Госпожа приняла нас лишь днем. Ей уже сообщили, что пленные – беглецы из города.

– Почему ты дезертировал, Мурген? – резко спросила она.

– Я не дезертировал. Мы решили, что кто-то должен пойти и разыскать тебя. Этим кем-то и посчастливилось стать мне.

Она в скверном настроении и, похоже, сама чем-то хворает, значит шутки в сторону.

– Одноглазый с Гоблином посчитали меня единственным достойным доверия и способным пробраться через вражеские посты. Сами они уйти не могли. Ну а я не справился.

– Зачем вообще понадобилось посылать ко мне?

– Могаба вообразил себя живым богом. Мы окружены водой, южанам к городу не подступиться, и теперь Могабе нет нужды уживаться с теми, кто не во всем с ним согласен.

– Чернокожие уверены, что служат богине, Госпожа, – сказал Синдху. – Но их ересь нелепа. Они даже хуже неверующих.

Я навострил уши. Может, узнаю побольше о его единоверцах? Не все мне с ними понятно. В частности, надо бы выяснить, не они ли похитили меня и пытались убить Могабу.

Однако я не мог представить, для чего им это могло понадобиться.

Синдху переговорил с Госпожой. Его ответы на ее вопросы ничего мне не сказали.

Один раз Госпожа прервала допрос из-за тошноты. Маленький тощий старикашка по имени Нарайян, вертевшийся поблизости, отчего-то несказанно обрадовался этому. Кстати, Синдху оказывал старикашке заметное почтение.

Их присутствие мне не нравилось. То немногое, что я знал об их культе, убеждало: мне не хочется, чтобы они влияли на моих начальников.

Допрос завершился. Дружки Ножа отвели меня к Лебедю с Мэзером. Это означало, что можно наконец поговорить на нормальном языке. Однако вскоре я почувствовал себя всеми забытым.

– Что дальше будем делать? – спросил я.

– Не знаю, – ответил Лебедь. – Мы с Корди просто таскаемся за ее светлостью и делаем вид, что вовсе не следим за ней по поручению Прабриндра Дра с Радишей.

– Делаете вид?

– Что толку от соглядатая, который каждой собаке известен? Хотя это в основном заботы Корди. Из нас двоих он с Бабой в ладушки играет.

– То есть это не просто сплетни? Он вправду путается с Радишей?

– Что, трудно поверить? Да, рожа у нее… Эй, Корди! Где картишки? Тут объявился лопух, который возомнил, что умеет играть в тонк.

– Возомнил? Лебедь, сядешь со мной играть – решишь, что это я тонк изобрел.

Мэзер был довольно скромным парнем порядочного роста, с имбирно-рыжими волосами и на общем фоне выделялся лишь тем, что был белым в стране, где разве что гаремных девочек с рождения прячут от солнца.

– Опять у Лебедя словесное недержание? – спросил он.

– Да похоже на то. Я, между прочим, на тонке карьеру сделал. Если не можешь обыграть бродячего шулера, рискуешь вылететь из Отряда.

Мэзер пожал плечами:

– Ну, этак ты живо Лебедя без штанов оставишь. Вот колода, сдавай. А я схожу узнаю: может, и могучий генерал Нож захочет с нами посидеть.

– Отсюда ему Госпожу не увидеть, – проворчал Лебедь.

Ну да, известное дело – зелен виноград.

Усмешка Мэзера подтвердила мою догадку.

– Да что в ней такого? – спросил я. – Каждый, кто хоть пять минут возле нее покрутится, тут же слюни пустит, язык вывалит и все вокруг перестанет замечать. Вот я сколько лет был с нею рядом, знаю, что все у нее на месте, лучше и не бывает, однако не помню, чтобы хоть разок возбудился. Да и как ни крути, она не просто баба, а Госпожа и жена Старика.

Ну, последнее не совсем верно: через меч перелезть никто из них так и не удосужился.

Лебедь стасовал колоду:

– Снимешь?

Сниму. Всегда снимаю. Одноглазый приучил.

– Неужели и вправду никаких чувств? – спросил Лебедь. – Стоит ей мимо пройти, и у меня в башке все кувырком. А раз она теперь вдова…

– Не думаю.

– Что?

– Какая же она вдова? Костоправ-то жив.

– Ч-черт, и тут не везет… А хочешь, сложим колоду так, чтобы Корди решил, что выиграет, и разденем его?

