Верховный пристально посмотрел на Соню.

– Может быть, теперь вы расскажете мне всё, о чем до этого молчали? Что стоило жизни Старейшему?

Аналитик потерял последнюю надежду. Он перепробовал все известные методы, а комтур все не приходил в сознание. Не понятно, что пугало аналитика больше: затянувшийся обморок или внезапно поседевшие волосы комтура. Поседевшие – не совсем то слово. Потерявшие жизнь. Так точнее. Белёсая копна ломкой соломы.

Надо было отправить сообщение в штаб-квартиру. Надо было доложить. Надо было…

Но одно дело, понимать, а другое – действовать. У аналитика не хватило духу. Что он мог сказать им? Как объяснить? Да и что объяснять? Рассказать, что комтур разбудил его на рассвете с нелепым заявлением, что Окуляр ожил? Пусть так, хорошо. Но что дальше? Подробно расписывать, как ушёл за пером, как вернулся, как нашёл вот это? Человека, имевшего больше сходства с восковой фигурой, нежели с живым существом. Окуляр больше не подавал признаков жизни. Да и кто знает, подавал ли до этого. Нет ни одного свидетеля произошедшего. Хоть бы ворон пролетел, какая-никакая, а поддержка. Аналитик тяжело опустился на землю.

Безнадежно.

Никто ему не поверит.

Говорят, в метро не осталось ни одной действующей лаборатории. Но когда это «говорят» было достоверным источником? Сомнительно, что ареопаг избавился от всех инструментов добычи полезной информации. Аналитик был уверен, именно в такую «несуществующую» лабораторию его и отвезут.

Надо молчать.

Когда только изобрели телефон, в Оке праздновали целый день: конец мучениям с доисторической связью между Окуляром и штаб-квартирой! Никаких больше задержек! Но нет. Окуляр решил иначе. Как только протянули телефонную линию, поверхность затянуло зеленой тиной, и началась жуткая вонь. Провода срезали, аппарат убрали. Всё вернулось на круги своя. Когда же появились первые мобильные телефоны, в ареопаге не спешили радоваться. С опаской привезли к Окуляру новый гаджет. Никто особо не удивился, когда каменная чаша забурлила и наполнилась уже чёрной тиной. Все смирились, что оперативной связи не будет.

Каждое дежурство рядом с древним противником технологий (а ещё говорят, что самое старомодное существо на Изнанке – это Эреб) воспринималось, как наказание. Конечно, на сутки ты оказываешься полностью оторванным от цивилизации. Кругом одни белки, ежи и глыбы эти каменные. Но сегодня впервые аналитик радовался, что Окуляр оказался таким нетерпимым к прогрессу: не надо звонить, ещё несколько часов можно пожить свободно!

Рано или поздно их приедут сменить. Что говорить тогда? И что делать, если комтур умрёт? Око не простит. Око никогда никому ничего не прощает.

Проверил пульс, прислушался к дыханию. Слабое, прерывистое, но есть. Живой. Надолго ли?

Аналитик чувствовал себя девочкой-подростком в душевных метаниях (впрочем, откуда ему было знать, что переживают девочки-подростки). Смелости, необходимой для принятия решения, обнаружить в себе не удалось. Он так и сидел, привалившись к одному из трилитонов, и просто смотрел перед собой. Ни одной мысли.

Сидеть и ждать. Ждать, когда они приедут. Ждать, когда заберут в штаб-квартиру. Ждать, когда грянет возмездие за то, чего он не совершал. Сидеть и ждать.

** * *

Нокс проснулась. Чаепитие закончилось, но вместо того чтобы продолжить расчёты, Эреб вдруг собрался уходить. Из недр шкафа он выкопал старую сумку с ремнем через плечо. Сложил в неё всю свою писанину. Метнулся к двери. Остановился. Вернулся к столу. Из-под кипы бумаг и свитков выудил потрепанную книгу, засунул её в сумку. Второй рывок к двери. Снова застыл. Нокс казалось, что она наблюдает за гигантским теннисным шариком, скачущим туда-обратно. Вот и следующий скачок, прямиком в центр комнаты. Сумка полетела в дальний угол.

– На кой им что-то объяснять? – За годы жизни с Нокс Эреб стал непревзойдённым мастером риторических вопросов.

Нокс спрыгнула на пол, подошла к Хранителю, потёрлась о ноги.

– Ну-ну, милая, не переживай, это я так.

