскиданы по всей земле. Такой, где все друг друга знают, ходят в одну и ту же школу, играют свадьбы в единственном приличном кафе и не расстаются даже после смерти, лёжа на одном кладбище. Я бы многое отдала за наличие в этом богом забытом местечке нормального университета. Тогда бы мне не приходилось покидать брата на целых пять дней в неделю, дабы продолжить своё обучение в далёком и чужом городе.

Зябко передёрнув плечами, огляделась. Появилось неприятное чувство, что за мной кто-то следит. Затылок начало покалывать, под чьим-то пристальным взглядом. Кожа под тонким платьем покрылась мурашками, это в такую-то жару! В который раз, не обнаружив ничего подозрительного, я продолжила свой путь. До окраины леса оставалось минут пять ходьбы, а там уже до города рукой подать. На всякий случай, сжала покрепче свой перцовый баллончик, искренне надеясь, что мне всё-таки не придется его использовать. Была суббота, папа, как обычно в выходные дни, надолго забрался под капот своей старенькой шестёрки. Именно по этой причине, добираться до библиотеки мне пришлось своим ходом. Сегодня она работала только до обеда, и я очень хотела успеть до закрытия. Там должен был быть томик легенд родного края, или ещё что-то подобное. Я надеялась найти доказательства, что я не единственная столкнулась с подобным, необъяснимым явлением. Мне необходимо было удостовериться, что я не безумна.