С учётом того, как он выглядел, фраза прозвучала особенно убедительно.

Жак де Бестеги вдруг рассмеялся, и Франкетти с удивлением взглянул на него.

– Простите, – сказал Жак, – я вспомнил историю, которую Джек точно ещё не слышал… И вы, наверное, тоже, – он обратился к офицерам. – На первом курсе мы все жили в самóм колледже. И должны были возвращаться не позже полуночи. Опоздаешь трижды за семестр – выгонят.

– Мы таким устраивали торжественные похороны, – включился в разговор Освальд Рейнер, который держался около фуршетного стола и опасливо поглядывал на икорницу. – После панихиды провожали на вокзал под похоронный марш. Оркестр приглашали, и шли за ним через город с поникшими головами, со шляпами в руках! А Феликс, чтобы спасти нарушителей, придумал связать из простыней верёвку…

– Это я рассказываю! – оборвал его де Бестеги. – Так вот, Феликс придумал эту штуку с верёвкой из простыней. Он ведь занимал у нас весь первый этаж. И тот, кто возвращался ночью, стучал ему в окно. Феликс тогда выбирался на крышу и сбрасывал верёвку.

– Да, – не удержался князь, – а однажды мне постучали уже под утро. Я спросонья не разобрал, кто стучит, спустил верёвку и поднял… полицейского!

Компания расхохоталась.

– И что же? – спросил Келл. – Это сошло вам с рук?

– Спасибо, вмешался архиепископ Лондонский, замолвил словечко, – ответил Юсупов. – Иначе выгнали бы меня, точно!

– Чёрт, как жаль, что ты уезжаешь! – вдруг сказал Франкетти. Он оборвал мелодию, и все тоже притихли. Стало слышно сопение и фырканье раскормленного бульдога.

Глянув на пса, молчание нарушил Вернон Келл.

– Как его зовут?

– Панч, – живо отозвался князь. – С ним тоже связана одна забавная история. Я забрал его на каникулы с собой, в Россию. А законы здесь у вас неумолимые. Шесть месяцев карантин – и только после этого разрешают ввозить собаку обратно в Британию. Но я же не мог расстаться с моим Панчем на целых полгода! И когда возвращался сюда через Париж, заглянул к одной… в общем, старой русской куртизанке. Мы накормили его снотворным, завернули в пелёнки, надели чепчик. Старушка нарядилась няней, и вот так втроём добрались до Лондона: няня, я и мой младенец!

Гости снова рассмеялись.

– Похоже, ему нравится ваш ковёр, – заметил Келл.

Бульдог, действительно, потёрся мордой о совершенно чёрный ковёр, устилавший всю гостиную, завалился навзничь и стал, извиваясь, чесать об него спину.

– А вам нравится? – спросил Юсупов. Офицер утвердительно кивнул. – Это Джек мне присоветовал один магазинчик…

– Мебельный магазин на Фулхэм-роуд, – уточнил Гордон. – Держат его две такие смешные старые девы, сёстры Фрит.

– Ветхие, как мир, и очень приветливые, – продолжал князь. – Просто персонажи Диккенса, честное слово. Но когда я заказал им чёрный ковёр, их будто подменили.

– Они приняли тебя за дьявола, – снова вставил Франкетти, и Жак снова принялся поить его шампанским.

– Может быть, – согласился Юсупов. – С тех пор, стоило мне заглянуть в магазин, как они прятались за какую-то ширму. Я только и видел, как над ней трепетали две кружевные макушки.

– Скажу вам больше, джентльмены, – вмешался Скейл, – с лёгкой руки князя Юсупова на такие ковры пошла мода! Недавно был случай: жена настелила чёрный ковёр, а муж решил, что гостиная стала мрачной. И говорит: Ковёр или я!

– Напрасно, – сказал Эллей.

– Точно, напрасно, – согласился Скейл. – Жена выбрала ковёр, и они развелись.

– А какие цвета предпочитает ваша жена? – снова по-русски спросил Келла Юсупов. Он сделал приглашающий жест, и они уселись в углу на большой мягкий диван, повернувшись друг к другу.

– Я не женат, – ответил офицер. – Надеюсь, вы уезжаете не из-за болезни княгини Зинаиды Николаевны?