Стоило мне покачать головой, и Лебедь пожелал узнать, почему я считаю, что Костоправ жив. Некоторое время я уклонялся от определенного ответа, и тут вернулся Мэзер:

– Нож занят – ищет позицию, с которой удобней рассматривать нашу колдунью. Лебедь, ты небось опять колоду зарядил? Нет? Баловство это пустое; пересдай.

– Учитесь, слабаки, – проворчал я. – Глядите. – У меня на руках были два туза, пара двоек и тройка. Автоматический выигрыш; такой расклад почти не бьется. – И ведь совершенно честно.

– Не важно, – хихикнул Лебедь. – Все равно бы ты ничего не смог сделать.

– Это точно. Почему бы вам, ребята, не навестить Дежагор? Я вас пивом угощу, Одноглазый там варку наладил.

– Ха! Конкуренция?

Лебедь с Мэзером, едва прибыв в Таглиос, занялись пивоварением. Потом они это дело оставили. Одной из причин было то, что жрецы всех конфессий запретили пастве употребление спиртного.

– Это вряд ли. Его пиво только тем хорошо, что по шарам дает.

– То же было и с нашим, – сказал Мэзер. – Дорогой мой папаня, пивовар, в гробу переворачивался всякий раз, когда мы закупоривали новый бочонок.

– Однако впрок мы пиво никогда не запасали, – возразил Лебедь. – Едва оно дозревало, мы снимали пену и все выливали в таглиосские глотки. Ты, Мурген, не очень-то верь насчет дорогого папани. Старый Мэзер был податным чиновником, да таким тупым, что даже мзды не брал.

– Заткнись и сдавай. – Мэзер сгреб свои карты. – Домашнее-то он варил. А вот Лебедев родитель вообще был подручным каменщика.

– Зато красавцем и популярным любовником. И я унаследовал его лучшие черты.

– Ты скорее в мамашу пошел. Если чего-нибудь со своей шевелюрой не сделаешь, тебя скоро в гарем затащат.

Такими дружелюбными я этих парней раньше не видел. Однако слишком расслабляться в теплой компании не стоит – это не Отряд. Поэтому я молча сосредоточился на игре; пусть рассказывают, как жили, прежде чем всё бросили и пустились по свету скитаться.

– А ты, Мурген? – спросил Лебедь, заметив, что выигрываю я куда чаще, чем проигрываю. – Сам-то откуда родом?

Я рассказал, как рос на ферме. В моей жизни не было ничего интересного, пока я не решил, что мне осточертело крестьянствовать. Тогда я записался в одну из армий Госпожи, понял, что и там мне не нравится, дезертировал и вступил в Черный Отряд, где только и смог отделаться от разыскивавших меня профосов.

– Жалел когда-нибудь, что ушел из дома? – спросил Мэзер.

– Каждый божий день. Каждый… Выращивать картошку скучно и утомительно, зато она не норовит пырнуть тебя ножиком. Дома я не голодал, жил в тепле, да и помещик нас не прижимал особо. Он, прежде чем взять что причитается, всегда глядел, хватит ли арендаторам на зиму… Да и жил-то немногим лучше нашего. А магию мы видели только ту, что бродячие фокусники на ярмарке показывают.

– Так чего ж не вернешься домой?

– Не могу.

– Если держаться с оглядкой, не рядиться богато и никого не задирать, можно почти везде пройти без проблем. Мы же прошли.

– Не могу, потому как дома-то больше нет. Через пару лет после моего ухода там побывала армия мятежников.

А после них – Отряд, по дороге из какого-то мерзкого места в другое, тоже не обещавшее радостей. Вся империя была превращена в пустыню во имя свободы от тирании Госпожи…

Госпожа прислала за мной только через шесть дней. За это время я излечился от поноса и малость отъелся, заново набрав несколько фунтов, но все же выглядел так, словно из ада сбежал. А впрочем, почему «словно»?

Госпожа тоже выглядела не шикарно. Утомленная, бледная, подавленная – наверное, до сих пор превозмогала хворь, от которой ее в прошлый раз рвало. Она не стала тратить времени на светские любезности:

– Я посылаю тебя назад, в Дежагор, Мурген. Мы получаем тревожные вести о Могабе.

Я кивнул. Сам уже кое-что слышал. Каждую ночь озеро пересекали плоты. Дезертиры и беженцы, все как один, с изумлением узнавали, что Тенекрут мертв, а его армией, тоже изрядно истощенной повальным дезертирством, командует Госпожа.