В середине ноября погода стояла на удивление сухая и теплая. Алешка был рад таким дням, он не хотел зимы. Ведь, несмотря на холод, ему так же придется весь день работать лошадей на улице. Это очень тяжело, поэтому такой подарок природы он ценил.

С утра придя на конюшню, Алеша сразу почувствовал неладное. Он заглянул в денник Зямы и увидел, что его задняя правая нога сильно отекла внизу, и в некоторых местах шкура на ней слезла, как будто он попал ею куда-то.

Увидев Алешу у денника, к нему подошел Борис Иванович.

— Конюх недосмотрел, — произнес он. — Сегодня утром, пока у него убирались в деннике, Зацеп выбежал. А на улице полез драться к другому жеребцу, который в леваде гулял, и ногой в яму провалился, там плиты с арматурой были. Да ты и сам видишь, что теперь с его ногой. Малькович в курсе, он ветов из Бицы вызвал, скоро приедут ногу смотреть.

Днем приехали ветврачи из Битцы, долго смотрели ногу Зямы, затем сказали, чтобы его привезли им на рентген. В течение недели Зяму свозили в Битцу два раза, потом к нему приезжали еще три разных ветврача, и к концу недели поставили диагноз. Говорили, возможно, нога заживет и даже, вероятно, он станет прыгать, но этого никто не гарантировал, так как повреждено сухожилие. Но основное во всем этом было то, что ближайшие полгода коня нужно было шагать в руках и дожидаться, пока поврежденные ткани восстановятся… или не восстановятся. Вот такой неутешительный диагноз.

Лешка все это время ходил сам не свой. Ему было жалко Зяму. Он должен был уже на следующей неделе ехать прыгать на нем на Планерную, где проходили соревнования. Но даже не это его расстроило, а то, что полная жизни и энергии лошадь в один миг превратилась в калеку, и никто не гарантировал его выздоровление.

Вечером, уходя из конюшни, он увидел подъехавший ЗИЛ сто тридцать первый, переделанный под коневоз. У проходящего мимо Бориса Ивановича спросил:

— Это привезли лошадей или забирать кого будут?

Тот, глянув на него из-под нахмуренных бровей, ответил:

— Зацепа забирают. На мясо его сдают. Малькович так решил.

У Лешки подкосились ноги. Он оперся о денник, а потом рванул на улицу. Там с водителем ЗИЛА стоял сам Малькович и о чем-то разговаривал.

— Савва Игнатьевич, это правда, что вы Зацепа на мясо сдаете?

Тот бросил злой взгляд на Лешку.

— Ты ведь шел домой, вот и иди.

— Но почему? — Алеша понимал весь ужас происходящего.

— Конь больше не сможет прыгать, куда его теперь.

— Но ведь есть шансы, врачи ведь говорили…

— Я что, его полгода кормить буду, на врачей тратиться, лекарства покупать, а потом они скажут, что шансов нет? Вот и посчитай, во сколько мне полгода его содержания выйдет?

— Но ведь его можно тогда обратно на завод отправить как производителя, — Лешка пытался встать перед Мальковичем и заглянуть ему в глаза.

— Ты из своих денег туда коневоз оплатишь? Знаешь, сколько до Ростова километров? А потом там его выкупать никто не будет, там им самим жрать нечего, у них денег на сено нет, откуда деньги на покупку коня? А так я за него по мясной цене хоть что-то получу, хотя все равно я больше в него вложил. Так, все, — Видя мельтешащего перед его лицом Алешку, Савва уже начал злиться. — Иди домой, это не твое дело.

— Я вам его не одам. Так нельзя. Нельзя его на мясо.

Савва махнул рукой, и двое всегда недалеко стоявших телохранителей быстро подошли к нему.

— Этого за ворота ипподрома проводите. Сильно не бейте, ему коней завтра работать.

Алешку грубо схватили под руки и поволокли в сторону выхода. Он резко дернулся, те, видно, не ожидая такой прыти, упустили его. Он бросился обратно к коневозу, куда конюх уже вывел хромающего Зацепа.

И здесь все закрутилось. Зацеп хоть и хромал, но норов свой все равно не растерял. Он стал яростно мотать головой, вырывая из рук конюха чомбур. Алешка, добежав до коня, повис на этом чомбуре, два амбала Мальковича пытались отцепить Лешку, но, побаиваясь буйного жеребца, бегали вокруг них. Конюх кричал то ли на Алешку, то ли на Зацепа. Борис Иванович и водитель коневоза громко матерились, а Малькович кричал на своих амбалов, чтобы они немедленно все прекратили и убрали с глаз долой этого спортсмена.

