Серафима пыжилась, подыскивая какую-нибудь колкость, способную задеть меня так, чтобы навсегда отбить желание вмешиваться не в свои дела, но разродиться ею не успела. Меня окликнула Светлана:
— Евгения, я почти готова! Через пять минут выезжаем.
— Хорошо, — ответила я и отправилась в свою комнату.
Когда я шла в прихожую, то обратила внимание, что Серафима сидит за столом, обхватив голову руками. Похоже, мои слова попали не в бровь, а в глаз. Сын домработницы был пьяницей и вором, но угрожал Свете, как и утверждал Антон, кто-то другой.
У двери Родионова вспомнила, что забыла какие-то бумаги, и вернулась в комнату.
— Я буду ждать вас у машины, — я вышла из квартиры.
Поднявшись на несколько ступенек, я убедилась, что наверху никого нет, затем стала быстро спускаться, чтобы, пока меня не догонит Родионова, успеть проверить, не прячется ли кто у черного входа или за стеной с почтовыми ящиками. В подъезде никто ее не караулил. Выйдя на улицу, я просканировала взглядом окружающее пространство — черной «Приоры», которая повторила вчера половину нашего маршрута, поблизости не было. Пройдясь вокруг своей машины, я отметила, что колеса в норме, затем наклонилась и заглянула под кузов — посторонних предметов там не было.
В дверях появилась Светлана, и я быстренько усадила ее в свой «Фольксваген», правда, на переднее сиденье. Сегодня ехать сзади она просто-напросто не пожелала. Я не стала переубеждать свою клиентку, что на заднем диване находиться безопаснее. Это не всегда именно так. От стрелка действительно лучше прятаться на заднем сиденье за тонированными стеклами, но вот в спланированном ДТП задний пассажир не менее уязвим, чем передний, если даже не более.
До мэрии я поехала нестандартным путем — время позволяло сделать небольшой крюк. К месту мы подъехали минут за пять до начала совещания по благоустройству парков и скверов, на которое была приглашена Родионова. Я проводила ее до входа и вернулась в машину.
Достав планшет, я стала просматривать записи с установленных вчера WEB-камер. Первое, что мне бросилось в глаза, так это незакрывающийся черный вход. Люди так и сновали через него туда-сюда. Причем это были не только курящие сотрудники Центра. Один мужчина с портфелем зашел в здание со двора, а вскоре засветился перед другой камерой, стоящей напротив центрального входа. Через него он вышел на улицу. Этот человек, похоже, так сократил себе путь. Но много ли так можно выгадать? Две-три минуты, не больше. Я была намерена отучить жителей близлежащих домов от этой порочной практики. Да и сотрудников Центра изящных искусств тоже требовалось приучить к дисциплине.
Какой-то молодой человек, либо Петя, либо Макс, пользуясь отсутствием своей патронессы, привел в ее мастерскую девушку, которая также зашла через черный вход. Судя по его модному прикиду, это был все-таки Макс, представитель «золотой молодежи», который мечтает о славе великого скульптора, а потому вертится рядом со Светланой, чтобы при удобном случае ее затмить.
А вот, похоже, и Петя, фанатичный поклонник Роденовой. Дернул дверь, она не поддалась, тогда он попробовал вставить в замочную скважину ключ, выуженный из кармана поношенных джинсов, но не тут-то было! Постучавшись, он стал мяться у двери, ожидая, когда его впустят. Но Макс и его девушка не спешили разбавлять кем-то свою компанию. Петя достал телефон и позвонил, затем стал барабанить кулаком по антикварной двери. Вероятно, он услышал свой звонок в мастерской, удостоверился, что Макс там, и, не понимая, почему тот ему не открывает, пустил в ход кулак.
Дверь наконец открылась, точнее, приоткрылась. Макс высунул голову наружу и стал что-то объяснять Пете, но тот лишь непонимающе качал головой и так и норовил зайти в мастерскую. Ему даже удалось открыть дверь пошире, и я смогла разглядеть голый торс Макса. Вероятно, Петя увидел больше, чем я, потому что он понурил голову, попятился назад и сел на ступеньки, не в силах устоять на ногах от обрушившейся на него голой правды. У него явно был шок, оттого что Макс посмел осквернить святилище.
