— Мерит? — спросила Мэллори, наклонив голову, пока рассматривала меня.

— Уинстон Стайлз рисовал изображения, которые приходили к нему, когда он слышал город. Он нарисовал горизонт, — сказала я. — Он слышал Чикаго. Запах — это не магия или химия. Это Чикаго. Выжатый и дистиллированный, но все же Чикаго.

Никто из них не выглядел убежденным.

— Закройте глаза, — произнесла я. — Закройте глаза и подумайте о запахе.

Услышав это предложение, они стали выглядеть еще более скептически. Но все равно сделали, как я просила.

— Транспортное движение, — спустя минуту сказала Мэллори. — Выхлопные газы.

— А под этим? — спросила я.

Она нахмурилась.

— Дым. И озеро. И ветер, дующий с болот. Хот-доги, жареная говядина и летние грили. Тела, пот и слезы. — Она открыла глаза. — Как будто кто-то сделал духи из Чикаго — и смешал все это вместе.

Этан и Катчер глубоко вздохнули и задержали воздух в своих телах, как бы оценивая его содержимое.

— Пицца, — сказал Этан.

— Ага, — произнес Катчер. — В смысле, большое количество выхлопных газов и дыма, но присутствует ниточка колбасы, что ли?

— Наваждения совсем не наваждения, — произнесла я. — Они слышат Чикаго.

— Голос разумен, — добавил Катчер. — Чикаго нет. Это невозможно.

— Но и снега не должно быть в августе, — возразила Мэллори. — Как и не должно быть людей, вредящих друг другу, чтобы избавиться от своих наваждений. Но, — добавила она, — думаю, ты права насчет города — Чикаго действительно огромен. Если город может быть разумным, и если Чикаго настолько везуч, один-на-миллион-город, я вполне уверена, что был бы более чем один голос и какая-то вонь.

— Наподобие танцующих «Чикагских собак»? — предположил Катчер.

— Что-то вроде того. К несчастью, нам это никак не помогает определить, что же это. — Глаза Мэллори опасно сузились. — Но я намерена выяснить.

***

Оставалось меньше часа до рассвета, так что мы пропустили ранее запланированные пиццу с пивом и отправились прямиком в Дом. Поездка прошла в молчании, все мы думали, пытаясь понять, что же происходит в Чикаго. Катчер припарковался на улице и мы молча вошли в Дом.

Мэллори широко зевнула, но повела плечами, как будто бы пытаясь стряхнуть истощение.

— Мне нужно время почитать и подумать, — сказала она. — Я собираюсь ненадолго оккупировать библиотеку, если вы не против.

— Я не против, — ответил Этан. — Но не забудь позаботиться и о себе, поспать.

Она кивнула.

— Я посплю, когда почувствую себя лучше. Когда разберусь с этим.

— Я расскажу Чаку, что мы узнали, — добавил Катчер.

— Он захочет рассказать мэру? — спросил Этан, закрывая и запирая за нами дверь.

Катчер потер мочку уха.

— Думаю, пока нет. Только после того, как сможем рассказать ей, что это такое. Но решать все же ему.

Этан кивнул.

— Встретимся после заката. И никакой магии в Доме.

— Поверь мне, — ответила Мэллори, — я не хочу больше этой магии, пока у нас не будет больше информации.

— Хороший план для всех нас, — сказал Этан, и мы направились наверх.

***

— Для такого дня у Марго точно нет достаточно большой корзинки, — произнесла я, когда мы снова остались одни. Я стянула свои ботинки и позволила им тяжело упасть на пол.

Голос был наполнен грустью, злостью и раздражением, как будто все эти эмоции до сих пор клокотали внутри меня. И когда та дверь открылась, другие эмоции, которые я отодвинула прочь — печаль, которую я все еще чувствовала после нашего визита на зеленую землю — вновь накрыли меня.

Габриэль, Клаудия. Сообщения о вероятности рождения нашего ребенка, которая становилась все мрачнее и, казалось, ускользала все дальше.

Этан хмыкнул, подошел к столу и заглянул в корзинку, что она собрала. А затем улыбнулся.

— Думаю, ты захочешь пересмотреть свое заявление, Страж.

Я сомневалась в необходимости пересмотра, но поддалась ему, заглянув в корзинку.

