Гигант легко поигрывал тростью величиной с хорошую оглоблю.
— Я, кажется, велел расходиться! — прорычал вошедший господин.
— Ты еще, что за гусь? — пробормотал кто-то в притихшем трактире.
Гигант усмехнулся, шагнул вперед, выдернул из толпы огольца, произнесшего последнюю фразу, и, слегка качнув его, выкинул в окошко, разлетевшееся со звоном и треском, особенно неприятным в наступившей до того тишине.
В следующую пару минут в окна и двери была выброшена вся остальная шайка разом протрезвевших, насмерть перепуганных молодцов, за ними наружу вылетели половые, некоторые попрыгали сами. Последним из-под буфетной стойки был выволочен хозяин заведения, который, получив добрый пинок в мягкое место, также покинул помещение.
В разгромленном трактире среди поломанной мебели и битого стекла осталась только компания наших героев да бледный половой, все еще державший цилиндр господина, нанесшего столь неожиданный, но своевременный визит.
Гигант же брезгливо вытер запачканные руки о скатерть и осклабился, поворотясь к Нарышкину.
— Спасибо, сударь, выручили, — шагнул навстречу ему Сергей.
Лицо его было в ссадинах, под глазом зрел, наливаясь соком, здоровенный синяк.
— Уж не знаю, как Вас благодарить, — Нарышкин осторожно пожал лопатообразную ладонь незнакомца. — Не знаю, кому обязаны…
— Зовите меня просто Николай Петрович, — рыкнул исполинский господин.
— Кабы не Вы, сударь, туго бы нам пришлось…
— Пустое, — Николай Петрович еще раз оглядел трактир. — Уходить вам надобно, господа… и чем скорее, тем лучше.
— Да, Вы правы! — Нарышкин заторопился. — Катя, Терентий, Степан … пойдемте отсюда.
Компания мигом подхватила пожитки, только Терентий замешкался, он, кряхтя и держась за голову, полез под стоящую у стены лавку, чтобы извлечь закатившийся туда пистолет. За барское добро Терентий, даже контуженный, считал себя в ответе.
Николай Петрович, забрав у трепетавшего, как лист, полового свой цилиндр, вышел первым. Зеваки и остатки разгромленного «воинства», собравшиеся на улице, вмиг растворились. Исполин критически осмотрел вышедших за ним помятых путешественников. Спросил прямо:
— Может, вам денег надобно?
— Не извольте беспокоиться… мы сами, — замычал опешивший Нарышкин.
— Пустое, — снова прогудел великан. — Вот извольте взять, — и протянул Нарышкину ассигнации.
— Да как же я Вам отдам? Ведь мы…. Мы здесь, собственно, проездом. В имение мое направляемся…
— Ну и поезжайте с Богом! А за деньги не беспокойтесь. Когда-нибудь еще свидимся, уж тогда и отдадите свой должок. — Николай Петрович странно усмехнулся.
— Слово дворянина, обязательно верну! — Нарышкин торопливо спрятал ассигнации во внутренний карман.
— Ну, вот и ладно. А теперь прощайте. Мне с вами не по пути, — Николай Петрович слегка наклонил голову, поворотился и степенно зашагал вниз по улице.
— Экая глыбища! — вырвалось у Терентия.
— Да, с колером человек! — согласился Нарышкин, растерянно глядя вослед уходящему исполину…
Поговорить, и обсудить происшедшее они смогли, только когда Знаменка осталась далеко позади. Перепуганный видом странной компании извозчик согласился везти только после того, как ему было уплачено вперед, да и то вдвое больше против обычного. И только после того, как перегруженная пролетка, тяжело скрипя, покатила по узкому коридору Моховой, Нарышкин, наконец, спросил:
— Интересно, откуда он взялся, этот Николай Петрович?
Степан нахмурился и пожал плечами. Терентий оглянулся и пробормотал:
— Как добрый самаритянин в писании…
— Откуда бы ни взялся этот добрый самаритянин, — продолжал рассуждать Нарышкин, — он появился как раз вовремя. Еще немного и мне пришлось бы совсем худо.
— У Вас, Сергей Валерианович, кровь на губе… И бровь поранетая, — тихо сказала Катерина.
— Да это ерунда! Однако вы, други мои, тоже выглядите не краше.
И в самом деле, платье Катерины было разорвано у самого ворота, кроме того, она порезала руку битым стеклом. Степан лишился зуба и теперь при разговоре слегка посвистывал. Губа его была рассечена. У Терентия на голове зрела огромная шишка. Падая, он прикусил язык, который теперь распух и, будто пудовый, едва ворочался во рту.
