Внезапно Сергей замолчал, приложил палец к губам, сделал два шага назад и с разбегу пнул ногою дверь. Та с шумом распахнулась, и взору компании предстало растянувшееся при входе, безжизненное тело господина Заубера.

— Он же все слышал, крысья душа! — воскликнул дядька Терентий. — Никак и этот сознанию потерял.

Внезапно оконное стекло с душераздирающим звоном брызнуло вдребезги, и в комнату влетел увесистый булыжник.

— Вот оно! — почти торжественно воскликнул Нарышкин. — Началось!

Внизу у парадного уже слышался какой-то шум. «Гроза морей» осторожно выглянул в окно.

— Вон он, паршивый сабака! — донесся с улицы знакомый фальцет Туракула. — Выхади, пес, будэм тебя рэзать!

— Выхади, уважяемый! Будэм тебэ кров пускат! — вторил ему не менее приятным голосом Жыракул.

— Это наши друзья с востока, — констатировал Нарышкин. — Их там целая делегация, так что прием, судя по всему, будет горячим.

Снаружи грохнуло несколько выстрелов, пули защелкали по стенам. Люстра на потолке раскололась. Зеркало у двери зазмеилось трещинами.

Сергей, почти не глядя, выстрелил в окно. В ответ раздались злобные крики и беспорядочная пальба. С потолка во все стороны полетела штукатурка.

Нарышкин, пригнувшись, пробежал через комнату, обхватил стоявший у боковой стены массивный шкаф и, уперевшись плечом, сдвинул его к окну, загородив проем. Крики и выстрелы с улицы сразу стали глуше. Пули теперь вгрызались в дубовую плоть шкафа и не причиняли вреда перепуганной компании.

— Что происходит? — забормотал очнувшийся Аскольд.

— Пустяки, ваше величество, мы тут пытаемся спасти свои шкуры… И Вашу заодно!

Рубинов, выпучив глаза, подполз к лежащему на полу немцу и осторожно потрогал его за кадык:

— А с этим что?

Нарышкин не ответил. Прислушался.

— Собираются штурмовать парадное! Надо выбираться через черный ход! — прорычал он. — Дядька помоги!

Вдвоем с Терентием они сбежали вниз к парадной двери, которая уже содрогалась от тяжелых ударов снаружи.

Проход в холл удалось забаррикадировать широким кожаным диваном, конторкой и креслами.

— Это на время задержит наших ретивых приятелей! — с одышкой сказал раскрасневшийся «Гроза морей». — Кто еще, кроме нас, в здании?

— Да немец только… Его мадама вчера уехала к родне… и прислугу отпустила. Она то, ведь, Заубериха, опосля того, как вас в дамском платье углядела, прямо не в себе сделалась, так Карлыча отполоскала, почище чем в прачешной… Не заведение, мол, стало, а скотный двор… Вот, видать, и подалась здоровию поправлять!

— Колбасника возьмем с собой, — решил Сергей. — А то наши друзья сгоряча могут сделать ему «секирбашка»! Я не хочу, чтобы еще и он пострадал!

Возьмем лодку, переплывем Волгу и на той стороне отпустим немца на все четыре стороны… Тем более, что он меня пивом угощал, — прибавил Нарышкин, видимо, желая усилить аргументацию.

Бесчувственное тело домовладельца для удобства транспортировки закатали в ковер. Для верности в рот немцу засунули кляп — один из Катиных платков. За это время шум у крыльца усилился еще больше. Камни летели теперь во все окна здания. Парадную дверь уже сбили с петель, но баррикада пока сдерживала натиск визжащих и орущих, словно стая павианов, сторонников Романа Тер-Хачатряна.

— Ну, теперь пошло-поехало! — оглядевшись, заметил «Гроза морей». — Уходите черным ходом. Я вас догоню!

— Вы уж, голубчик-барин, не задерживайтесь! — отступая, со слезящимися от порохового дыма глазами, взмолился дядька. — Шут с ними, с басурманами!

— Нет, пару слов я ребятам все-таки скажу! — упрямо ответил Нарышкин, выдергивая за руку одного из нападавших, пытающегося пролезть сквозь завал у парадного.

— Ба, да это мой старый знакомый, господин Дырокол!

Свирепое и воинственное лицо Турокула вмиг стало испуганным. Маленькие злые глазки зажмурились и исчезли совсем. Держа его вытянутой левой рукой за горло, Нарышкин влепил поистине пушечный удар в намеченное место строго посередине сморщенной от страха физиономии.

— Бах! Точно в лузу! — прокомментировал Сергей.