– О, матушкина хворь – это целая история! – махнул рукой князь. – Нервы, нервы, нервы… Недавно они с отцом были в Берлине и срочно вызвали меня депешей. У неё случился сильнейший нервный припадок, а успокоить её в таких случаях могу только я. Пришлось всё бросить и мчаться в Берлин. Там – жара, а матушка лежит на кровати под шубами, окна в комнате закрыты. Есть она наотрез отказывается, говорит, что боли дикие, кричит на всю гостиницу…

– Бог мой, – сказал Келл, – бедная женщина…

– Но мы-то знаем, что болезнь её чисто нервная, – повторил князь. – Не будете так любезны передать мне ещё бокал шампанского?.. Благодарю. Так вот, вызвали психиатра, светило номер один из берлинских светил. Я провёл его к матушке и оставил с глазу на глаз. Вдруг слышу из-за дверей смех. Я сперва ушам не поверил, потом приоткрыл дверь: точно. Матушка давно не смеялась, а тут весело так заливается, только что не хохочет. И рядом на стульчике сидит доктор, от смущения красный. Матушка сквозь смех просит: Уведи его, не могу больше, умираю! Я доктора проводил, возвращаюсь и понять не могу, в чём дело. А она говорит: Где ты взял этого врача? Его самого лечить надо! Он посмотрел на часы у меня над кроватью, и знаешь, что сказал? Странно, говорит, вы заметили, что стрелки остановились в тот же час, когда умер Фридрих Великий?

Келл покачал головой:

– И в самом деле, подозрительный психиатр… Но судя по тому, что княгиня смеялась, визит его всё же принёс пользу!

Юсупов согласился:

– Да, не мытьём, так катаньем.

– Отчего же вы не обратитесь к Распутину? Газеты пишут, что он обладает какой-то чудотворной силой…

Князь с подозрением посмотрел на офицера:

– Вы это серьёзно? Матушка и вправду иной раз неважно себя чувствует, но из ума пока не выжила.

– Однако Распутин врачует её величество и наследника цесаревича уже не первый год, и ваш император к нему благосклонен.

– Не ловите меня на слове, – Феликс поджал ярко-красные губы. – Я не имел в виду, что государыня безумна, и вы меня прекрасно понимаете.

– Конечно, понимаю. Говорят, Распутин не слишком располагает к себе. Неопрятный, странный, по виду – обычный посконный крестьянин… Но притом самый известный российский целитель и провидец. Его принимают при дворе, аристократы и петербургский бомонд стоят к нему в очереди. И госпожа Головина с ним близка…

Светская красавица Мария Головина была помолвлена с Николаем Юсуповым, старшим братом Феликса. Однако Николай влюбился в другую женщину, стрелялся с её мужем на дуэли и погиб. Так совсем юный Феликс стал единственным наследником несметных богатств рода Юсуповых, а Мария – безутешной вдовой. Она постепенно сходила с ума, но общение с Распутиным вернуло её к жизни. Распутин звал Марию – Муней, и это имя к ней приклеилось. А Муня называла Феликса возлюбленным братом, и они постоянно писали друг другу, когда Феликс уезжал в Англию.

– Вы занятный человек, Вернон, – помолчав, сказал князь. – Откуда вы так хорошо знаете Россию? И ваш блестящий русский язык… Что значит – посконный?

– Сделанный из посконины. Это ткань вроде холста, из волокон конопли. Крестьяне шьют из неё одежду.

– Смотрите-ка, впервые слышу… Да, Мария – одна из самых горячих поклонниц Распутина. Я видел его в доме Головиных. Отвратительный тип. Когда газеты стали писать о его непотребствах, я спрашивал её, в чём дело и что же там происходит. Кто такой этот святой Георгий…

– Что же она вам ответила?

– Что идущих по стопам Христа всегда преследовали и гнали. Что Распутин открывает людям другую жизнь. Что я не знаю его личности и той силы, которая им руководит. Что ему известна какая-то высшая истина, и что он несёт крест божий. В общем, традиционная оккультная болтовня: великое скрывается под неприметной оболочкой, которая закрывает путь к истине для профанов и недостойных вроде меня.

– То есть вы должны теперь вернуться к матушке, поскольку надежда её не на Распутина, а на вас?

– Распутина матушка на дух не переносит. А в России, надо полагать, мне всё же придётся получить военное образование. Ничего не поделаешь – одно из условий моей женитьбы. Подходит время связать себя…