— Ой, вэй! — заорал молчавший доселе Брейман. — Вы что, оставите мене на растерзание етим волчкам?! Как делать гешефт — так вместе, а как подыхай ни за что, так один Моня, с нашим удовольствием!

Он ухватился за волочившийся по земле фал и потянул дирижабль на себя. Однако махина уже рвалась вверх, и родственник инженера, смешно дрыгая ногами, повис в воздухе.

— Возьмем его? — спросил Нарышкин у Заубера.

— Аппарат слишком тяжелый, — с сомнением ответил немец, ковыряясь с двигателем. — Мы все иметь шанс упасть!

— Черт с ним! Возьмем! — махнул рукой Сергей. — Не оставлять же его и впрямь кредиторам! Общими усилиями судорожно болтавшегося на конце фала Моню затащили в корзину, и он повалился на ее дно, словно тюк с мануфактурой.

— Вай-мэ! — запричитал Брейман, едва отдышавшись. — Издрасьте вам, нашел пятый угол!

Заубер высыпал немного песка из балластного мешка, и дирижабль стал подниматься быстрее.

Освободившийся фал еще какое то время поскакал по пыльному двору, взъерошил кроны яблонь и приветливо помахал задравшей головы толпе обывателей, как бы прощаясь с землей, но вскоре сильный порыв ветра потянул дирижабль вверх, словно мячик подбросил его в небо и неумолимо понес над землей. Двор стал быстро уменьшаться в размерах, люди внизу сделались не больше мизинца, а потом и того меньше. По каракулевым папахам каштанов, соломенным и черепичным крышам домов заскользила вытянутая веретенообразная тень и поползла в сторону гавани. Нарышкин посмотрел вокруг и поразился открывающейся красоте. Впереди была безбрежная морская синева. Позади раскинулась утопающая в зелени акаций и каштанов Одесса. Внизу — не больше ракитового листа — силуэты многочисленных «дубков», заполнивших арбузную гавань.

Наверху сила ветра совсем не ощущалась, здесь было тихо, и воздухоплавателям показалось, что аппарат просто висит в воздухе.

Только пляшущая на волнах тень и удаляющийся берег говорили о том, что дирижабль движется. Выглянувший из гондолы Моня смертельно побледнел и запричитал, тряся Заубера за плечо.

— Ой-вэй, поворачивай! Нам же всем здесь придет кадухис!

Он опустился на четвереньки и забился в угол корзины.

— Как в…вы себе понимаете, этот мотлох с…способен долететь до К. константинополя? — спросил он, выбивая зубами чечетку.

Никто ему не ответил. Воздухоплаватели тревожно озирались вокруг, стараясь свыкнуться с новой обстановкой.

— Пяченый-то жидок, кажись, резонт говорит! — зашипел Степан на ухо Терентию. — Как есть, накроемся мы все одной кадушкой! Вот такой, значит, нам леестр выйдет!

— Будет тебе мозоль на душу натирать! — с раздражением отмахнулся дядька, у которого разыгралась рана. — Не пропадем! А еврейчик этот — он и у турка на колу тетю встретит. Помяни мое слово!

Терентий — один из немногих, кто чувствовал себя в гондоле аппарата как в своей тарелке. Сергею было неуютно в плывущей по воздуху зыбкой соломенной корзине, а, кроме того, его слегка подташнивало от непривычного отсутствия твердой земли под ногами. Степан, по-видимому, руководимый тем же чувством, со стонами принялся травить за борт. Катерина, заботливо придерживала его за полу, и весь вид ее служил явным и живым укором Нарышкину. Заубер был слишком сосредоточен на поведении пресловутых катенарных подвесок, чтобы чувствовать что-то, кроме напряжения. Лоб его был мокрым от пота.

— Не имейте беспокоиться, — заметив озабоченность немца, попытался утешить его Терентий. — Канат надежный! Манильской. Я покудова эти самые подвески крепил да узлы плел, семь потов с себя спустил. Прямо как на флоте в прежние времена…

Выглянув из корзины, дядька приложил ладонь козырьком ко лбу и осмотрелся.

— Эх, море-окиян! — крякнул он удовлетворенно. — Вот она, бескрайность природная!

Заходящее солнце вызолотило море и нагрело оболочку дирижабля. Он поднялся еще выше и парил теперь примерно на расстоянии полверсты от поверхности воды. Пронзительно-ясное закатное небо пятнала только легкая тучка, севшая на горизонт…

Неожиданно Терентий указал рукой на длинный белопенный след на волнах.

