Я села и приложила руку ко лбу, как будто это могло помещать миру вращаться.

— Это сложно назвать успехом. Это была какая-то магическая граната.

— Это был успех, — сказала Мэллори, и все мы посмотрели на нее.

— Каким образом? — спросил Этан, смахнув снег с рукавов.

— Мы знаем, что он нас слышит. И знаем, что он может дать отпор. — Она встала на колени, ткнула пальцем в розмарин, а потом откинулась на пятки. Она посмотрела на небо, закрыв глаза, ветер раздул волосы по ее розовым щекам. После минутного молчания она посмотрела на нас. — Нам нужно попробовать еще раз.

— Нет. — На этот раз это сказал Этан. — Ни в коем случае.

— Согласна, — произнесла я. — Когда ты дразнишь медведя, и он пытается содрать тебе лицо, ты собираешь силы и меняешь план.

Этан потер затылок.

— Или ты можешь попытаться еще раз в одиночку, а позже все нам расскажешь. В то время, как мы будет в нескольких километрах отсюда.

Мэллори выпрямилась, но, нахмурившись, оглянулась на землю.

— Послушайте, даже если ответы какие-то непроизвольные, если наваждения — это просто эмоции, захваченные магией, и никто на самом деле не просит помощи, мы все равно можем узнать об этом поподробнее. Если мы продолжим задавать вопросы, то, возможно, сможем разобраться с их распространением, их величиной, при помощи ответов, которые получим.

— Наподобие отраженного сигнала, — предложила я.

— Наподобие отраженного сигнала, — согласилась она. — У нас заканчивается время. Она готовится к чему-то крупному, и это случится очень-очень скоро. Если мы к этому не подготовимся, то будет хуже, чем в «Тауэрлайне».

«Тауэрлайн» был наполовину успехом и наполовину катастрофой, с большим количеством травм и разрушений.

Этан было открыл рот, но закрыл его и поглядел на Катчера, который повел головой, затем плечами, словно пытался ослабить настойчивую боль. Потом он посмотрел на нас.

— Мы все целы и невредимы, — произнес Катчер. — Я не стану говорить, что вы трусы, если не попытаетесь еще раз, но…

— Но ты тонко на это намекаешь, — сказал Этан.

Катчер ухмыльнулся.

— Это магия, друзья. Это опасная игра. Наверное, вампиры не способны ее освоить.

Глаза Этана сверкнули серебром.

— Это вызов?

— Если это то, что требуется. — Катчер посмотрел на меня. — Мы должны попробовать что-нибудь сделать. На данный момент это единственное, что мы можем попытаться сделать.

Я не могла поспорить с его логикой, поэтому посмотрела на Мэллори. Она достала из сумки небольшой блокнот из крафт-бумаги и листала его.

— Просто дайте мне минуту.

Я, прищурившись, посмотрела на Катчера.

— Пиво и пицца после этого, и ты платишь.

Его губы изогнулись в ухмылке.

— На тебя особо не надо тратиться.

— Это одно из ее самых превосходных качеств, — сказал мой муж.

Я пихнула его локтем, и мы снова расселись.

— Становится холоднее, — произнес Катчер. — Вероятно, нам следует начать, пока мы еще можем что-то делать.

Я издала саркастический звук.

— Сходи поплавай в реке, а потом поговорим о холоде.

— Моя маленькая русалочка, — пробормотал Этан, когда Мэллори снова поместила руку над шаром.

На этот раз был всего один удар.

— Мы здесь, чтобы выслушать, — сказала она, — а не чтобы навредить тебе.

Мы сидели в холодном мраке, навострив уши в ожидании ответа. Но его не было.

Мэллори покачала головой, облизнула губы и еще раз хлопнула.

— Если ты с нами поговоришь, мы можем попытаться тебе помочь.

Она чуть не завизжала, когда шар запульсировал светом и отскочил назад.

Все началось с шепота, слабого и далекого крика. И с каждой волной звук нарастал, усиливался.

«помогите».

«Помогите».

«ПОМОГИТЕ».

«ПОМОГИТЕ».

Голос был мужским. Это был одновременно и единственный звук, и множество, голос одного и крик миллионов. Вероятно, это и была «глубина», про которую говорил Уинстон.

— Какого хрена? — пробормотала Мэллори, когда мы уставились на гудящий шар.