Для Светланы, насколько я успела понять, ее мастерская была именно святым местом, куда вхож был далеко не всякий. Она пустила туда своих лучших учеников, а один из них в ее отсутствие позволял себе устраивать там оргии. Возможно, за вторым тоже водились какие-то грешки. Лично я никогда не доверяла тем, кто демонстрирует свою фанатичную преданность и любовь к кому-либо или к чему-либо. Ника утверждала, что Петя фанатично влюблен в Родионову. Интересно, как к этому относится Антон Михайлович?
Какая-то женщина заметила камеру, установленную напротив лестницы на втором этаже, и стала указывать на нее пальцем всем, кто проходил мимо. Одни останавливались, строили рожицы, другие проходили мимо, не придавая видеонаблюдению особого значения. Но первых было больше. Перед камерой возникло скопище из семи взрослых человек, которые гримасничали как пациенты психбольницы. Они так увлеклись этим занятием, что даже не заметили Родионова, поднимающегося по лестнице, пока он сам не привлек к себе их внимание. Он сказал толпе что-то короткое, но очень емкое, и все отлынивающие от работы сотрудники Центра сначала резко оглянулись на него, а затем стали расходиться.
В цоколе тоже сменилась картинка. Дверь мастерской открылась, и Макс буквально вытолкнул оттуда девушку, на ходу застегивающую платье. Она подошла к Пете, погладила его по кудрявой голове, тот дернулся так, будто к нему прикоснулись электрошокером. Она рассмеялась и, оставив парня в покое, вышла во двор через черный ход. Я подумала, что кто-то, увидев родионовский «Лексус», мог предупредить об этом Макса. Только вот незадача, Светланы Игоревны в нем не оказалось. По сути, для Макса это была ложная тревога. Но он пока об этом не знал и, стоя в дверях, что-то говорил Пете. Возможно, просил не закладывать его Роденовой. Петя встал, но не пошел в мастерскую, а стал подниматься по лестнице. Наверное, хотел встретить Светлану Игоревну. Но она в данный момент находилась в мэрии.
Когда люди толпой стали выходить оттуда, я оторвалась от планшета и пошла встречать свою клиентку, чтобы предотвратить возможное нападение на нее.
— Евгения, это излишняя предосторожность. Если на меня соберутся напасть, то сделают это где-нибудь в другом месте. Здесь ведь все просматривается камерами, а на входе стоит вооруженная охрана.
Это было мнение обывателя, но я не стала его оспаривать. Зачем было пугать клиентку тем, что существует показательная казнь, когда киллер сознательно расправляется с жертвой на глазах у большого числа людей или перед камерами, словно хочется сказать кому-то: «Трепещите! Так может быть и с вами». Над этой версией стоило поразмышлять, но не за рулем, ведь я не только следила за дорогой, посматривая, не привязался ли к нам хвост, но и поддерживала разговор со своей клиенткой.
— Мне надо было еще вчера догадаться, к чему журналистка завела разговор о подарке городу. Она наверняка знала про сегодняшнее совещание. Бюджет маленький, скверов и парков много, нужна спонсорская помощь. От меня — скульптурная композиция. Как же далеки чиновники от искусства! Они совершенно не понимают, что творческий замысел не рождается у художника по щелчку пальцев, он возникает каждый раз внезапно, словно озарение. Порой эти идеи и образы так мимолетны, что их просто не успеваешь зафиксировать, и они на долгое время, а то и насовсем остаются неоформленными. Иногда случается снова вернуться к одному из тех мимолетных образов, но это бывает крайне редко. Творить же по чьей-то прихоти — это для меня просто мучение. Надеюсь, вы понимаете меня, Евгения? — Светлана Игоревна повернулась ко мне, ожидая ответа.
Я не собиралась поддерживать этот разговор, но волей-неволей мне пришлось это сделать.
— Отчасти. Вы ведь берете какие-то заказы, — вспомнила я.
— Коммерческие проекты — это совсем другое. Как правило, мои заказчики дают мне полную свободу творчества, они не ставят меня в строго определенные рамки. Другое дело — сегодняшняя разнарядка. Мало того что мэрия хочет получить от меня скульптуру бесплатно, так она еще и условия мне ставит — какой должен быть размер, материал и даже сюжет! Я уже не говорю про сроки!