Нокс заурчала.

– Нет, я сам. Чем ты там поможешь?

Урчание постепенно приобретало угрожающие нотки. Теперь оно больше напоминало рычание.

– Тебе придётся остаться здесь, – Эреб постарался, чтобы голос его звучал предельно мягко. – За этим надо следить. Ты же понимаешь, он ведь не соображает, что делает. Пусть лежит. Я надеюсь на тебя.

Эреб легко пробежался пальцами по пушистому загривку. Рычание утихло.

– Вот и славно, вот и умница. А я пойду, присмотрю за нашим детским садом, претендующим на звание Тайного ордена всех времен и народов.

Нокс фыркнула, выпустила коготки.

– Как бы ты к ним ни относилась – они ещё дети неразумные. А с мелких спрос какой? Но, может, оно и неплохо. Шансы выжить у детей всегда выше. И да, пусть мне это и не нравится, но береги сопляка. Без него ничего не выйдет.

Эреб ещё раз погладил серую привереду, кинул короткий быстрый взгляд на стеллажи и вышел.

– Вы уверены, что это всё? – первое, что спросил Верховный, как только Соня с Тимом закончили говорить.

Где-то в середине рассказа вернулся Макс. Комтур, как мы помним, терпением не отличался. Дождаться, пока архон его позовёт, Макс не смог. Но оно и к лучшему: не пришлось повторять историю для него отдельно.

– Уверены, – по молчаливой договоренности Тим отвечал за обоих.

– Это всё, – вмешался Макс, – я не сомневаюсь. Но это не значит, что «всё» для них и «всё» для Грея – одно и то же «всё».

– Твоя правда, – согласился Верховный. – Но я надеялся на другое.

– Как говорила одна мудрая барышня моему тёзке, «надежда – глупое чувство», – процитировал Макс. Даже комтуры иногда цитируют книжки.

На Соне не было лица. Слишком много потрясений за слишком короткий срок.

– Маленькая, ты в порядке? – спросил комтур, снова проявив заботу.

Девушка вздрогнула, как от удара. «Маленькая».

– Не надо меня так называть, пожалуйста, – сквозь зубы, с трудом.

Макс ударил кулаком по столу. Даже это Грей украл у него, даже это. Но как гадёныш узнал? Повторил вопрос.

– Ты в порядке?

– Да. Нет. Я не знаю. Наверное.

– Хорошо. – Вот уж мастером утешения Макс даже с большой натяжкой не был. – Надо решать.

Тишина. Гипотетически все были согласны с комтуром, но фактически желающих не нашлось. Макс понимал детей, но молчание архона раздражало.

– У нас нет времени на рефлексию!

– Не тебе нести ответственность, Макс! Не тебе и командовать здесь!

Соня с Тимом не подозревали, что стали свидетелями редкого случая: комтур добровольно почти (!) согласился с членом ареопага.

– Не мне. Но промедление…

– Я прекрасно знаю, чем оно нам грозит, Макс! – оборвал архон, по-прежнему не повышая голоса. – Вы вернётесь к Грею.

– Что? – слаженный дуэт.

– Повторить?

Первым в себя пришёл Тим.

– Нет, спасибо, мы и в первый раз прекрасно слышали. Ведь так? – Младший брат искал поддержки у сестры.

– Слышали, да, – подтвердила Соня. – Но как?

– Только так. – Верховный упорно не замечал смятения своих гостей. – План Грея должен сработать. Эреб с самого начала был против, чтобы мы как-то вмешивались в судьбу этого … этого… – нужное слово никак не находилось.

– Но насколько проще сейчас было бы схватить паршивца! – не постеснялся перебить архона Макс.

Верховный продолжил, игнорируя комтура.

– А Эреб не ошибается. Да, он никогда не рассказывает всего до конца. Да, мы не понимаем, почему он принимает то или иное решение. Но ты готов пойти против его воли? Я – нет.

– Если это позволит остановить Грея, то готов.

– Макс, мы каждый раз ходим по кругу, ведем один и тот же бессмысленный спор. Грей должен совершить то, ради чего он сбежал. Должен, и точка. Ни твоё, ни моё, ни чьё бы то ни было ещё мнение тут не учитывается.

– И даже наше не учитывается? – тихий Сонин голос заставил обоих спорщиков замолчать. – Или это тоже будет решать Эреб и ваш дурацкий ареопаг?