Однако больше всех досталось самому Нарышкину. Синяк под глазом вполне созрел, отчего глаз почти совсем закрылся, лицо было в ссадинах, болело все тело и особенно — бока, которые молодцы в трактире успели-таки изрядно намять.
— Черт, кажется, ребро мне сломали, окаянные! — Нарышкин выругался и с ненавистью посмотрел назад, туда, где скрылось за домами оставленное поле боя.
— Вам к дохтору надо, — отозвалась Катерина, с тревогой заглядываясь на опухшее лицо Сергея.
— Ну, мы их тоже неплохо отделали. Дядька Терентий хорош оказался! Страху на них нагнал, когда из пистолета пальнул! А вы, Катенька, когда кинжал выхватили, ну прямо Шамаханская царица, ей богу. Этакой гюрзой изловчились того длинного полоснуть!
В ответ Катерина немного нервно засмеялась:
— Ну и страху натерпелась, ужасти! Прямо колебание всей натуры!
— Про тебя, Степан Афанасич, одно скажу — герой! У этих мерзавцев, поди, и сейчас кулаки болят, когда ты на них лицом набросился.
— Не надо, Сергей Валерианович, — заступилась Катерина. — Видите, что они с батюшкой сотворили.
Она заботливо прильнула к отцу, но Степан отстранил ее, мрачно просвистев:
— Говорил я, не след туда ходить! Кабы не пошли, так ничего бы и не сталось с нами.
— Ну, будет, будет, Степан Афанасьич. После драки кулаками не машут, — примирительно сказал Нарышкин. — У нас как-никак впереди дорога. Да вот, кстати, тот господин денег нам дал.
— Много дал-то? — заинтересовано спросил Терентий. Сергей развернул ассигнации и обмер. — Триста рублей! Бумажка к бумажке!
Степан присвистнул. Благодаря образовавшейся прорехе во рту получилось это у него особенно залихватски. Извозчик испуганно оглянулся и втянул голову в плечи.
— Виданное ли это дело, чтобы за просто так этакими деньгами одаривали? — Терентий с сомнением покачал головой. — Что-то здесь нечисто, чует мое сердце! Я вам, сударь, еще давеча хотел сказать, когда вкруг Кремля объезжали. За нами почитай всю дорогу карета ехала черная… и лошади тоже черные все.
Нарышкин вспомнил случай на Дворцовой набережной и быстро оглянулся. Позади на почтительном расстоянии громыхала только телега, груженая бочками. «Нет, простое совпадение!», — подумал он.
— Тебе, должно быть, померещилось, Терентий! Вот ты, Степан, видел что-нибудь?
Степан, болезненно морщась, затряс головой:
— Ничего такого не видал.
Терентий внимательно посмотрел на него.
— А я, сударь, видал! Точно Вам говорю, была карета! И человек этот опять же… Откудова он взялся? С каких таких делов в заступники полез? И деньжищи с какой доброты отвалил? Нет, сударь, помяните мое слово, нечисто здесь!
— Чисто, не чисто, какая разница? А деньги я в долг взял. Вот продам по осени урожай, тогда и отдам! — с убеждением сказал Сергей, а про себя подумал: «Интересно, где искать кредитора? Он ведь даже адреса своего не оставил. Пожалуй, действительно странно!».
— Не хотел бы я, Сергей Валерианович, с этим господином еще раз встречаться, — мрачно изрек Степан и поежился. — Уж больно страшен!
— Ну, мы-то сейчас тоже не с модной картинки взяты, — ухмыльнулся Нарышкин.
— Это верно. По Владимирке краше гонят, — согласился Терентий.
— Надо бы приодеться, что ли, перышки почистить, пока нас в таком виде в участок не сволокли… Ты вот что, братец, вези нас на Сухаревку! Там рынок есть, — объяснил Нарышкин спутникам.
— На Сухаревку не поеду, — уперся извозчик. — Больно далеко! Рынок — вона, и на Никольской имеется!
— Ну, черт с тобой, вези на Никольскую!
— Боится нас, крыса, — тихо сообщил Терентий. — Думает, клячу мы его упрем, что ли?
На Никольской, в проезде, ведшем к маленькой старой церкви Троицы в Полях, шумел и гомонил толкучий рынок. Едва сойдя с пролетки, наши герои сразу затерялись в пестрой толпе, где на их вид никто не обращал внимания. Прежде всего, зашли в аптечную лавку, купили бинты и специальную повязку на подбитый глаз Нарышкина, надев которую, тот стал походить на флибустьера. Сухонький старичок аптекарь, он же и «фершельныхъ дел мастер», похожий на постаревшего вербного херувима, осмотрел бок Сергея в отдельной от общего зала комнатке, оказавшейся чем-то вроде приемной.