— Вона она! Яхта та самая — «Калифорния»! В аккурат к турецкому берегу подалась!

Нарышкин, оглядев еле видимый вдали силуэт яхты, нахмурился.

— Ага, господин Трещинский тоже желает осмотреть стамбульские достопримечательности! А мы летим как раз наперерез его курса. Как это понимать, Иоганн Карлович?

Заубер развернул карту и, сверившись с ней, оглянулся на тающий вдали берег.

— Нас выносить в сторону Крым! — пробормотал он озабоченно. — Если ветер не будет измениться, то мы приземляйся прямо на вершину Аю-даг.

— А мы можем идти против ветра? — поинтересовался Гроза морей, не спуская глаз с яхты.

— Только под угол к ветер, — развел руками Иоганн Карлович. — Мотор не иметь отшень большой мощность. Мы можем делать семь — восемь миль в час. При сильный противный ветер, это есть совсем немного. Запас газ тоже не велик. Я запускать мотор только в самый крайний случай!

— И что нам делать?

— Молиться! — улыбнулся Заубер. — Господь да помогать всем нам!

Однако аппарат все больше сносило в сторону открытого моря и тяжелых свинцовых туч, не весть откуда взявшихся на горизонте. Слегка оправившийся Моня приподнял голову над краем корзины и тронул немца за плечо.

— А ше это там, профессор? Сдается мене, вон та большая куча хорошей погоды идет прямо до нас!

— Это есть гроза, — педантично пояснил Заубер.

— Перестаньте меня нервничать! — снова побледнел Брейман. — Давайте уже ее объедем.

— Ой, матерь божья! — неожиданно взорвалась Катерина — Да что Вы на всех мерихлюндию-то напускаете! У нас, поди, не корабль с парусом! Куда ветер дунет, туда и летим!

— Злые вы, — пожаловался Моня. — Хужее только верблюды в зоологическом саду, ше плюются слюной на себе подобных.

— Ну, будет бакланить! — оборвал его Терентий. — Бог не выдаст, свинья не съест!

Заубер запустил двигатель и подтянул несколько строп, но это не помогало. Дирижабль продолжал двигаться в сторону приближающейся грозы.

И вот она разыгралась. Ветер превратился в шквал. Дождь забарабанил по обшивке. Аппарат подбросило еще выше, и свирепая стихия понесла его прочь от родных берегов со скоростью курьерского поезда.

Воздухоплаватели принялись молиться каждый своему богу. И, пожалуй, что три раза молитвы их были услышаны. Первый раз помог еврейский Яхве. Когда аппарат вдруг стал стремительно опускаться к белым шапкам волн, беснующихся на море, Моня сообразил ухватить один из мешков с песком и сбросить балласт за борт. И вовремя. Штормовая волна успела-таки лизнуть корзину. Все, кто был в гондоле, ахнули, но дирижабль так же быстро, как и опускался, взмыл к тучам.

Второй раз Зауберу помог его лютеранский Христос.

Задрав голову вверх, немец углядел в грозном движении воздушных масс какое-то едва заметное изменение. Иоганн Карлович схватил Нарышкина за локоть и указал на небольшой просвет, возникший среди туч.

— Вот там, наверху, ветер может иметь другой направлений. Мы должен сбросить весь балласт и взлетать выше туча!

— Но если у нас не станет балласта, а воздух в пузыре остынет, как же мы потом поднимемся? — вытирая мокрое от дождя лицо, резонно спросил Сергей.

— Это есть риск, — согласился Заубер. — Но это есть наш шанц!

— А, шут с ним. Была — не была! — Сергей подал пример остальным и стал вытряхивать за борт песок из мешков. Терентий, морщась от боли в ране, пришел ему на помощь. Дирижабль вздрогнул и слегка поднялся вверх.

— Гут! — одобрил немец. — Надо еще! Аппарат сильно намокайт и стать весьма тяжелый.

— Ах, ты, тундерветер! — заскрипел зубами Гроза морей и, ухватив сразу два мешка, выкинул их из корзины.

— Молодцом Вы, сударь! — похвалил его Терентий. — Там в аккурат вся наша провизия была.

И в третий раз спасла терпящих бедствие воздухоплавателей Матерь Божья, которой вознес православные молитвы Нарышкин. Избавившись от балласта, дирижабль прошил грозовую пелену и взмыл над тучами, туда, где в чистом небе теплым золотистым закатным светом светило солнце, окрашивая в немыслимые цвета и оттенки гривы облаков.