Всю эту картину маслом застали братки Назара, заехавшие на пяти машинах на территорию ипподрома. В этот вечер они решили опять попить у Петровича.

Их машины остановились невдалеке от происходящего. То, что в эпицентре схватки был Лешка, они увидели сразу, но суть еще не поняли.

Наконец Алешку отцепили от коня, и, грубо толкнув, наподдали под дых. Тот отлетел на газон, но, поднявшись, опять ринулся в бой.

— Стоять, — Леша услышал голос Назара и замер.

Тут его схватили братки Назара и зафиксировали на месте.

— Здравствуйте, Савва Игнатьевич, — Назар протянул ему руку. То же сделал и Ефим, стоявший рядом с Назаром. — Какие-то проблемы?

— Никаких. Вот ему домой уже пора, — Савва кивнул на пышущего гневом Алексея.

— И правда, пора, — Назар перевел взгляд на Лешу. — Иди домой, — холодно прозвучал его голос.

— Нет. Я не уйду. Я не отдам коня… они его… они его…

— Стоп, — Назар резко прервал задыхавшегося от гнева Лешку. — Домой пошел. Быстро.

— Никуда я не пойду. Да отпустите же меня. — Он забился в руках у пацанов, пытаясь вырваться. — Я не отдам коня.

— В машину его засуньте и там держите.

Отвернувшись от Алешки, Назар ждал, когда его крики стихнут, а затем заговорил:

— Надеюсь, больше проблем нет?

— Нет, — Савва вздохнул с облегчением, когда крики Лешки стихли.

Они обменялись рукопожатиями, и Назар с Ефимом сели обратно в джип.

— Поехали, этого домой отвезем, — Назар кивнул на машину, из которой раздавалось приглушенное попискивание пацана.

Ефим кивнул и отдал распоряжение следовать за их машиной.

Всю дорогу Алешка сидел зажатый между двумя амбалами и уже не возмущался после того, как увидел внушительный кулак у своего лица. Он ждал, когда машины остановятся, чтобы опять ринуться в бой.

Когда они подъехали к его подъезду, все вышли из машин. Наконец Алешка вырвался от державших его пацанов и рванул к Назару.

— Я сейчас обратно поеду. Слышишь? Я не отдам этого коня…

Назар молниеносным движением схватил Лешку за грудки и впечатал в закрытую дверь машины.

— А теперь молчи и слушай. Савва мне платит за крышу, чтобы я решал проблемы и отгораживал его от всяких неприятностей. — Назар еще раз встряхнул замершего Алешку. — Ты сейчас пойдешь домой и больше не будешь доставлять Мальковичу неприятности. Ты понял меня? Понял?

От этого голоса и от этого взгляда Леша растерял весь свой запал. Он понимал, что ничего не может сделать против них всех.

Назар, видя его расширившиеся зрачки, в которых застыл ужас, отпустил его и пошел в сторону джипа.

— Они его на мясо сдадут… — голос Леши прервался, он всхлипнул, — я его спасти хотел… нельзя лошадь на мясо сдавать. Его Зямой зовут…

Алешка сполз по двери машины и, закрыв лицо руками, стал судорожно всхлипывать. Все его героическое настроение и адреналин сейчас выливались в ощущение бессилия и собственной беспомощности.

Назар замер, затем, развернувшись, подошел к Лешке, грубо поднял его с асфальта, встряхнул.

— Что ты хнычешь, как девчонка? Пошел домой. И даже не думай мешать Мальковичу. Понял меня?

Он грубо толкнул Алешку в сторону подъезда и, дождавшись, когда за тем захлопнется дверь, сел в джип.

Эта ночь для Алеши была адом. Он метался по своей комнате, не зная, что ему делать. Одно он знал точно — что не даст убить коня. Поскольку Зяму отвезли на бойню поздно вечером, значит, у Леши есть еще шанс его спасти. Вряд ли бойня работает ночами.

В какой-то момент таких метаний Алешку осенила мысль, он поискал в записях и нашел телефон толстой Махи. На часах было уже два часа ночи, но он упорно звонил ей домой, пока там не взяли трубку. Ему повезло, это был голос сонной Маши.