— Ммммф, — было самым приближенным к тому звуку, что я издала. — Я не очень голодна.

Я направилась к окну, отодвинув тяжелые шелковые занавески пальцем. Мир снаружи был темным и холодным, иней уже покрыл стекло.

— Не голодна? — пошутил Этан, стягивая рубашку через голову. — Как такое возможно?

Когда я не ответила, он шагнул ближе, разворачивая меня к себе, и нахмурился от того, что увидел.

— Ты чем-то обеспокоена, — произнес он, проводя пальцем по моему подбородку.

Я остановилась, боясь, что мои слова прозвучат глупо, но вспомнила, что он мой муж, мой партнер, мое доверенное лицо и друг, так что я доверилась ему.

— Я думала о зеленой земле и о ребенке, которого мы там видели. Видели ее, а затем ее у нас забрали.

— На самом деле, нас там не было, — мягко произнес он, — и ее никто не забирал.

— Это казалось таким реальным. И причиняло такую боль, будто это было реально, и Габриэль сказал, что ничего не гарантировано. Что, если это действительно наше будущее? В нашем времени, а не на земле Клаудии, будет такая же потеря?

— Это не было нашим будущим, — ответил Этан. — Это была иллюзия.

Но меня охватила грусть, вцепившись в сердце, еще не готовая меня отпустить.

— И даже если это была иллюзия, — начала я и повернулась снова к окну. — Посмотри на город, Этан. Это наше наследие: жестокие колдуны, враги у нашего порога, люди, сведенные с ума магией. Почему мы должны хотеть привести ребенка в этот мир? В мир Сорши?

— Это не мир Сорши, — возразил Этан, его тон резал, как нож. — Это наш мир. Она вторглась в него, а мы с ней разберемся, как всегда.

Я покачала головой.

— Даже если бы у нас и был ребенок, дети же такие хрупкие.

— Дети крепкие, а наш ребенок будет бессмертным.

— Это мы так считаем. Но мы же не знаем этого. Не наверняка. Мы не знаем ничего о биологии, как она сработает. А если она будет единственным… единственным ребенком-вампиром? Какая жизнь это будет? Какая жизнь ее ждет?

— Откуда такие мысли?

Я показала рукой в окно.

— Вот оттуда. Отовсюду. Из-за каждой ночи, что нам приходится сражаться, чтобы выжить. Из-за вопроса, настанет ли этому когда-нибудь конец.

— Не похоже, чтобы ты боялась.

— Но и не каждую ночь я сталкиваюсь с городом, который каким-то образом одержим магией. Только идиот бы не испугался.

— Мерит, это была долгая ночь, наполненная страхом, гневом и магией. Тебе просто нужно поспать. — Его голос был нежным и мягким, и это почти снова довело меня до слез. Я не хотела жалости или утешений; эта грусть, это почти горе, требовало моего полного внимания.

— Мне не нужен сон. — Мой голос прозвучал раздраженно даже для меня. И из-за этого я почувствовала себя еще хуже.

— Тогда, возможно, мне стоит сказать, что тебе не свойственно опускать руки перед лицом страха.

— А разве мы это делаем? Опускаем руки? Или просто пытаемся быть логичными?

На это раз его тон был жестким.

— Ничего из того, что ты сказала, не было логичным.

— Не надо снисходительности.

В его глазах вспыхнуло раздражение.

— Я не снисходителен. Я ожидают от тебя отваги. Если ты боишься, мы с этим разберемся. Но не станем отступать из-за нее. Мы не позволим ей разрушить нашу семью еще до того, как нам выпал шанс ее построить.

— Нет ничего определенного, — ответила я, думая над словами Гейба и Клаудии. — И, возможно, я не хочу больше рисковать.

— Тогда, пожалуй, ты ведешь себя не как Страж этого Дома.

Мне нечего было ему ответить, не было нужного ответа. Мне не нравилось ощущать страх и определенно не нравилось показывать этот страх ему. Но, кажется, это не имело значения. Страх все еще охватывал меня, темный и ледяной, такой же, как зима, которая, по-видимому, захватила этот город.

Мы в молчании смотрели друг на друга, пока на окна не опустились автоматические жалюзи, пока горизонт не прорезало солнце.