«ПРИВЕТ. ПОМОГИТЕ МНЕ».

Громкость была чудовищной, как будто звук стал комнатой, которая внезапно нас окружила, высасывая воздух и оставляя только страх, ужас. Это был не просто крик, а требование внимания. Не просто призыв, а приказ.

Это была паника, гнев, разочарование и печаль, коктейль безнадежности. И это была не та эмоция, что притупляет чувства, а та, которая их усиливает. При которой каждый звук кажется литаврой, каждая ласка ослепительным ожогом. У меня под кожей начал зудеть гнев, эмоция, утяжеленная отчаянием.

Должно быть, именно это слышали люди с наваждениями. Неудивительно, что они были в ужасе, Уинстон и остальные. Неудивительно, что они молили о помощи и полагали, что смерть остановит боль.

— Они не сумасшедшие, — тихо прошептал Катчер. — Даже не близко.

— Привет, — произнесла Мэллори в шар. — Мы здесь, в Чикаго, с тобой. Где ты? Как мы можем помочь?

«ПРИВЕТ. ПОМОГИТЕ МНЕ».

— Похоже на запись, — тихо сказал Этан. — Просто отражает мысли.

«ПОМОГИТЕ МНЕ. ПРИВЕТ. ПОМОГИТЕ МНЕ. ПРИВЕТ. ПОМОГИТЕ МНЕ. ПРИВЕТ».

Слова зазвучали быстрее, стали казаться более настойчивыми, как будто они несли более эмоциональный напор — и более магическую подоплеку.

— Мы здесь, — произнесла Мэллори. — Ты можешь сказать нам, где ты? Можешь сказать, как тебе помочь?

Тишина.

«Я…»

Шар пульсировал с каждым словом.

«Я ЕСТЬ…»

— Он разумен, — тихо сказала Мэллори.

— Это невозможно, — тихо проговорил Этан. — Скрытая магия не живая.

Магия не согласилась:

«Я ЕСТЬ!» — прокричал он так громко, что мы зажали уши руками.

«Я ЕСТЬ!» — Шар взорвался, подбросив серебряное блюдо в воздух.

Этан накинул на меня руку и толкнул на землю, когда воздух вокруг нас расщепила магия. Взрывная волна звука, как бомба, отразилась эхом по павильону, по зданиям во всех направлениях рядом с нами.

А потом, так же внезапно, как произошел взрыв, все вокруг снова затихло.

Мы с опаской сели и осмотрелись. Шар исчез, а вместе с ним и блюдо с розмарином. А в центре одеяла зияла дыра, ее края все еще трели.

— Чур не я рассказываю Элен о блюде, — быстро сказала я, прежде чем Этан смог возразить.

Этан зарычал от недовольства.

— Все в норме?

— Мы да, — ответил Катчер, помогая сесть Мэллори. На ее лице была полоска копоти, но тем не менее ее конечности были на своих местах, и она это подтвердила, похлопав по каждой руке и ноге.

— В норме, — ответила она, а затем тяжело вздохнула. — Источник городских наваждений — говнюк.

Как будто этот самый источник оскорбился этим заявлением, газон рассек порыв ледяного ветра, неся с собой тот же химический запах, что замечали другие, у кого были наваждения. Запах окружил нас, как туман.

И на этот раз, сидя посреди делового центра Чикаго на одеяле на снегу, я поняла, насколько хорошо мне знаком этот запах.

Нет, — подумала я. — Не запах. Запахи.

На самом деле, он не был промышленным или химическим. Это были заводы и химикаты. Это были выхлопы и люди, движение и жизнь. Это были река, озеро и огромное небо. Это был Чикаго, как будто из города извлекли эссенцию, сделали эликсир, который нес оттенки всего, что существовало внутри его границ.

Или внутри алхимической сети, созданной Соршей, той, что тянулась от «Тауэрлайна», как паучья.

Я вспомнила, что Уинстон нарисовал в своем маленьком, потрепанном альбоме, и об изображении того, что даже по мнению Уинстона было рядом зубов — заостренных и неровных — изо рта, который выкрикивал свои наваждения.

Это были не зубы, — поняла я, оглядываясь на неровную линию зданий на востоке. — Он нарисовал горизонт. Он нарисовал Чикаго.

Он слышал Чикаго. Каким-то образом, из-за магии, которую я не понимала, он слышал Чикаго.