Голова нападавшего мотнулась, будто у тряпичной куклы. Во рту у него что-то посыпалось. Сергей разжал руки на горле противника и тот, разом потеряв четкие контуры, прилег на паркет.

— А вот и еще один знакомый!

Последовал новый удар, и обмякший Жыракул заклинил собою брешь в баррикаде…

Недалеко от набережной Сергей нагнал компанию. Схоронились на вонючем рыбном складе, за огромными селедочными бочками. Здесь же нашлась просоленная рыбацкая роба и портки. Дядька Терентий переоблачился в находку и отправился на рекогносцировку местности. Через четверть часа он вернулся весьма взволнованный.

— Ну и дали же мы нынче звону! Весь город на пожаре! Полицейских там, как сельдей, — дядька кивнул на разящие рыбой бочки! — Ахтеров заезжих ищут! Нас то есть! А пуще всех — одного, ефиопских кровей! Это, сударь, стало быть, вас! На пристанях покамест тихо…

— Так, а что Трещинский? Ты видел кого-нибудь из его банды? — Сергей нетерпеливо засыпал дядьку вопросами.

— Нет, сударь. Самолично не видал, потому как отчалили они. Зафрахтовали новый пароход: сам из себя белый, кант по борту вохряной, труба черная, звать «Кострома»! Встретил я знакомца своего давешнего из трактира… А он и говорит, мол, видал, как грузились, да все бегом, будто оса у их в штанах. Какой-то ретивой унтер, говорит, хотел судно, что поляк наш заарендовал, осмотреть, так его не пустили, даже в ухо, говорят, засмолили, а чтобы шума не поднимал, потом еще и на лапу дали. …Стало быть, правда ваша была. Водой они убегти решились! Вниз по Волге подались!

— Ах, дьявол! Надо их догнать! Терентий, нам тоже нужно… как это… зафрахтовать какое-нибудь судно или лодку… баржу, что угодно!

— Эх, батюшка, Сергей Валерьяныч, сразу видать сухопутного человека! Да в какие ж это ворота, чтоб на барже за пароходом гоняться! У вашего поляка губа не дура. Ходу у той «Костромы», хошь и помене, чем у «кавурого», однако ж все одно — будь здоров!

— На лодке, сударь, мы его тож ни в жисть не догоним… Еще не родилась такая лодка. А пароход нанять — это только утром да через контору. Опять же бумаги нужны. А нам теперь с вами на люди лучше не казаться… Тут надобно шкуну брать с парусом.

— Ну, так действуй! Есть такая?

— Есть-то оно есть. Тут у причала неподалеку одна стоит. Я уж приглядел. Как будто подходящая. Только по всему видать, команды на ней нету. На берегу, должно быть, и уж точно к этому часу все пьяные.

— Так нам того и надо! Сами поплывем! Чем мы тебе не команда?! — глаза Нарышкина зажглись в темноте, как у кошки.

— Эх, сударь, корабль вести — это Вам не дилижаном править. Тут особая сноровка и наука нужна.

— А ты у меня на что? Хватит артачиться. Берем шхуну, тысяча чертей и семь фунтов под килем! Надеюсь, как парус ставить, ты нам сможешь объяснить?

Под покровом ночи отчаянная пятерка беглецов и один заложник пробрались на борт «шкуны». Ею оказался небольшой одномачтовый шлюп голландского образца с двумя швертами по бортам, способный выходить и в море. У причала было относительно тихо. Только волжская вода хлюпала о днища судов, да на большой «беляне» невдалеке наяривала гармонь. Тусклый фонарь на невысоком дебаркадере высвечивал упреждающую надпись: «Чаль за кольца. Ръшетку береги».

Терентий, словно расправивший крылья, сердитым шепотом делал указания.

— Отдавай концы… Да отвязывай, отвязывай ты, баклан криворукий! (Степану) — Отталкивай багром! Да куда ты его суешь лысая твоя… Отталкивай говорю! (Аскольду) — Руль налево кладите, сударь. Да куда ж ты его, я же говорю «налево», а он в сторону норовит, баклан… простите, батюшка Сергей Валерьяныч… (и через минуту снова) — Да не туда клади, не знаешь, сударь мой, где у тебя сено, где солома?!

— Голову убери, Катерина! Свалишься за борт, подбирай тебя потом!

Наконец, протиснувшись между барж и рыбацких шхун, посудина вышла на чистую воду и, подхваченная течением, ходко побежала вниз по Волге. Терентий сам кое-как поставил парус, и вскоре огни Нижнего растаяли в тумане.